минуту мерились взглядами, а потом Ришем возмутился:
— К чему это упрямство, ваше сиятельство? Я не понимаю, право слово не понимаю. Если бы я не знал, что на вашей спутнице надета маска, и под этой маской скрываться наша дорогая графиня, тогда ваше желание не открывать ее личности имело бы смысл. Но я ведь знаю! Более того, Шанриз уже бывала при мне без маски…
— Стало быть, вы нагляделись, — парировал дядюшка.
— Вовсе не нагляделся, — отрицательно мотнул головой его светлость. — И теперь, когда мы надежно защищены, вы отказываете мне в возможности увидеть истинный облик моей доброй знакомой, даже друга. Не понимаю.
— Думаю, теперь пришел и мой черед высказаться, — усмехнулась я. — Все-таки я не малое дитя, да и мне решать, снять маску или оставить ее на месте. Так вот, я возражений не имею. Но если дядюшке будет спокойней, то закройте дверь, как обещали. Впрочем, так мы и вправду избежим всяческих случайностей.
— Дитя мое, — с недовольством отозвался его сиятельство.
— Всё хорошо, — улыбнулась я. После вновь посмотрела на Ришема и велела: — Закрывайте дверь.
— Слушаюсь, — улыбка Нибо стала шире. Глаза его сверкнули торжеством, и мне подумалось, что герцог сейчас готов показать графу Доло язык.
Хмыкнув, я проводила его взглядом до двери, и когда Ришем повернул ключ, торчавший в дверной скважине, я сняла маску и вновь улыбнулась заметно раздраженному родственнику. Причину его недовольства я понимала. Его сиятельство не желал, чтобы вольно или невольно я давала надежду нашему хитрому помощнику, поощряя те его просьбы, что касались меня лично. Нибо Ришемский всегда был себе на уме, и об этом я не забывала ни на минуту, но! Но тут герцог был прав, он знал, кто скрывается под маской, и упорствовать, отказывая в этом его желании, попросту не было смысла.
Его светлость тем временем вернулся в кресло. Заговорить вновь он не спешил и просто смотрел на меня. Наконец, улыбнулся и произнес:
— Как же приятно видеть вас, Шанриз. Для меня это маленькое счастье.
Дядюшка, сидевший с каменным лицом, порывисто встал с дивана и чеканным шагом направился к роялю, занимавшему едва ли не половину гостиной. Он поднял крышку и, не выбирая, потыкал в несколько клавиш пальцем. После уселся на табурет, и, пододвинувшись, начал наигрывать мелодию старого романса. Похоже, так его сиятельство избавлялся от раздражения, а может, напротив, решил заглушить наши голоса, чтобы не рассердиться еще больше.
Мы с Ришемом некоторое время смотрели на его сиятельство, а после Нибо позвал меня:
— Шанриз, — я обернулась, и его светлость продолжил: — Я никогда не слышал вашего голоса. Должно быть, он чудесен, как и вы сама.
Брови мои в недоумении поползли вверх, а в следующую минуту я расхохоталась. Ришем, поначалу улыбавшийся, вскоре начал хмуриться. Он не понимал причины моего веселья, а я не могла объяснить, потому что продолжала смеяться. Привлеченный заливистыми звуками, перестал играть и дядюшка. Но, должно быть, мрачный вид его светлости успокоил графа, потому что невозможно было иметь столь каменное выражение на физиономии, если сумел развеселить даму. И его сиятельство вернулся к игре, сменив романс на мелодию некогда популярного вальса.
— Отчего вы так издевательски смеетесь? — не выдержал Ришем.
Всё еще посмеиваясь, я ответила:
— Простите меня, ради всех Богов, ваша светлость, это не издевка. Я попросту вспомнила, какими эпитетами награждали мое пение. Будто душу Илгиз вытягивает, — вспомнила я слова Берика. — А это самый непочитаемый Дух в Белом мире. Так что уж вы мне поверьте, Нибо, пою я отвратительно. Единственными почитателями полного отсутствия у меня слуха и голоса стали только урхи — огромные, покрытые шерстью существа, весь словарный запас которых заключается в разных интерпретациях слова «урх». Вот им очень мое пение понравилось, а люди и даже животные не оценили. Ни в этом, ни в том мире. А моя названная мать посоветовала танцевать, потому что это выходит у меня несравнимо лучше, — и я снова рассмеялась, правда уже без прежнего надрыва.
Герцог заметно расслабился, выслушав мои объяснения. После хмыкнул и, поднявшись с кресла, протянул мне руку:
— Тогда позвольте пригласить вас на танец, если, конечно, его сиятельство не откажет в любезности сыграть еще раз.
Нибо перевел взор на моего дядюшку. Тот пожал плечами и вновь заиграл вальс. А я подумал — почему бы и нет? Когда еще раз мне выдаться такая возможность? И я вложила в ладонь герцога свои пальцы. Однако он, поцеловав мне руку, отступил:
— Прошу простить, я ненадолго отвлекусь.
В удивлении приподняв брови, я кивнула. Его светлость взялся за кресло и сдвинул его к стене, повторил со вторым то же самое. После отодвинул небольшой столик и, оглядевшись, удовлетворенно кивнул. Место для танцев было расчищено. Я негромко рассмеялась, глядя на деловитое выражение лица Ришема. Нибо улыбнулся в ответ и вернулся ко мне. Дядюшка бросил на нас взгляд. Вздохнув, он укоризненно покачал головой, а затем заиграл новый вальс.
Его светлость, приблизившись ко мне, склонил голову. Я присела в реверансе, а затем уместила ладонь на его плече, а вторую в его ладони. Свободная рука моего кавалера легла мне на талию, и мы сделали первый шаг. На миг прикрыв глаза, я мысленно перенеслась в бальную залу с натертым до блеска паркетом, с ярко сияющей хрустальной люстрой, с зеркалами и оркестром, чья музыка летела над танцующими парами. Даже услышала шуршание ткани, едва приметное поскрипывание половиц и ощутила запах духов, витающий в воздухе…
Улыбнувшись своему воспоминанию, я коротко вздохнула и вернулась в маленькую гостиную в доме на окраине предместья столицы. И пол здесь был довольно обшарпан, и не было люстры. Вместо нее помещение заполнил дневной свет, а оркестр заменил один-единственный рояль, зато музицировал граф, а вел меня в танце герцог. Моя улыбка стала чуть шире, и я поймала взгляд горящих глаз его светлости.
— Всегда мечтал станцевать с вами, — произнес Нибо, кружа меня в такт мелодии. — Столько раз любовался издали, а пригласить не имел ни малейшей возможности.
— Вы — прекрасный партнер, — ответила я комплиментом.
— Тогда вы — восхитительная партнерша, — легко рассмеялся его светлость. — Должно быть, отсутствие слуха — ваш единственный недостаток. Впрочем, я не могу судить, потому что сам никогда не слышал вашего пения.
— И лучше вам его не слышать, — заметила я. — Доверьтесь мнению тех, кто успел стать жертвой худшего из моих талантов.
Нибо улыбнулся:
— Но если это и так, то недостаток всего один, а это уже мелочи. К тому же идеальных людей быть не может.
