— Интересно…, — Виталий уже не думал о сне.
— Слышал, — старик сделал заговорщицкое выражение и перешел на шепот, — от армии призывных ребят откупает. Да-а!.. И объясняет, что, мол, и так молодежь из тундры норовит слинять, стариков своих бросают, корни рвут, в поселках да городах до бомжей опускаются…. Это действительно так…, — старик потянулся к столу взял пачку «Беломорканала», покрутил в руках и бросил обратно.
— Интересно…, — вновь произнес Виталий задумчиво. — А где, говоришь, искать его надо?
— То-то и оно, что рассказываю про него, а сам думаю, как ты говорить с ним будешь, тем более по душам. Он, видишь ли, никого к себе не подпускает. Журналистов да корреспондентов там всяких — на пушечный выстрел…. Говорят он их, то есть вашего брата, за версту чует. Ни кому, ни областному, ни местному телевидению так и не удалось с ним встретиться. Годов пять назад из Москвы приезжали, и тоже облом… А теперь, че я тебя спешно поднял-то…, — старик ближе придвинулся к Виталию и сцепил свои пальцы в замок, — с неделю будет…, подожди-ка, подожди…, да, точно, девятого был здесь его старший сын Василий, врач который. Понабрал у меня в магазине всякого добра, ну там припасов разных охотничьих, капканов, нулевок да первых номеров, патронов, дроби, ну и разговорились немного. Они, оба брата, как и отец малословны. Говорит, что на «Заячьей губе» нынче стал. Это там, где речка Ханерка на два рукава делится, разбегаясь в разные стороны. Я и спроси, че, мол, на год запасов-то набираешь?… А он, сыновей, говорит, с дедом жду, да Никиту-брата со старшим сыном его Андрюшкой!.. Во как!.. Ты понял меня, нет Виталий!?…
— На Заячьей губе говоришь, — Виталий был уже при исполнении. Он спешно обдумывал новую вводную.
— Это не так далеко отсюда. Послезавтра, вернее уже завтра с утра в Аксарку пойдет ГАЗон — тот, что стоит под навесом. Юрка Савельев должен дочинить его и загрузить мясом. Я попрошу забросить тебя к Василию. Придумаешь, что сказать, это твое дело.
— Да, но времени у меня совсем ничего… Дня два-три еще терпимо. А есть гарантия, что я его застану!? — Виталий уже давно встал с лежанки и ходил взад-вперед по дому, выказывая легкое волнение
— Ты че-нибудь попроще спроси…, — дед пересел на диван и наблюдал за гостем.
— Ну, хорошо, а как он выглядит, я его узнаю, если встречу!?
— Очень легко. Вот ты говорил давеча, что эта личность должна быть такая-растакая…, вот он такой и есть.
— Что значит такой и есть. Ты хоть опиши мне его….
— А че его описывать: ростом с тебя будет, седой, взглядом строг больно, глаз темный, да, главное-то — правая щека от подбородка до уха горелая видно раньше была. Да узнаешь ты его, не сомневайся….
Виталий присел на краешек стула. Заманчиво было взглянуть на этого человека и, разумеется, поговорить. Но в голову полезли всякие сомнения, да и времени в обрез. И кто его знает, рискнешь, а… пузырь опять лопнет. И деду Касьянычу верить, вот так с бухты-барахты?…
— Да, еще чуть не забыл! — встрепенулся старик. — Знаешь, когда он говорит, то такое впечатление, что немного с акцентом некоторые слова у него. А может, показалось.
— Ну вот, а я что говорил!.. Выходит все же, что он восточного происхождения, дорогой ты мой Иван Касьяныч, — даже как-то с облегчением проговорил Виталий. — Давай будем спать, завтра, то есть сегодня уже, столько сил надо на эти перелеты, переезды…, жуть!
Дед молча уступил место. Виталий опять улегся, с облегчением громко вздохнул и закрыл глаза. Он слышал, как старик фукнул на лампу, которая через некоторое время принесла едкий запах загасшего фитиля. Проскрипели половицы в сторону кровати. Напряженно пропели пружины под могучим весом, и все стихло.
«Обиделся наверно, — подумал Виталий про старика, — надо утром поблагодарить за участие…»
И тут, как говорится, сон, словно рукой сняло….
Юрка Савельев, долговязый парень лет двадцати трех — двадцати пяти, с самого утра копался под навесом. Чем-то гремел, стучал, гудел паяльной лампой, ковырялся в своем вездеходе. Он любил технику настолько, что его молоденькая жена всерьез ревновала ко всему, что едет, грохочет, дымит, пахнет соляркой, мазутом, бензином…. Ссоры становились злее, затягивались порой на неделю и более. Юрка не унывал. По характеру веселый и общительный, он точно радовался очередной размолвке. С удовольствием оставался ночевать в гараже, сутками копался с техникой, ремонтировал или придумывал какие-нибудь усовершенствования. Он и к командировкам, сколь бы длительными они ни были, относился как к поощрениям.
