Заметка не была сплошной ложью, скорее это была полуправда. Да, я не ошивался в Вест-Сайде, но и другие чернокожие не ошивались бы там (никто бы не ошивался в Вест-Сайде), если бы их к тому не принуждали. А что до нескольких разнузданных вечеринок… ну да, даже не нескольких, — так газету, похоже, нимало не смущало то, что в них участвовали белые артисты, никто не писал, будто они позорят белую расу.
Но было в этом рассказе и нечто, более близкое к правде, чем к лжи. Там говорилось, что я пошел по стопам Сэмми, волочащегося за белыми девицами. В статье только вскользь упоминалось об этом, но, чтобы не показаться голословными, газетчики поместили рядом два снимка. На одном был Сэмми со своей новой подружкой Май Бритт. На другом — я с Лилией. Наверное, какой-нибудь охочий до скандалов фотограф щелкнул нас, когда мы обедали.
Я быстренько заглянул в конец. Автором публикации была женщина. Все ясно. Нет на свете ведьмы страшнее, чем негритянка, застукавшая чернокожего мужчину с блондинкой.
Значит, вот эта фотография, где я с другой девушкой — не важно, с белой или нет, просто с другой девушкой, — отвернула от меня голову Тамми, когда я приблизился к ней. Мне предстояло серьезное объяснение по поводу этого снимка.
Настала пора расплачиваться за ложь.
Я начал с ходу:
— Ну, детка, неужели ты веришь всему этому? — Я сел, расстелил у себя на коленях салфетку и уставился в меню, как будто эта статья не стоила того, чтобы тратить на нее время. — Нельзя же верить всему, что читаешь.
— Да я же не просто читаю. Я смотрю. Я смотрю на фотографию, Джеки. Ты и эта… эта… — Голос Тамми менялся при каждом слове. Он был то обвиняющим, то оскорбленным. Она отчаянно пыталась нащупать истину в том, что я ей говорил.
— Да, фотография, где я и та актриса… — Не Лилия. Та актриса. Отнимая у нее имя, я надеялся превратить ее из женщины-угрозы в вещь. — И еще человек пять. — По счастью, на снимке, опубликованном газетчиками, были видны и другие люди, окружавшие нас с Лилией. Если посмотреть на фотографию без предубеждения, можно было бы почти поверить, что мы с ней всего лишь часть более многолюдной компании. — Ты же сама видишь, тут даже имен никаких нет. Никто даже не утверждает, что у меня роман с этой женщиной. — С этой женщиной.
— Но тогда…
— А не делают этого потому, что между мной и нею ничего нет. Ничего!
— Тогда зачем напечатали эту фотографию рядом с этой статьей?
— Ну, просто… Во-первых, это вообще не статья. Вот в чем дело. Это не статья, это мнени…
— Зачем напечатали фотографию?
Да. Зачем?
— Ну надо же им что-то печатать.
— У них была фотография Сэмми и его подружки. Зачем им понадобилась еще и твоя?
Сколько лет я провел на сцене, сколько лет оттачивал свое комическое мастерство, — и вот мне понадобились адские усилия, чтобы быстро придумать правдоподобное объяснение. К тому же всю силу воли мне пришлось употребить на то, чтобы не покрыться испариной лжеца, — а это усложняло мою задачу.
— Ну, понимаешь, ведь не так-то легко напасть на такого типа, как Сэмми Дэвис. Им не нравится, что он встречается — что он женится, да, я слышал, они собираются пожениться, — газетчикам не нравится, что он встречается с этой женщиной. Но он же звезда такой величины — под него так просто не подкопаешься. И вот они пишут о том о сем, разбрасывают вскользь свои намеки, и создается такое впечатление, будто они готовы напасть на любого чернокожего, который приблизится к белой женщине ближе чем на десять шагов. И что мне теперь делать?
— Держаться от белых женщин на расстоянии десяти шагов.
Тамми немного смягчилась.
Я возразил:
— А ты у себя в Детройте можешь держаться на расстоянии десяти шагов от всех, кто набивается к тебе в ухажеры?
Пауза.
— Да, пожалуй, во мне говорила ревность. — Она сказала это ровным, легким тоном; похоже, смертельная тяжесть, давившая на нее целый день или даже дольше, упала у нее с плеч.
Значит, с помощью убаюкивающих речей я выбрался из угла, куда загнала меня моя похоть.
Тамми:
— Но ведь ты сам говорил, что только те люди, кто не знает страсти, зовут это ревностью.
— Наверно, говорил, и, наверно, я тебя прощу. На этот раз. — Я сказал это таким тоном, чтобы стало понятно: это шутка, но тем не менее мне пришлось прибегнуть ко всему своему мастерству, чтобы сказать ей такое. — Ну теперь-то ты меня поцелуешь как следует, или мне уйти и взаправду подыскать себе европейскую старлетку?
