Внизу подъ моей квартирой расположена была моя канцелярія — довольно обширная комната съ портретомъ Государя, подъ которымъ стоялъ мой письменный столъ, а за особой перегородкой расположены были скамьи для просителей или участниковъ судебныхъ разбирательствъ. Рядомъ съ камерой находилась еще комната, гдѣ работали мой письмоводитель съ помощниками, и гдѣ хранился архивъ и все дѣлопроизводство.
Съ самаго начала поступилъ ко мнѣ въ качествѣ письмоводителя нѣкій Крайневъ, Николай Никитичъ, рекомендованный мнѣ Уѣзднымъ Съѣздомъ, какъ опытный работникъ, служившій ранѣе на таковой же должности у мировыхъ судей. Николай Никитичъ имѣлъ видъ интеллигентнаго человѣка. Надо отдать справедливость, въ первые мѣсяцы, благодаря своимь знанію и опытности, онъ оказался въ дѣйствительности полезнымъ для меня сотрудникомъ. Однако, въ дальнѣйшемъ, когда практически я до извѣстной степени освоился съ техникой дѣлопроизводственной части, я сталъ тяготиться этимъ человѣкомъ, ввиду явнаго на мой взглядъ несоотвѣтствія ранѣе имъ усвоенныхъ привычекъ по веденію письмоводства съ дѣйствительной потребностью самаго дѣла. Особенно сказывалась его старая „канцелярская” школа въ составленіи судебныхъ приговоровъ „въ окончательной формѣ”. Сначала я по неопытности стѣснялся, а затѣмъ приходилось многое видоизмѣнять или же вовсе заново самому составлять. Все это казалось избалованному прежними начальниками Крайневу для его самолюбія обиднымъ. Въ концѣ концовъ, я предпочелъ себя освободить отъ „излишне-опытнаго” письмоводителя и взялъ къ себѣ въ сотрудники по канцелярской части помощника волостного писаря изъ Мусорскаго волостного правленія Петра Дмитріевича Жировова, превосходнаго человѣка и работника, отлично зарекомендовавшаго себя по веденію дѣлопроизводства Myсорского Волостного Суда. Бѣдный Петръ Дмитріевичъ былъ калѣкой — съ искривленной ногой, такъ что ходилъ на костыляхъ, но это не помѣшало ему всѣ три съ половиной года безукоризненно честно и аккуратно исполнять свои обязанности.
30
Перейду теперь къ воспоминаніямъ, связаннымъ съ самой сущностью моей службы земскимъ начальникомъ.
Еще въ бытность мою студентомъ старшаго курса Университета, я наслышался по поводу только-что изданнаго закона — Положенія о Земскихъ Участковыхъ Начальникахъ — всяческой критики, исходившей, какъ отъ нѣкоторыхъ нашихъ Московскихъ профессоровъ, такъ и отъ авторитетныхъ публицистовъ того времени.
Главными недостатками новаго Положенія, по ихъ мнѣнію считались: 1) сословность, 2) смѣшеніе въ одной и той же должности административныхъ и судебныхъ функцій, 3) неопредѣленность редакціи самого закона въ смыслѣ отсутствія точнаго обозначенія правъ и обязанностей новой должности и отсюда: 4) т. н. ея „индивидуальность”, подъ которой понималось, что отправленіе функцій этой должности слишкомъ тѣсно связывалось съ личными свойствами чиновника, ее занимавшаго.
Особенно подчеркивалось противорѣчившее понятію „правового” порядка, допущеніе на основаніи „знаменитыхъ” статей — 61 и 62, примѣненія дисциплинарныхъ взысканій безъ суда, по личному усмотрѣнію Земскаго Начальника, какъ въ отношеніи должностныхъ лицъ, такъ и рядовыхъ обывателей крестьянскаго сословія подвѣдомственнаго ему участка.
