— Но Исфаган больше волнуют внешние дела… По крайней мере, волновали во времена Аббаса, ибо внутренние дела у него шли, как янтарные четки. Не знаю, как теперь, но при шахе Аббасе было именно так. Следовательно, как я тебя понял, в том случае, если Имам-Кули-хан поладит с англичанами, то нетрудно будет устроить, чтобы на смуту, поднятую нами в Северной Персии, ответили смутой на юге и Сефевидов в Исфаганском дворце сменили Ундиладзе?
Дауд-хан в изумлении воззрился на возбужденного собственной прозорливостью Теймураза. Его удивленновосторженный взгляд, широко открытые глаза, чуть приоткрытый рот убедили царя, что он проник в тайные умыслы братьев Ундиладзе. Угадав их главную цель, он поистине поразился в душе тщательной продуманности действий и не мог не оценить по достоинству мудрость некоронованного шаха Персии Имам-Кули-хана. Перед глазами пронеслись вполне реальные картины падения шаха Сефи и возвышения Имам-Кули-хана. Дауд-хан, поразмыслив, отвечал едва слышно:
— Если мы не подведем, брат вернет остров и крепость не англичанам — этим хитрым лисам, а португальцам. И тогда португальцы, подкупленные братом, англичане, озлобленные на шаха Сефи, — ибо они, не без помощи брата, будут уверены, что именно он отдал остров португальцам, — а вместе с ними сам султан, — все вместе напустятся на Сефевидов, а тогда произойдет именно то, что угодно и Христу, и Магомету, ибо мы, Ундиладзе, служим ровно и одному и другому!
Теперь все было сказано, сомнения у Теймураза совершенно рассеялись.
Теймураз в задумчивости мерял шагами зал.
Подойдя к голове тура, висевшей на стене, царь некоторое время пристально глядел на чучело. Потом обернулся и взглянул прямо в глаза Дауд-хану.
— А если я доверюсь тебе, ты не предашь меня?
— Клянусь богом и аллахом, ибо у меня две веры! Клянусь памятью отца, что и мысли об измене не допущу никогда и ни в чем!
Они поклялись друг другу в верности и договорились о походе на Гянджу и Карабах.
Постарались предусмотреть все: если проиграют, если Имам-Кули-хан не сможет поддержать, если от Москвы не будет никакой помощи, — значит, бремя поражения будут тянуть вместе до кончины своей.
Однако о кончине было сказано для красного словца, они надеялись на верную победу. Надеялись очень и на Имам-Кули-хана: вот он вернет отнятый остров португальцам и получит от них поддержку. От слов перешли к делу.
Теймураз попросил царя Георгия прислать войско. Георгий Теймуразу верил и потому медлить не стал. Про себя же подумал, что за этот шаг султан его не осудит. Тем самым он и Теймуразу угождал, и султану, кроме того, вразумлял также князей Гуриели и Дадиани.
Пока Теймураз собирал войско на берегу Иори, Дауд-хан вернулся в Гянджу, еще раз проверил своих подручных. Тех, в ком не был уверен, отослал подальше, надежным велел следить друг за другом.
Гарем свой весь раздарил, Елену оставил первой и единственной женой. Сыновьям велел собираться в поход, но даже им не открыл правды. Сказал, что, желая угодить новому шаху, решил сразиться с Теймуразом, чтобы разделаться с ним навсегда. Собрал кизилбашей, готовился усердно, тщательно, как никогда.
Тем временем Теймураз принял в крепости Гареджи своего зятя, имеретинского царевича Александра, прибыли Дадиани и Гуриели с войсками, явились также князья и дворяне Месхети, царь собрал кахетинцев и горцев Тушети и Пшав-Хевсурети.
Когда Дауд-хан расположился со своим войском на берегах Иори, по велению Теймураза местные крестьяне преподнесли им вино из окрестных сел и раздали воинам в знак своего расположения к ним. Ночью же на пьяных до бесчувствия кизилбашей напали кахетинцы и с помощью Дауд-хана легко обезвредили.
Грузинские отряды двинулись вдоль Куры на Барду, захватили Карабах, разорили Гянджу, дошли до Ареза.
Когда Теймураз стоял под Бардой, к нему явился армянский католикос с дарами и вооруженной свитой. Всю ночь уговаривал царя Грузии и покровителя всех христиан Кавказа воспользоваться раздором между шахом и султаном и идти на Тебриз. «Ты защитишь христиан, государь, — твердил католикос, — обогатишься сам, получишь Армению и Азербайджан, а я поеду к султану и заставлю его объявить войну шаху. Ты окрепнешь как никогда, всюду своих людей поставишь».
Долго уговаривал Теймураза армянский католикос, обещал от имени всех армянских христиан венчать его царем христиан Востока, но Теймураз, проявив обычную свою осторожность и мудрость, после двухдневных размышлений вежливо отклонил лестное предложение, пообещав на обратном пути забрать католикоса с собой в Гори, дабы избавить его от мщения басурман.
