Он нашел ее на отмели под высоким деревом. Страянка чистила коня; набирала песок на речном берегу и обтирала ноги рослой лошади, которая словно шла недавно вброд по крови.
Страянка улыбнулась.
— Он кусается, — сказала она по-гречески. — Не подходи близко.
Киний оставался на глубине. Он был рассудителен и радовался возможности просто побыть с ней, любоваться ее телом. Он начал кое-как стирать хитон. Немного погодя пошел за Страянкой к берегу, зачерпнул песка и стал растираться.
Ниже по течению раздавались крики и возгласы других ольвийцев. Судя по голосам, купающихся становилось все больше — и ольвийцев, и саков.
— Ты эйрианам, — сказала Страянка, оглядываясь. Отбросила черные волосы за голое плечо. Посмотрела вниз по течению, потом снова на него.
Он шагнул к ней. Она обняла его так, словно они тысячу раз репетировали это объятие, и ее рот нашел его губы так же легко, как руки в пожатии.
Они сплелись телами… на несколько мгновений, а потом Ателий крикнул:
— Здесь!
Они оказались в кольце Жестоких Рук и ольвийцев, все смеялись, шутили, сыпали непристойными замечаниями.
Киний кинулся в воду, чтобы скрыть правдивость их предположений; он по-прежнему держал Страянку за руку, и женщина, бросив коня, поплыла за ним. Потом они сохли нагие в теплом весеннем воздухе на траве, а мегаранин Агий и Аякс пели стихи из «Илиады» и греки, на потеху сакам, растирались оливковым маслом и стигилами. Потом Матракс и Страянка пели по очереди бесконечную песнь о любви и мести. Киний заметил, что к ним присоединился царь. Потом Страянка умолкла и села спиной к его спине, словно они старые боевые товарищи. Ей принесли одежду; она оделась и дала ему свободное одеяние из светлой кожи с такими же украшениями, как у нее. Одежда была варварская. Тем не менее он ее надел.
Царь сидел как на иголках, явно недовольный, потом отвернулся, когда Киний надел рубаху. Позже, когда Страянка поцеловала Киния — потянувшись за вином, — царь встал и гневно заговорил с ней по-сакски.
Страянка забросила за спину высыхающие волосы, взглянула на Киния и кивнула царю.
— Мой ум знает, — отчетливо сказала она. — И управляет моим телом.
Царь повернулся и ушел в темноту.
Теплая спина Страянки продолжала прижиматься к спине Киния, ее рука лежала в его руке, и он снова был счастлив, насколько может быть счастлив тот, кому осталось жить несколько недель.
Утром все войско лежало почти без чувств от усталости и пьянства, и уничтожить его могла бы горстка гетов. Киний никогда не видел, чтобы войско после победы вело себя иначе, но все же думал, что стоило бы выставить дозоры.
Опухоль на руке спала, и жар почти прошел, как будто речной дух вытянул весь яд. Киний встал одним из первых, выпил приготовленный синдами отвар и надел подаренную Страянкой кожаную рубаху.
Она, хоть и с экзотическим рисунком, чистая. А его военный хитон еще влажный и, несмотря на то, что, любуясь Страянкой, он пытался его отстирать, по-прежнему грязный. Все остальные его вещи пропали при отступлении — вероятно, остались в последнем лагере.
Царь подъехал, когда Киний разглядывал табун захваченных ольвийцами лошадей, стараясь выбрать подходящую. На его взгляд, все они были слишком маленькие.
— Думаю, пора поговорить по-мужски, — сказал царь, явно пытаясь держаться с достоинством. — Ты подарил мне большую победу. Я буду щедр.
Киний вздохнул и посмотрел на него.
— Я к твоим услугам, господин. — Он смотрел в землю, потому что не привык говорить о таком. Потом снова посмотрел на царя. — Речь о Страянке?
Царь не смотрел ему в глаза.
— После победы над Зоприоном — ты женишься на ней?
Киний пожал плечами.
— Конечно, — сказал он, ведь что-то нужно было сказать. Конечно, если останусь жив.
Царь наклонился.