Эта критика, не только въ академическомъ смыслѣ, но и на практикѣ, имѣла за собой нѣкоторое основаніе и само время мало-по-малу подсказывало необходимость внесенія въ законъ нѣкоторыхъ измѣненій въ смыслѣ большаго его уточненія.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, благодаря предоставленной новымъ Положеніемъ привилегіи, въ нашемъ Ставропольскомъ уѣздѣ должности земскихъ начальниковъ во всѣхъ десяти участкахъ были замѣщены лучшими общественными дѣятелями — бывшими мировыми судьями, предводителями дворянства, мѣстными потомственными дворянами, землевладѣльцами — съ высшимъ образовательнымъ цензомъ (исключеніе представляли собой — Н. М. Наумовъ и Г. Г. Ларіоновъ: первый не имѣлъ высшаго образовательнаго, второй — земельнаго ценза). Всѣ они несли новыя свои обязанности съ чрезвычайнымъ достоинствомъ и пользовались уваженіемъ и довѣріемъ мѣстнаго населенія. Но со временемъ первоначальный составъ подвергся постепенному измѣненію. Съ вступленіемъ же, лѣтомъ 1905 года, на постъ Самарскаго губернатора г. Засядко, неуравновѣшаннаго неврастеника, безтактно обращавшагося съ мѣстнымъ служилымъ сословіемъ, почти всѣ коренные Ставропольцы покинули свои должности, которые были замѣщены т. н. „варягами”, т. е. лицами не мѣстными и не потомственными дворянами..
Равнымъ образомъ, со временемъ, были урѣзаны и дискредиціонныя права земскихъ начальниковъ, такъ что, въ общемъ, черезъ какое либо десятилѣтіе само „Положеніе” подверглось существенной модификаціи, въ ущербъ идеѣ, положенной въ его основаніе Императоромъ Александромъ ІИ.
Мнѣ пришлось работать въ условіяхъ еще неизмѣненнаго „Положенія”, и могу откровенно признаться, что лично мнѣ именно нѣкоторая неопредѣленность его редакціи давала полный просторъ моей молодой иниціативѣ въ давно желанноіяъ стремленіи — приносить посильную пользу своему ближнему; открывалось широкое поле для живого творчества по оказанію дѣйствительной и непосредственной помощи сельскому населенію — темному, малограмотному, запутавшемуся въ сложныхъ земельныхъ неурядицахъ, далекому отъ правовой правды и должной защиты.
Пройдя послѣ земскаго начальничества много всяческихъ служебныхъ ступеней по земству и дворянству, участвуя въ составѣ Губернскаго Управленія, законодательствуя въ Государственномъ Совѣтѣ и закончивъ служебную карьеру Министромъ, я скажу, что большаго удовлетворенія, чѣмъ въ бытность мою земскимъ начальникомъ, я нигдѣ не получалъ, именно благодаря свойственной этой должности близости къ запросамъ всевозможныхъ человѣческихъ нуждъ, и одновременно, предоставленной закономъ широкой возможности безотлагательнаго ихъ удовлетворенія...
Церковь, школа, семья, сиротство, судъ, защита личная и общественная и, наконецъ, все то существенное, что разумѣется подъ этими четырьмя словами: „матерьяльное благосостояніе и нравственное преуспѣваніе” — все это вмѣстѣ, въ высшей степени сложное, и житейски-обыденное, требовало со стороны земскаго начальника ежечасной заботы, быстраго рѣшенія, разумнаго совѣта или руководственнаго подсказа. Правда, сущность моей дѣятельности въ то время обслуживала интересы не сотенъ тысячъ уѣздныхъ жителей, не нѣсколькихъ милліоновъ губернскихъ, ни тѣмъ болѣе полутораста милліоновъ имперскихъ гражданъ — а вся сводилась лишь для 38.000 обитателей 2-го земскаго участка — но за то какъ всѣ они были близки отъ меня какая предоставлялась возможность лично мнѣ, безъ всякихъ чиновныхъ посредниковъ и мертвыхъ циркуляровъ, тотчасъ же и тутъ же оказывать быструю и рѣшительную помощь той или другой выявившейся нуждѣ, и какое ощущалось послѣ этого личное сознательное удовлетвореніе и счастливое самочувствіе! Въ этомъ отношеніи редакція Положенія, повторяю, давала дѣйствительный просторъ той живой непосредственной дѣятельности, о которой въ свое время я лишь мечталъ, а нынѣ не безъ увлеченія вспоминаю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