Дауд-хан одобрил предусмотрительность Теймураза и его ответ. Он и сам понимал, что победа, достигнутая за счет внезапности нападения, недолго будет им сопутствовать, тем паче что Имам-Кули-хан пока не подавал никаких вестей.
Теймураз собрал много золота и серебра, драгоценных камней и всякого добра, навьючил добычу на верблюдов и отправил в Грузию.
Коней и доспехи распределил между воинами, стада и табуны погнал впереди войска.
Семью Дауд-хана, сестру Елену и армянского католикоса со свитой и имуществом забрал с собой.
Остановившись в Гори, радушно принял союзников — царевича Александра, Левана Дадиани, князя Гуриели и месхов, устроил для них охоту в прибрежных лесах Вариани, пожаловал дорогими дарами и с миром отпустил всех по домам.
— Знаешь, отец, твоя победа чем-то напоминает победу шаха Аббаса при Марабде, — сказал Датуна отцу, сидевшему в глубокой задумчивости после отбытия союзников. В сопровождении неразлучного Гио-бичи Датуна вышел проверить дозорных на башне Горийской крепости — надо было взбодрить воинов-сторожевых, дремлющих на зубчатой стене крепости.
Отцу и сыну теперь приходилось быть особенно бдительными.
* * *
Шах Сефи старался держаться подальше от Исфагана. Подозрительными казались ему здесь каждый дом и каждая улица.
Он предпочитал дедовскому дворцу дворец в Казвине — здесь он чувствовал себя увереннее, меньше думал о кознях, затеваемых против него всемогущим аллахом.
В Казвинский дворец и принесли ему весть о походе Теймураза и Дауд-хана. Дедовская кровь, дедовский дух воспламенили двадцатилетнего юношу, и он захотел немедленно обрушить свой гнев, устроив поход против двух наглецов.
Хосро-Мирза успокоил его. Убедил, что не стоит сейчас отправляться в поход. Сначала нужно утвердиться и победить дома, а потом уже выходить за пределы страны.
«Картли и Кахети принадлежат мне, и идти туда — совсем не значит выходить за пределы страны», — отрезал отпрыск шаха Аббаса. Наследник же картлийских Багратиони, принявший ислам, детально продумал все ходы и выходы, наметил маршрут для войска в случае внезапного нападения, убедил молодого шаха, что подражать деду нужно не походами и нашествиями, а мудростью и предусмотрительностью. Посоветовал он также шаху Сефи обещать Теймуразу помилование, если доставит он к шаху связанным изменившего аллаху Дауд-хана. «Сообщи ему также, — нашептывал Хосро-Мирза, — что именно Дауд-хан и его брат внушали великому хану Аббасу мысль о казни царицы Кетеван и царевичей, доведи до его сведения, что повелитель вселенной об этом даже и не помышлял, если бы не настойчивые уговоры Имам-Кули-хана и самого Дауд-хана, который сам имеет виды на грузинский престол».
Шах Сефи послал в Гянджу и Карабах надежного правителя, бегларбегом назначил Мехмед-Кули-хана, а Теймуразу передал слова, внушенные вероломным Хосро-Мирзой.
На это Теймураз никакого ответа не прислал. Вызвал присягнувшего ему на верность Дауд-хана и всю ночь совещался с ним.
Дауд-хан не о себе беспокоился, его волновала судьба Имам-Кули-хана, ибо он хорошо понимал, что за младшего брата будут мстить старшему. Поэтому, посоветовавшись с Теймуразом, Дауд-хан поспешил отправиться к султану со всеми своими чадами и домочадцами. Тем самым он и Теймуразу развязывал руки, избавлял его от шахского гнева, и сам избегал опасности, грозившей ему ежечасно. Бездействие же Имам-Кули-хана он приписывал самоуверенности брата и, обнадеженный, покинул Гори.
Потемнел как туча, узнав об этом, шах Сефи.
Хосро-Мирза воспользовался случаем, чтобы избавиться от соперника, назвав Имам-Кули-хана первейшим и неусыпным врагом Сефевидов.
Шах Сефи отправил в Шираз грамоту с приглашением Имам-Кули-хана к себе.
Понял правитель Шираза, что означало сие приглашение, насупил брови и с ответом юному шаху медлить не стал.
«В Ширазе крутятся англичане и португальцы, — писал он, — их послы рыщут по всему югу. Отъезд мой из Шираза в такой момент нанесет урон владениям твоего великого деда».
Рассвирепел шах Сефи. «Мой великий дед, — заявил он, — мне доверил престол, и мне лучше знать, что принесет пользу, а что вред моей стране. А ежели ты, бегларбег, моей воли не выполнишь, я пойду на тебя войной и сурово покараю за ослушание мне и неповиновение аллаху».
