34 И молвил: "Раз один из двух снопов
Смолочен, и зерно лежать осталось,
Я и второй обмолотить готов.[1380]
37 Ты думаешь, что в грудь,[1381] откуда бралось
Ребро, чтоб вышла нежная щека,
Чьё нёбо миру дорого досталось,[1382]
40 И в ту,[1383] которая на все века,
Пронзённая, так много искупила,
Что стала всякая вина легка,
43 Весь свет, вместить который можно было
Природе человеческой, влила
Создавшая и ту и эту сила;
46 И странной речь моя тебе была,
Что равного не ведала второго
Душа,[1384] чья благость в пятый блеск вошла.
49 Вняв мой ответ, поймёшь, что это слово
С тем, что ты думал, точно совпадёт,
И средоточья в круге нет другого.[1385]
52 Всё, что умрёт, и всё, что не умрёт,[1386] —
Лишь отблеск Мысли, коей Всемогущий
Своей Любовью бытие даёт;[1387]
55 Затем что животворный Свет, идущий
От Светодавца и единый с ним,
Как и с Любовью, третьей с ними сущей,
58 Струит лучи, волением своим,
На девять сущностей,[1388] как на зерцала,
И вечно остаётся неделим;
61 Оттуда сходит в низшие начала,
Из круга в круг, и под конец творит
Случайное и длящееся мало;
64 Я под случайным мыслю всякий вид
Созданий, всё, что небосвод кружащий
Чрез семя и без семени плодит.
67 Их воск изменчив, наравне с творящей
Его средой,[1389] и потому чекан
Даёт то смутный оттиск, то блестящий.
70 Вот почему, при схожести семян,
Бывает качество плодов неравно,
И разный ум вам от рожденья дан.
73 Когда бы воск был вытоплен исправно
И натиск силы неба был прямой,
То блеск печати выступал бы явно.
76 Но естество его туманит мглой,
Как если б мастер проявлял уменье,
Но действовал дрожащею рукой.
79 Когда ж Любовь, расположив Прозренье,
Его печатью Силы нагнела,
То возникает высшее свершенье.
82 Так некогда земная персть могла
Стать совершеннее, чем все живое;
Так приснодева в чреве понесла.
85 И в том ты прав, что естество земное
Не ведало носителей таких
И не изведает, как эти двое.
88 И если бы на этом я затих:
"Так чем его премудрость[1390] несравненна?" —
Гласило бы начало слов твоих.
91 Но чтоб открылось то, что сокровенно,
Помысли, кем он был и чем влеком,
Он, услыхав: «Проси!»[1391] — молил смиренно.
94 Я выразил не тёмным языком,
Что он был царь, о разуме неложном
Просивший, чтобы истым быть царём;
97 Не чтобы знать, в числе их непреложном,
Всех движителей;[1392] можно ль заключить
К necesse при necesse и возможном;[1393]
100 И можно ль primum motum допустить;[1394]
Иль треугольник в поле полукружья,
Но не прямоугольный, начертить.
103 Так вот и прежде речь клонил к тому ж я:
Я в царственную мудрость направлял,
Сказав про мудрость, острие оружья.
106 И ты взглянув ясней на «восставал»[1395],
Поймёшь, что это значит — меж царями;
Их — множество, а круг хороших мал.
109 Вот, что моими сказано словами;
Их смысл с твоим сужденьем совместим
О праотце и о любимом нами.[1396]
112 Да будет то свинцом к стопам твоим,
Чтобы ты шёл неспешно, как усталый,
И к «да», и к «нет», когда к ним путь незрим;
115 Затем что между шалых — самый шалый,
Кто утверждать берётся наобум
Иль отрицать с оглядкой слишком малой.
118 Ведь очень часто торопливость дум
На ложный путь заводит безрассудно;
А там пристрастья связывают ум.
121 И хуже, чем напрасно, ладит судно
И не таким, как был, свершит возврат
Тот рыбарь правды, чьё уменье скудно.
124 Примерами перед людьми стоят
Брис, Парменид, Мелисс и остальные,[1397]
Которые блуждали наугад,
127 Савелий, Арий и глупцы иные,[1398]
Что были как мечи для божьих книг
И искривляли лица их прямые.
130 Никто не думай, что он столь велик,
Чтобы судить; никто не числи жита,
Покуда колос в поле не поник.
133 Я видел, как угрюмо и сердито
Смотрел терновник, за зиму застыв,
Но миг — и роза на ветвях раскрыта;
136 Я видел, как, лёгок и горделив,
Бежал корабль далёкою путиной
И погибал, уже входя в залив.
139 Пусть донна Берта или сэр Мартино,[1399]
Раз кто-то щедр, а кто-то любит красть,
О них не судят с богом заедино;
142 Тот может встать, а этот может пасть".
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Четвёртое небо — Солнце (окончание) — Пятое небо — Марс. — Воители за веру1 В округлой чаше от каймы к средине
Спешит вода иль изнутри к кайме,
Смущённая извне иль в сердцевине.
4 Мне этот образ вдруг мелькнул в уме,
Когда умолкло славное светило
И Беатриче тотчас вслед Фоме
7 В таких словах начать благоволила, —
Настолько совершенно к их речам
Уподобленье это подходило:[1400]
10 "Он хочет, хоть и не открылся вам
Ни голосом, ни даже помышленьем,
В одной из истин снизойти к корням.
13 Скажите: свет, который стал цветеньем
Природы вашей, будет ли всегда
Вас окружать таким же излученьем?
16 И если вечно будет, то, когда
Вы станете опять очами зримы,[1401]
Как зренью он не причинит вреда?"
19 Как, налетевшей радостью стремимы,
Те, кто крутится в пляске круговой,
Поют звончей и вновь неутомимы,
22 Так, при словах усердной просьбы той,
Живей сказалась душ святых отрада
Кружением и звуков красотой.
25 Кто сетует, что смерть изведать надо,
Чтоб в горних жить, — не знает, не вкусив,
Как вечного дождя[1402] сладка прохлада.
28 Единый, двое, трое, тот, кто жив
И правит вечно, в трёх и в двух единый,
Всё, беспредельный, в свой предел вместив,
31 Трикраты был воспет святой дружиной
Тех духов, и напев так нежен был,
Что всем наградам мог бы стать вершиной.
34 И вскоре, в самом дивном из светил
Меньшого круга,[1403] голос благочестный,
Как, верно, ангел деве говорил,
37 Ответил так: "Доколе Рай небесный
Длит праздник свой, любовь, что в нас живёт,
Лучится этой ризою чудесной.
40 Её свеченье пылу вслед идёт,
Пыл — зренью вслед, а зренье — до предела,
Который милость сверх заслуг даёт.
43 Когда святое в новой славе тело
Нас облечёт, то наше существо
Прекрасней станет, завершась всецело:
46 Окрепнет свет, которым божество
По благости своей нас одарило,
Свет, нам дающий созерцать его;
49 И зрения тогда окрепнет сила,
Окрепнет пыл, берущий мощность в нём,
