В Картли окончательно убедились, что надежда на спасение может быть связана лишь с Теймуразом, укрывшимся в Имерети.
Ростом и сам догадывался, что шах Сефи, отправляя его в Грузию, хотел избавиться от него как от старого, негодного уже сардара, но эта догадка нисколько не смущала его, напротив, он был даже чрезмерно доволен, что не участвовал в затянувшейся войне между шахом и султаном. Кроме того, он твердо знал, что старость у мужчины начинается лишь тогда, когда его перестает тянуть в гарем, ему же войти в гарем было так же легко и желанно, как шаху Сефи выколоть кому-то глаза или оскопить кого-нибудь из двоюродных братьев.
Теймураз, рассчитывая на войну шаха с султаном, надеялся на помощь имеретинского царя. По слухам, доходившим из Картли, он знал, что грузины с трудом терпели Ростома, Кахети же и вовсе оставался без правителя, ибо Теймураз велел Датуне тихо сидеть в Сигнахи впредь до получения от него сигнала, а в случае, если бы кизилбаши попытались его окружить, он должен был укрыться в Кизики.
Рассчитывал царь и на то, что посланный в Стамбул Дауд-хан не будет сидеть сложа руки и непременно что-то предпримет, чтобы помочь себе и Теймуразу.
Еще больше, чем Теймураз, о сбежавшем Дауд-хане думал Ростом. Он хорошо знал нрав и привычки Теймураза, а также настроение имеретинского царя Георгия И царевича Александра — они, разумеется, приложат все усилия, чтобы поддержать сородича против кизилбаша Ростома. Отправленный к Имеретинскому двору соглядатай донес, что размолвка между Георгием и Леваном Дадиани, начавшаяся с Базалети, все усиливается. Ростом, с присущим ему коварством, взвесил все обстоятельства и затеял переговоры с Леваном — просил отдать ему в жены сестру, пообещав взамен шахское расположение, намекая также о поддержке в случае нападения Левана на Имерети.
Леван, не долго думая, дал согласие выдать замуж свою сестру за Ростома и письменно поклялся в верности шаху Сефи, желая обрести столь могущественного союзника в борьбе против имеретинского царя. Его расчеты шли еще дальше…
Шах Сефи в ответ на клятву мегрельского правителя осыпал милостями своего названого отца, а князю Дадиани прислал тысячу марчилли[71] и назначил тысячу туманов [72] годового жалованья.
Эти события лишь укрепили преданность царя Георгия и Александра Теймуразу, вероломство князя Дадиани окончательно сплотило родичей.
Картлийские тавады и азнауры еще больше озлобились против царя Ростома и Дадиани, явившегося нежданной поддержкой узурпатора в насилии над картлийскими князьями. Однако Ростом пренебрег их досадой и соизволил оказать новые милости купцам, вполовину снизив пошлину на товары, ввозимые из Персии. Обласкал также обосновавшихся в Гори католических миссионеров. Жена Ростома Мариам Дадиани поручила монастырским монахам заново переписать летописный свод «Картлис цховреба» — «Жизнь Картли». То ли по тайному распоряжению царя, то ли, напротив, втайне от него, немалые средства отпускала она на восстановление и постройку церквей и христианских храмов. Однако сам царь Ростом о делах христианских печься не желал, покровительствовал мусульманам и преданности своей аллаху не скрывал, — наоборот, всенародно в этом признавался.
Ростом, пожелав возместить убыток, нанесенный царской казне уменьшением пошлины, велел предательски убить арагвского Датуку Эристави, среднего сына ослепленного Зурабом брата, намереваясь завладеть его землями.
Взбунтовалось Арагвское ущелье, пшавы, хевсуры, свободолюбивые жители гор возмутились: «Неужто позволим кизилбашу взять над нами верх!» Перекрыли все тропы и перевалы, не впустили Ростома в ущелье, не приняли предателя и вероотступника. Владыкой своим признали брата Датуки Заала, присягнули ему на верность.
Медленно, неспешно разворачивалась история Грузии, каждая страница которой писалась кровью героев, павших на поле битвы или ставших жертвой измены…
Соперничество между шахом и султаном тоже бросало свою мрачную тень на пропитанную слезами и кровью летопись грузинской земли, ибо безудержно поощряло противоборство и внутреннюю рознь между отдельными феодалами.
Раздраженный близорукостью шаха Сефи и двуличием Дадиани султан Мурад напал на Ереван, — дескать, пусть это послужит шаху поучительным уроком! Вторгся в Карабах и, захватив Тавриз, вывез оттуда богатую добычу.
Шах Сефи, увлеченный обезглавливанием и ослеплением своих родственников и подданных, не мог дать достойный отпор нарушившему границы его владений султану.
