Ему казалось, что его поступками управляет невидимая рука… это, наверное, какой-то режиссер: он следит, чтобы все, что должно случиться по ходу пьесы, непременно случилось.
Например, этот режиссер подсказал бабушке ее бессвязный монолог на похоронах. Монолог, обращенный именно к нему, Кристоферу… потом он явился на телевидение и запустил именно этот фильм, с фамилией Олле Римборг в титрах, и он же заставил Кристофера набраться смелости и позвонить своей тетке.
И этот же неведомый режиссер внушил папе Лейфу отправить его на практику в Упсалу.
Мысли бежали, словно по накатанной тропинке, с такой скоростью, что у Кристофера даже слегка закружилась голова. Он огляделся. Невыспавшиеся, угрюмые люди, белые горы за окном, урчание мотора, повороты… мелкий, банальный утренний сюжет, но он перекрывался другим сюжетом, куда крупнее и куда важнее. Длинная цепь событий, одно влечет за собой другое, и если ты принял эти условия, нельзя отступать. Даже остановиться невозможно… и вдруг, сидя в с трудом пробивающемся по запруженной машинами Кунгсгатан автобусе, Кристофер с мгновенной ясностью осознал, что именно это и есть жизнь. Это и есть основная модель — что происходит, то происходит, и важно понять, что именно и в какой момент ты должен сделать. Изменить ничего нельзя. Можно приспособиться.
И когда он, опоздав на двадцать минут, бежал по галерее, впервые за много дней он услышал голос Хенрика:
— Очень хорошо, братишка.
Голос звучал как бы издалека и очень серьезно. Очень, очень серьезно.
— Очень хорошо. Ты начинаешь кое-что понимать.
— Я в Стокгольме по другим делам, но хотел бы воспользоваться случаем и поговорить.
Он заранее придумал вступительную фразу — она должна прозвучать легко и в то же время значительно.
Не слишком значительно. Но и не легкомысленно. Легко, но не легкомысленно.
Он слышал ее дыхание или, может быть, воображал, что слышит. Растерялась она, что ли…
— Не понимаю… вы по-прежнему занимаетесь этим делом?
— Разумеется. Мы не закрываем следствие, пока не выясним, что произошло.
— Но…
— Я слушаю.
— У вас появились новые данные?
— Трудно сказать… во всяком случае, я был бы благодарен, если бы вы согласились со мной поговорить. В пятницу или в субботу. Много времени разговор не займет. Час, не больше.
— Может быть, достаточно телефона?
— Нет, лучше встретиться.
Что-то такое… Он почувствовал, как в нем поднялась волна азарта. Она чего-то боится. Будь я проклят, если это не так.
Она помолчала.
— Думаю… думаю завтра после ланча мы могли бы… а где?
Повторный визит на виллу в Старом Эншеде вовсе не входил в его планы, поэтому он мысленно ее поблагодарил.
— В вестибюле отеля «Роял Викинг». Рядом с вокзалом. Там мы можем спокойно поговорить. В два часа… устраивает?
— В два часа, — механически повторила она. — Да, хорошо. Но я так и не понимаю, зачем… у вас есть новая версия?
— Это громко сказано — версия. Просто хочу проверить одну мысль.
— Мысль?
— Да… все объясню завтра. Итак, в два в «Роял Викинг».
— Хорошо, я приду.
Барбаротти показалось, что голос ее звучал, как у школьницы, которую застукали за курением и вызвали к ректору для нагоняя.
Все я себе навоображал, подумал он, кладя трубку. Я просто хочу, чтобы мои догадки подтвердились, и все подстраиваю под гипотезу. Это непрофессионально.
В четверг вечером Берит совершила кулинарный подвиг — приготовила картофельный гратен с говяжьей вырезкой под соусом беарнез. Поев, Кристофер поблагодарил и пошел в свою комнату с большими пальмами в кадках и тщательно отциклеванным паркетом.
Завтра. В ночь с пятницы на субботу. Больше такой возможности не будет. Он уже сказал Берит, что последнюю ночь переночует у приятеля в Упсале, а утром сядет на поезд в Сундсваль. У приятеля? — удивилась Берит. Ну да, он работает на кассе, очень славный парень. Ему уже девятнадцать, объяснил Кристофер. Они сначала пойдут в кино, а потом к нему — он живет с родителями недалеко от площади Ваксала. Его зовут Оскар, он играет в хоккей в «Альмтуне».
Кристофер совершенно точно знал, что Берит не станет проверять и, скорее всего, ни слова не скажет Лейфу. Это, конечно, не так важно, пусть и скажет — для отца он заготовил ту же версию. В общем, лучше всего, если он возьмет чемодан с собой — они сразу после работы занесут его к Оскару, а потом пойдут в «Фильмстаден». Чемодан уже уложен.
