- Тебе, барон Сигизмунд, и вам, панове-послы, не составит затруднения познакомиться с нашим ответом, ибо мы постарались, уважая вас и ценя ваше время, загодя перевести их.
Едва посланцы польского короля и императора углубились в чтение, как пан Щит вспылил:
- Киева хотите?! Минска?! Витебска?! А еще что имеете желание получить?!
- Читай, пан посол, дальше. Впрочем, можешь послушать: хотим воссоединить с родиной отторгнутые от России земли, которые вы, пользуясь нашей зависимостью от Орды, захватили. И еще хотим, чтобы король ваш Сигизмунд казнил оскорбителей польской королевы Елены, а ее сокровища и удел вернул брату ее, царю всей России Василию Ивановичу. Все. Больше мы ничего не хотим. Только справедливости. Мы рассчитываем, что барон Герберштейн, знаменитый своей честностью и неподкупностью, вполне с этим согласится, изучив чертежи славяно-русских княжеств с приложением имен всех русских князей и времени их княжения. Это все правда неоспоримая. Она раскрывает вашу алчность, а не братскую помощь славян-соседей. Вражду и долгую войну подготовили вы. Отбивая у Орды русские земли с нашей же помощью, хотя и тайной, но весьма ощутимой, вы должны были бы вернуть их нам, как только Русь сбросила иго татарское. Так, во всяком случае, поступили бы добрые соседи, - спокойно заключил свое слово князь Андрей.
Богуш и Щит, не имея достойного ответа на обвинения, пошли напролом, заговорили повышая голос и даже переходя на угрозы. Только один аргумент они могли предъявить: Польша и Литва, отбивая города и села у Орды, обагрили их своей кровью, поэтому по праву завоевателей они считают их своими. В ответ же послы услышали:
- Вместе с вами проливали кровь и русские, с радостью принимая, как от добрых соседей, вашу помощь. Русской крови в тех давних сражениях пролито не меньше.
Словесная сеча продолжалась довольно долго, и обе стороны ждали, кого поддержит барон Герберштейн, но тот помалкивал. Он понимал, что правы московские бояре, а не паны Богуш и Щит, но не мог сказать об этом откровенно, вовсе не имея желания ставить крест на своей карьере. Император и Папа Римский, отправляя его в эту поездку, настоятельно рекомендовали добиваться как можно больше уступок Польше со стороны России. Не мог же он требовать уступок от Польши и Литвы? К тому же Герберштейн понимал, что ему не удалось втянуть Россию в войну с Турцией, а это тоже не возвышает его как посла. В общем, как ни поворачивай, а получается полный провал его миссии.
- Паны-послы, бояре московские, переговоры тем привлекательны и важны, что предопределяют уступки. Хотя бы частичные, - ухватился он за последнюю соломинку. - Мой совет такой: России можно ограничиться только возвращением Смоленска, и тогда, как я считаю, стороны могли бы готовить договор о вечном мире, чтобы затем стало возможным объединить наши усилия для борьбы с Турцией.
- Мы искренне уважаем тебя, барон Герберштейн, - решительно прервал посла князь Старицкий, - но не можем принять твоего совета. Царь всей России Василий Иванович ни за что не отдаст свою отчину и дедину тем, кто владел ею долгие годы не по закону. Что же касается войны с Османской империей и вообще с магометанами, повторяю, мы ее ведем давно и ждем не дождемся, когда остальной христианский мир присоединится к нашему кровопролитному противостоянию. Больше говорить не о чем. Пустословные переговоры завершаем.
Богуш и Щит, резко поднявшись с лавок, покинули комнату с высоко задранными носами, словно добились на переговорах удовлетворения своих притязаний. Барон же попросил князя Андрея:
- Прими письма от Папы Римского и императора царю всей России с ходатайством о судьбе князя Михаила Глинского.
- Передам, барон, письма незамедлительно, исполнив твою просьбу, - пообещал князь Андрей.
Он сразу же направился в царские палаты. Туда позвали переводчика, тот начал переводить с листа, и, когда дошел до просьбы отпустить Глинского на службу к Карлу, который готов принять его со всеми почестями, Василий Иванович хмыкнул:
- Ишь, чего захотели? Желают увезти Глинского из России. Не выйдет ничего у хитрованов.
- Но ты обещал освободить Михаила Львовича, - напомнил брату князь Андрей, - неужто не сдержишь обещание?
- Отчего же не сдержать? Сдержу. Да так, чтоб выглядело это красиво и достойно. Обсудим сейчас с тобой все подробности.
Толмач, понявший, что ему больше делать нечего в покоях царя, поклонился и спросил:
- Так я пойду?
- Ступай. Благодарю за помощь.