И Тамми поцеловала меня — настоящим, долгим, «соскучившимся» поцелуем, которого она лишила меня вначале, когда я подошел к ее столику.
Потом, у меня дома, мы похоронили всю мою ложь, предавшись сексу. Мы похоронили все дни нашей разлуки и всю нашу непохожесть, потратив долгие часы на то, чтобы заново изучить друг друга. И вот что мы обнаружили: время и расстояние не смогли погасить нашу любовь.
Позже, лежа в постели в темноте, крепко сжимая в объятиях Тамми, пока самого меня сжимало чувство вины, я нашел опору в словах Лилии: в том, что я не женюсь на Тамми, нет ничего неправильного. Но та ложь, которой я жил, была очень хороша.
* * *
Все было почти как прежде, четырьмя годами раньше. Я снова оказался на клубной сцене в Виллидже, только на этот раз я выступал с номерами, подготовленными для появления в шоу Фрэн. Спертый воздух, прокуренный тесный зал, плотная и потная людская толпа. Публика — на расстоянии вытянутой руки от меня. До моих ушей долетает смех Тамми: он слышнее всех. Мои номера: компактные и смешные. Отличная программа — и не я один такого мнения.
— Отличная программа, Джеки. — Ко мне приближался какой-то мужчина с широкой улыбкой и вытянутой рукой. — Чет Розен, — напомнил он мне свое имя. — «Уильям Моррис». Я слышал, вы тут выступаете, вот и решил зайти.
Я поздоровался с ним, сказал, что приятно снова увидеться, и представил его Тамми.
— Тамми Террелл. Конечно. Вы из «Мотауна». Хорошее местечко! Этот Берри Горди — шустрый малый. Он далеко пойдет.
Он знал Тамми. Я был поражен.
Мне:
— Слышал, вы выступаете в «Шоу Фрэн Кларк».
— На следующей неделе.
— Она ваш старый друг, да?
— Ну да. Да.
— У вас с ней один и тот же агент? Сид…
— Киндлер.
Чет изобразил недоумение:
— Не понимаю, почему понадобилось столько времени? — Он как бы не обращался ко мне лично, а просто говорил вслух. — У вас один и тот же агент, тогда я не понимаю, почему столько времени понадобилось, чтобы пробить вам это шоу? По-моему, тут кто-то зазевался за рулем…
Прежде чем я успел придумать, что на это ответить, Чет уже несся дальше:
— Да, я слышал, вы сногсшибательно выступали в Лас-Вегасе.
— Сногсшибательно? Большинство зрителей даже внимания на меня не обратили, а многие вообще не знали, кто я такой. Я все равно что вице-президентом побывал.
— Вам выказали больше уважения, чем обычно выказывают большинству комиков. То же и здесь. — Он указал большим пальцем на сцену за нами. — Перед вами открываются хорошие возможности, Джеки. Надеюсь, вы воспользуетесь ими к своей выгоде. А что вам раздобыл Сид?
— …Я выступлю в шоу Фрэн.
— А еще?
Еще…
Певица на сцене пела что-то из Коула Портера[47], а я так и молчал, не зная, что сказать.
— Ну хорошо, Джеки, желаю вам удачно выступить в шоу. Уверен, все пройдет на ура. Мисс Террелл.
Уже собравшись уходить, Чет вдруг остановился:
— Надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я скажу, что вы вдвоем прекрасно смотритесь. — И он ушел.
— Вот человек, — заметила Тамми, — который умеет находить правильные слова.
Это было правдой. К тому же он умел произносить слова так, что они прочно заседали в памяти.
* * *
— В шоу Фрэн хорошо то, что там все время руководство вертится. Ребята с Си-би-эс. Выступишь классно — об этом заговорят. Потом тебе это обязательно зачтется.
Сид врал мне. Я зашел к нему для ободряющей беседы перед шоу Фрэн; и вот я сидел и слушал его вранье. Нет, Сид врал мне не словами. Да, конечно, на передаче будет присутствовать руководство Си-би-эс, и, конечно, если я успешно выступлю перед ними, это только поможет мне приблизиться к Салливану. Все это было правдой. Сид обманывал меня в другом: у него изо рта пахло мятными пастилками, которые должны были замаскировать запах от принятого спиртного, а за нарочитой точностью и аккуратностью движений скрывалась лишь неуверенность и неуклюжесть. Он тщательно рассчитывал каждое свое действие, а потом медленно выполнял его: например, с очень сосредоточенным видом поднимал ручку со стола, так, чтобы не сшибить при этом лампу. Словом, он изо всех сил старался выглядеть трезвым: в этом-то и состояло его вранье. Кого он надеялся одурачить: это меня-то, столько лет из первых рядов наблюдавшего пьяные представления папаши, хоть тот никогда и не щадил моих чувств и не пытался скрыть, что нализался.