Никакого Оскара, конечно, не было. Во всяком случае, в «Консуме». Завтра вечером Кристофер сядет на поезд в Стокгольм, оставит чемодан в камере хранения, побродит по городу. Может быть, сходит в кино, если захочется. Денег у него мало, но на кино и пару гамбургеров хватит.
И на метро. Чуть позже. Надо выйти в «Сандборге» или на «Лесном кладбище», это он помнит. Зеленая линия — они с папой и Хенриком тогда так и ехали. Надо взять на вокзале карту на всякий случай. Адрес он проверил — Муссеронвеген, 5.
Ни в коем случае не раньше полуночи. Лучше немного позже. Сначала надо обойти весь квартал — посмотреть, что и как. Убедиться, что все уже спят и никто не болтается на улице. Проверить, дома ли Кристина с мужем. Может быть, стоит решиться и позвонить? Если ответит Якоб Вильниус, он просто повесит трубку, а если Кристина — изменит голос и попросит подойти мужа. Если она пойдет его звать, он тоже повесит трубку. Значит, Якоб дома.
Есть и другие способы. Заглянуть в окно, например. Ничего сложного.
Вообще все не так сложно. Кристофер лежал в тишине, переваривал обильный ужин и пытался представить, как все будет выглядеть.
У него по-прежнему было ощущение, что он выполняет свой долг. Делает то, что должен делать. Это ощущение не оставляло его ни на минуту, места для сомнений и страхов просто не было. Итак, он поедет в Стокгольм, в богатый район вилл, найдет нужный дом и застрелит Якоба Вильниуса.
Он должен убить убийцу брата. Это его право и его долг.
— Это долг чести, — сказал он вслух. — Это кровная месть.
Как все это произойдет, предусмотреть невозможно. Придется довериться… как это называется… интуиции. Должно выглядеть как попытка грабежа, это понятно. Наверное, придется разбить стекло. После того как они погасят свет, придется ждать. Надо дать им время уснуть. Но все равно бесшумно проникнуть в дом не удастся. Они наверняка проснутся. Может быть, он встретит Якоба Вильниуса уже на первом этаже. Пистолет надо все время держать наготове. Как только он попадет в дом, надо быть готовым к выстрелу в любой момент. Их спальня на втором этаже… как может среагировать Якоб Вильниус? Может в ярости сбежать по лестнице… а может, захочет подкрасться к вору неожиданно. Нельзя давать ему ни секунды. Как только увидит — сразу стрелять. Два выстрела в грудь. Он падает. И два выстрела в голову, он видел такое в фильмах, такие выстрелы называются контрольными. Надо действовать наверняка.
И уходить. Если будет время, вывернуть какие-нибудь ящики, что-то прихватить, чтобы уж точно выглядело как грабеж. Вору помешали, он был вынужден стрелять, а потом удрал.
А если Якоб не спустится вниз? Тогда Кристофер сам пойдет в спальню и застрелит его там. В постели даже лучше — это будет символично: Якоб тоже убил Хенрика в постели.
Но как быть с Кристиной? Она может ему помешать. Хотя почему-то он был уверен, что она и не станет ему мешать. Она тоже желает Якобу смерти, никаких сомнений. Конечно, она будет в шоке, когда Кристофер появится в спальне, но это не так важно. Главное — не вступать ни в какие разговоры. Ни с Кристиной, ни с Якобом.
Застрелить убийцу — вот и все. Никакой пощады, не медлить ни секунды. Выстрел, второй, еще два — и уходить.
Уходить.
Никакого метро. Медленно, переулками он вернется в центр. Выбросит пистолет с любого моста. В Стокгольме, куда ни плюнь, — везде вода. Единственное, чего надо опасаться, — не наткнуться бы на полицейский патруль. Пятнадцатилетний подросток на улице в три часа ночи выглядит подозрительно. Хотя черт его знает, это же Стокгольм; может, здесь пятнадцатилетние только и делают, что пьют и шляются по ночам по городу… Ладно, надо быть осторожным, это ясно. Централен открывается в пять или в шесть утра, точно он не помнил. Но не позже. Что-нибудь съесть в буфете — и на первый же поезд в Сундсваль.
Мобильник он включит, когда уже будет далеко от Стокгольма. В Евле, к примеру. Позвонит отцу и сообщит, что едет. И номер поезда — отец обещал его встретить.
А если отец каким-то невероятным образом узнает об убийстве в Эншеде, Кристофер просто-напросто сделает голубые глаза. А если папа уже знает, что убит не кто иной, как Якоб Вильниус, глаза будут еще голубее.
Вот так. Скоро ты успокоишься в своей могиле, братишка. Все пройдет, как по маслу.