После его ухода Василий Иванович рассказал о своем замысле: он пригласит барона Герберштейна на прощальный обед, а перед трапезой объявит ему о своем решении. В это самое время и должен собственной персоной в трапезной появиться князь Михаил Глинский.
- Тебе с ним быть. Завтра поутру с моим словом пойдешь на Казенный двор, оттуда - в казнохранилище. Повелишь моим именем, чтобы одели князя во все самое дорогое. Горлатная шапка чтоб кунья, отороченная чернобуркой. Затем приходите оба в мой дворец, но так, чтобы на глаза Герберштейну ни в коем случае не попасться. Войдешь с Глинским, когда велю.
Утром, ни свет ни заря Андрей Старицкий поспешил на Казенный двор с радостной для князя Глинского вестью и у дьяка в палате встретил царицу Елену.
- Не спешишь, князь, - упрекнула она, - иль не мила воля Василия Ивановича?
Челюсть отвисла у князя Старицкого от столь незаслуженного упрека, но разве мог грубо ответить царице? Пожал только недоуменно плечами: ведь и солнце еще не взошло, а он уже здесь, даже думал, что придется дьяка ждать.
- Велено мне государем нашим, - сказал дьяк, словно оправдываясь перед царицей, - передать дядю твоего с рук на руки князю Андрею Ивановичу. Теперь можем пойти в подземелье.
Догадался Андрей Старицкий, что дьяк не пускал царицу Елену к Михаилу Львовичу до его прихода, что ее основательно оскорбило, и она сорвала досаду на ни в чем не виновном. Спустя некоторое время князь стал свидетелем трогательной встречи двух родных людей, сопровождаемой объятиями, поцелуями. Предусмотрительный дьяк уже успел послать к Михаилу Глинскому кузнеца сбить оковы, и поэтому Елена даже не догадалась, что дядя ее все годы заточения носил тяжелые ржавые цепи.
- Пойдем со мной, дядюшка. Обмоют тебя, оденут, как подобает…
- Нет, извини, царица, но до обеда он - в моих руках.
- Свобода с несвободой?!
- Суди, царица, как хочешь, но я не вправе отступиться от воли супруга твоего, царя Василия Ивановича. Сейчас мы с князем - в баню, а затем - потрапезуем, и - в казнохранилище. В общем, Михаил Львович от моей опеки будет свободен после трапезы с государем. А его волю на дальнейшее сама узнаешь.
Капризно поджала свои прекрасные алые губки царица, а глаза ее сделались не притягающе волнующими, а отталкивающими своей холодной пронзительностью. «Ого! Дьявол в сарафане!» - подумал князь Старицкий. Это открытие его буквально потрясло. Ему вдруг стало безмерно жаль старшего брата: изведет его Елена, за ласками нежных пальчиков ловко спрятав до времени острые коготки. И еще он неожиданно понял, что и сам хлебнет с ней горюшка. Однако князь тут же отбросил прочь столь неправдоподобную, на его взгляд, мысль, не воспринял ее как пророчество: что может сделать Елена, ведь все зависит от самого Василия Ивановича, а он любезен и полностью доверяет ему, поручая важные державные дела.
Время полетело стремительно. Едва успели князья прибыть в царский дворец, как их известили:
- Барон Герберштейн проследовал к государю.
- Что ж, поспешим и мы, - предложил князь Старицкий Михаилу Глинскому. - В сенях какое-то время побудем?
- Какая-то игра, - покачал головой Глинский. Мне все это не очень нравится.
- Да, игра. Но тебе не в ущерб.
- Ой ли?
И в самом деле, что Глинскому, недавнему узнику, лучше: получить у царя все прежние блага или покинуть Россию? Вот и подумаешь - не в ущерб ли?
В это время закончился условленный ритуал приветствий, и барон Герберштейн хотел было еще раз поговорить с Василием Ивановичем о начале войны России с Турцией, но государь сразу же остановил его:
- Переговоры завершены. Зачем вновь переливать из пустого в порожнее. Я позвал тебя, уважаемый барон, сказать вот что: князь Михаил Глинский достоин, как изменник, жестокой казни, но я учел мнение о нем многих королевских семей Европы и даровал ему жизнь. Теперь же, питая беспредельное уважение к императору, брату моему, я освободил князя.
- Ты отпускаешь его к Карлу? Так я понял?
- Нет. Михаил Глинский останется в России. Обижен он не будет. Я простил ему его измены. Ты, барон, убедишься в этом самолично, - сделав короткую паузу, царь позвал громко: - Войдите!
Дверь отворилась, и князь Андрей, стоявший у порога, пропустил вперед себя Михаила Глинского. После взаимных поклонов, свое слово сказал царь:
