Тогда, в первый миг, ей показалось, что она УЗНАЛА его, что бывший муж и бывший моделятор действительно обезумел, сделался Толкователем до мозга костей и не играет роль — врос в нее по самое горло…
Эти несколько первых минут были самыми страшными.
Потом — ее уже взяли под локти, уже вели коридорами — память услужливо вернула картинку, и, снова всматриваясь в лицо главного в этом мире человека, она чуть не застонала от облегчения.
Верховный Толкователь никогда не был Анджеем Кромаром. Он был всего лишь самой большой, самой красивой куклой в этом игрушечном мире, и если он и желал допросить под Высокой Крышей сочинительницу Хмель — то никак не в качестве бывшей жены…
Вероятно, на него, как и на рыцаря Река, большое впечатление произвел рассказ «О раскаявшемся».
…Рек, вероятно, волнуется. И, что скорее всего, уже никогда ее не дождется… Хотя кто знает. Вот если бы верховный Толкователь узнал в бедной женщине «сочинительницу Хмель» — дело обернулось бы действительно плохо; Ирена передернулась. Хорошенькая картинка — от нее требуют, возможно, с помощью палача, объяснений относительно «Раскаявшегося» — а она, написавшая этот рассказ, так и не удосужилась прочесть его!..
Но верховный Толкователь не узнал ее. Он просто принял ее за сумасшедшую.
Ждать пришлось долго. В углу двора двое тощих мужиков качали насосом воду, причем один то и дело сачковал, работая вполсилы, а второй, добросовестный, надрывался, оттопырив слюнявую губу… Вероятно, первому вскоре следует ждать наказания от Провидения, а второму, наоборот, награды…
Или на территории приюта для умалишенных законы Провидения действуют как-то по-другому?
Ирена сидела на деревянной колоде. Слабоумный парнишка бродил рядом, подбирал что-то с земли, разглядывал, нюхал и пробовал на зуб. Ирена старалась не смотреть в его сторону.
…Что было в том рассказе? Если люди жгли дорогую бумагу, опасаясь хранить написанный на ней текст?
После примерно полуторачасового ожидания новоприбывших провели в дом. Ирена поразилась — почти везде бывшее богатство было аккуратно снято со стен вместе с дубовыми панелями, шелковыми гобеленами и бронзовыми светильниками. Голые стены, от пола до потолка, грубый дощатый пол — вероятно, чтобы умалишенные ничего в припадке не попортили.
Зато комната, куда их в конце концов привели, сохранила прежнюю роскошь и даже, вероятно, преумножила. В комнате обнаружился невысокий седой старичок с красными прожилками на носу — он раскричался, досадуя на слуг, которые привели «безумцев» не в смотровую, как было велено, а прямо в кабинет…
Паренек, Иренин спутник, ежился и втягивал голову в плечи. Смотровая оказалась мрачным залом с вмонтированными в столбы железными кольцами, деревянными скамьями у стен и каменным колодцем посередине; Ирена поджала губы. Кто чего боится — то с тем и случится. Зря Семироль насмехался над ней, считая трусихой. В предыдущей МОДЕЛИ для Ирены нашлось ретивое правосудие, а здесь, по-видимому, тюрем нет, зато найдется кое-что поэкзотичнее…
Впрочем, все оказалось вовсе не так трагично.
Старичок с прожилками на носу оттянул веко слабоумному парнишке, жестким пальцем ткнул ему куда-то под ребра и, когда парнишка дернулся, удовлетворенно кивнул:
— Пойдешь дрова рубить…
На Ирену лекарь кинул один только мимолетный взгляд. На лицо — и на округляющийся живот.
— Прясть, ткать обучена?
Ирена покачала головой.
— Убирать будешь…
Десять минут спустя ей пришло в голову, что следовало похвалиться грамотностью и напроситься тем самым на работу почище. Но подходящий момент давно миновал, носатый старичок ушел, а Ирена легко и без проволочки оказалась зачислена в нестройные ряды здешних обитателей — убогих рассудком…
— Пахнет… еда, — восхищенно сказал слабоумный парнишка.
По просторным коридорам действительно разносился густой, сытный запах не особенно изысканной, но наверняка жирной и плотной пищи.
ГЛАВА 11
* * *
«Приют для убогих» вмещал в себя самую разнообразную публику, и каждый из его узников-обитателей был убог по-своему. Кроме сумасшедших, к которым теперь относилась и Ирена, здесь было несколько беспомощных стариков, пара калек, горбатый карлик с печальными глазами и человек десять ребятишек — сирот, в разное время подобранных под разными плетнями.
Все они жили вместе, и свобода их ограничивалась только забором. Ну и, разумеется, природным «убожеством» каждого — так, например, колченогий мужичонка Лобз не мог самостоятельно спуститься с высокого крыльца, а бедная умалишенная Флея верила, что сидит в железной клетке три на три шага, и никогда не распрямлялась в полный рост — чтобы не удариться о воображаемые прутья… Некто Горох, широкоплечий крестьянин с повадками императора, время от времени принимался насаждать в приюте жесточайшую и бессмысленную диктатуру — но после нескольких розданных Горохом оплеух и какой-нибудь показательной порки тирана настигало вездесущее Провидение. Сраженный новой внезапной хворью, он надолго исчезал со двора, отлеживался где-то в дальнем углу, и всякий раз ему было все труднее оклематься, и всякий раз его товарищи надеялись, что он не оклемается вовсе…
Постоянного персонала в приюте не было. Ежеутренне ворота открывались, пропуская двух-трех хмурых добровольцев, иногда знакомых, но чаще новых. Добровольцы разбредались по дому в поисках работы, носатый старичок, исполняющий обязанности директора и главврача, направлял их. Брезгливо морщась, работнички прибирали за немощными, не встающими с соломенных тюфяков, утирали сопли слабо сопротивляющимся детям, стирали и мыли, помогали колченогому Лобзу спуститься с крыльца — словом, исполняли всю рутинную, порой исключительно грязную работу. Никому за это не полагалось ни гроша — расплачиваться предстояло Провидению…
Те из добровольных помощников, кто «искупал» по самому большому счету, месяцами жили тут же, во флигеле. Почти все «убогие» панически боялись их — отнюдь не потому, что рисковали получить подзатыльник. «Искупанты» никогда, за редчайшими исключениями, не трогали «убогих» даже пальцем — тем не менее никто, кроме Гороха в периоды обострений, не рисковал приблизиться к ним по доброй воле. Ирена скоро поняла, почему…
С того самого момента, как верховный Толкователь исчез в боковом коридоре, напоследок показавшись ей в случайном рассеянном свете — с этого самого момента все происходящее с ней как бы потеряло смысл. Цель — добраться до Анджея Кромара — снова отодвинулась в неопределенную мутную даль, зато загадка — что написано в осужденном властями «Раскаявшемся» — казалась куда важнее реально происходящих событий. И когда Ирене указали ее место — на тюфяке, на жесткой соломе — она безропотно кивнула головой. Все, что происходило — случилось не с ней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