— Ты, наездник этого коня!? — хлопнув по капоту вездехода, спросил Виталий перепачканного мазутом парня.
— Тут целый табун будет, более сотни…, — ответил тот улыбаясь.
— Ого…, а в оленьей силе, стало быть, несколько больше!..
— Так точно, может полтыщи….
— Тогда здравствуй, я — Богачев…, — начал было представляться Виталий, но парень, улыбаясь во все лицо, опередил:
— Виталий Николаевич, журналист из «Северных далей», знаю, Касьяныч меня уже предупредил. И доставить вас надо в Заячью губу…, так, нет!?
— Совершенно справедливо, — Виталий в ответ улыбнулся и протянул руку, — будем знакомы.
Нарастающей пулеметной стрельбой ворвался грохот вертолета. Пришел второй борт. Первый увез окружных чиновников, артистов из дома культуры, телевизионщиков и местных корреспондентов. Этот повезет районное и поселковое начальство, больных и докторшу.
Виталий вышел на берег, с которого хорошо было видно, как вертолет заходит на посадку, вызывая под собой снежные вихри. Зависнув в метре над землей, винтокрылая машина пораздумывала некоторое время, после чего важно и солидно, как курица-наседка, обстоятельно уселась. Облегченно вздохнув, сбавила обороты.
Придерживая шапки, отворачиваясь от потока ветра, вызванного винтами, сгибаясь в три погибели, к вертолету потянулись последние пассажиры. Виталию стало тоскливо. Он смотрел, будто искал себя в этой толпе и не находил. И совсем пожалел, когда мощный двигатель пронзительно засвистел на все лады, отрывая машину от земли. Теперь вертолет походил на гигантского напившегося комара, который раздулся до несуразности и с огромным трудом отрывал свое тяжелое брюхо от жертвы. Виталий отвернулся.
Некоторое время он слонялся по опустевшей фактории. Рябой от оленьих горошин снег затвердел, и можно было ходить повсюду. То там, то здесь валялись пустые бутылки, стеклянные и металлические банки, крышки, пластмассовые кегли, непонятно зачем завезенные с большой земли, картонные коробки и много другого мусора, который долго будет собирать добродушный и непоседливый Касьяныч
Резко заработал под навесом пускач, чуть погодя послышался хрипловатый басок проснувшегося двигателя. И вот уже низкая, широкогрудая машина, мелодично лязгая гусеницами, плавно покачиваясь как на воде, неслась по бугристому заснеженному бездорожью, подминая под свое плоское днище все, что попадалось на пути, оставляя позади высокий, белый шлейф. Лихо крутанувшись перед сараем, вездеход спятился задом к его дверям и затих.
Виталий здорово разогрелся, помогая Юрке и Касьянычу грузить мороженые оленьи туши. Потом мерил малицу, настойчиво навязанную стариком. Незаметно стемнело. Чтобы пораньше встать, рано легли. Однако, как Виталий не старался, уснуть довелось лишь глубокой ночью.
— Вставай, милый человек. На дорожку надо плотно покушать. Вставай скоренько…. Юрка уже греет свою танкетку, — проходя мимо дивана, говорил Касьяныч. Он, как всегда был уже бодр и свеж, точно и не ложился вовсе.
Виталий не открывая глаз, прислушался: так и есть, за стеной мягко урчал вездеход. На крылечке забухали шаги. Скрипнула дверь, впуская облачко холода, которое метнулось к печке и растаяло.
— Ой, Виталий Николаевич, Заячью губу-то проспите!.. — жизнерадостный Юрка окончательно и разбудил, и взбодрил Виталия.
— Ну все, соколы, за стол…. Погода хочет меняться. Ты заметил, мороз отпустил!? — обратился Касьяныч к Юрке. — То-то!
— Да я в любом случае успеваю…
— Ты смотри у меня, парень! — старик сурово смотрел на Юрку. — Ты не о себе думай, — и показал глазами на Виталия.
— Ну, че ты ей Богу, дед, впервой что ли…, давайте чай пить да поедем…
Выехали в полной темноте. Тесная кабинка, тепло от двигателя, плавное покачивание убаюкали Виталия. Какое-то время он еще держался взглядом за метавшийся впереди свет фар, но скоро глаза отяжелели, и он отдался во власть «дорожного» сна.
Юрка время от времени с интересом и непониманием поглядывал на столичного журналиста. «И че им не сидится дома!? — думал он. — Ведь надо же, жить в самой Москве!.. Я б и не спал, наверное, вовсе!.. А они мотаются, причем по самым диким местам!.. И на кой ему эта Заячья губа!?… Мы, местные, другое дело…»