Заал Эристави улучил момент, привлек и ксанского Эристави Иасе на свою сторону. «Если мы не объединимся, — сказал он, — Ростом нас раздавит». Заручившись поддержкой Иасе, Заал послал гонцов к Теймуразу: «Приди помоги нам, ты был царем, царем и останешься».
Теймураз осторожничал, старался не спешить, ждал более удобного случая… Но находившиеся при нем в Имерети преданные ему картлийские и кахетинские князья торопили, подталкивали его. Теймураз издали наблюдал за действиями султана, в войске которого самоотверженно сражался и Дауд-хан. Дауд-хан, со своей стороны, тоже призывал Теймураза к решительным действиям: «Присоединяйся же к нам со своим войском, не пожалеешь никогда»! Даже Датуна написал отцу письмо, которое передал через своего верного Гио-бичи:
«Ты — отец и покровитель страны, а царство твое оставлено без присмотра… Приходи в Кахети, Тианети и Арагвское ущелье будут наши, горцы, тушины, пшавы и хевсуры клянутся твоим именем, Ростом же не сможет ни в Картли укрепиться, ни в горы подняться. Если даже Мурад уйдет из Еревана, шах Сефи все равно не осмелится подстрекать Ростома против Кахети, а самому Ростому не хватит ни решимости, ни силы, чтобы без Исфагана против нас что-либо не то что предпринимать, даже замысливать. Шах Сефи, оказывается, Тинатин в жены просил — ты отказал. Если бы ты ее шаху Аббасу отдал, я бы первый воспротивился, но с молодым шахом, мне кажется, мы большего можем добиться хитростью и сладким словом. Я не должен учить тебя, умудренного мужа и царя, но я сын твой, единственный наследник, и не имею права молчать о своих сокровенных думах. Скажи шаху Сефи, что, когда придет время, ты сам к нему Тинатин пошлешь. Пусть он надеется. После гибели Александра, Левана и бабушки-государыни нам нечего ждать от них добра, но я от тебя не раз слыхал, что сила и гору вспашет. Знаю великую твою осторожность, без нее не выжить бы нам никогда при шахе Аббасе, но даже если Мурад уйдет, шаху Сефи все равно никогда не сравняться с Аббасом. Селим-хан затаился, словно загнанный заяц, после нашествия султана никак в себя не придет. Один лишь грозный окрик — и он улепетнет без оглядки.
Отец, я знаю историю Грузии. Мтквари и Алазани, Пори и Арагви были свидетелями многих тяжелых дней, месяцев и лет в отношениях между Грузией и Сефевидами. Много крови пролито на земле Картли и Кахети, много разоренных очагов погасло, многих угнали в Персию, вырвав с корнем семьи из родной почвы. Я знаю заслуги твои и муки матери твоей, знаю о страшной участи моих братьев, знаю о тяжких раздумьях твоих и сомнениях: дескать, что скажут грядущие поколения о царе Теймуразе, о царе-поэте. Скажу тебе одно: ты одержал верх над шахом Аббасом. Он не сумел нас от веры нашей отвратить, не сумел и уничтожить. Надо быть слепым, чтобы не увидеть того, что Картли и Кахети лишь благодаря тебе сохранили родной язык и веру, сберегли будущее страны. Да, потомки скажут, что царствование Теймураза являлось самоотверженной борьбой за свободу и независимость Грузии — за язык ее, за веру, за несгибаемость духа, а царствование же Ростома направлено было на порабощение нашей страны в угоду персидскому шаху.
Поцелуй матушку мою и Тинатин, Дареджан обними нежно, а зятю нашему передай сердечный привет.
Ежели что я не так сказал или письмо мое не по душе тебе придется, прости меня великодушно и помилуй, как это свойственно всем великим людям.
Сын твой Датуна».
Теймураз отложил письмо и взглянул на верного Гио-бичи.
— Что он там, пал духом?
— Да не то чтобы пал, государь.:, в письме вся правда сказана.
— А ты откуда знаешь, что в письме?
— Датуна без меня ничего не делает, — важно произнес испытанный и преданный слуга и, переступив с ноги на ногу, носком одного сапога потер другой точно так, как делал это когда-то в Алазанской долине, когда его перепуганным мальчишкой притащили к царю. Только в ту пору он ходил босиком, а теперь, как заметил острый глаз Теймураза, он был в сапогах, славно пошитых сигнахским сапожником Васо.
— Как там мои внуки поживают, сынок? — справился Теймураз о сыновьях Датуны — Георгии, Ираклии и маленьком Луарсабе.
— У младшего зубы режутся, так он всю грудь матери искусал… В вашем аквани уже не умещается… такой молодец растет! — Гио-бичи начал с младшего, ибо знал, что именно он был любимцем деда.