— Возможно, такие виды на будущее не так уж заманчивы: она не гречанка, вдобавок свирепа. И не станет жить с тобой оседло, как твоя возлюбленная: она вождь Жестоких Рук — слишком влиятельная личность, чтобы стать подстилкой. А может, ты не сможешь на ней жениться: уже женат или обещал кому-нибудь.
Царь выбрал в корне неверный тон.
— Я гордился бы, если бы женился на этой женщине, — сказал Киний и понял, что говорит искренне.
Царь выпрямился в седле.
— Правда? — Он, казалось, был удивлен. — Она никогда не согласится жить в городе. Это ее убьет. — Теперь он смотрел Кинию в глаза. — Я жил в греческом городе. И знаю эту женщину. Она живет как вольная воительница. Твой город убьет ее.
Фантазируя вслух, Киний сказал:
— Я мог бы купить поместье к северу от Ольвии, и она приезжала бы ко мне.
Еще не закончив говорить, он рассмеялся.
Царь покачал головой.
— Ты мне нравишься, Киний. Ты понравился мне с самого начала. Но ты, как рок, обрушился на мое счастье. Принес войну, а сейчас отнимаешь у меня сестру. Постараюсь говорить как мужчина, а не как рассерженный юноша. Я хочу ее, а она хочет только тебя. И теперь я не только должен мириться с тем, что потерял ее — женщину, которую желал с тех пор, как достаточно повзрослел, чтобы испытывать мужские желания, — но и знать, что мои лучшие воины называют тебя эйрианамом. Если ты женишься на ней, ты будешь вероятным союзником — или смертельным врагом. Я спрашиваю себя: это ли тебе нужно? Оставишь ли ты своих людей, чтобы жить в степях? Или приведешь их как новый клан?
Киний потер подбородок, чувствуя себя стариком.
— Господин, я буду служить тебе. Вообще сам я ни о чем таком не думал. Я вижу, тебя это беспокоит. Но… — Киний помолчал, подыскивая слова. — Мне нужна только госпожа.
— Как же ты будешь жить? — спросил царь. — Сможешь ли оставить Никия или Никомеда, чтобы стать супругом варварской девушки? — Он окинул взглядом травянистую равнину. — Или она оставит Жестокие Руки и станет с другими греческими женщинами молоть зерно и прясть? Может, и станет — до тех пор, пока не возненавидит тебя или не сойдет с ума.
Киний кивнул: ему в голову приходили те же мысли, а висящий над ним смертный приговор избавил его от необходимости делать выбор. Однако — в глубине души — он чувствовал, что они нашли бы выход.
Неужели он кончил бы как Ясон, а она как Медея?
Но что же сказать? «Господин, я буду мертв, так что это не имеет значения»?
— Я думаю, мы найдем… нашли бы выход.
Царь все еще смотрел на траву. Он выпрямился.
— Я попытаюсь не становиться между вами, — сказал он. Это решение далось ему нелегко. Потом он добавил: — Матракс говорит, что я должен так поступить.
Киний подумал, каково это — обладать властью в восемнадцать лет.
— Матракс это советует или нет, но поступок благородный.
Сатракс пожал плечами. Потом выпрямил спину и постарался принять достойный вид.
— Я слышал, ты потерял боевого коня, — сказал он. — Потерял серого. Это дает мне отличную возможность показать, как высоко я тебя ценю.
Он протянул руку, приглашая Киния сесть за ним.
Киний сел за царем.
— Будут смеяться, — сказал он.
— Едва ли, — ответил царь и пустил лошадь сначала шагом, потом легким галопом.
Они поехали через царский табун, вернее, ту его небольшую часть, которую взял с собой царь в погоню за гетами. Киний узнал клеймо.
Царь вдруг снова заговорил:
— Другие вожди считают, что это прекрасный выбор: она получит мужа, Жестокие Руки — наследника, а ты, конечно, прославленный военный вождь. — Лошадь сделала еще несколько шагов. — Мне говорят, я должен выбрать девушку своих лет, с бедрами, больше предназначенными для родов. Предлагают дочь савроматского хана.
Киний, прижимаясь к спине Сатракса, чувствовал, как тот напряжен — сердится. Сердится потому, что должен подчиняться желаниям вождей.
— Вот, — сказал он.
Жеребец был не серый, а скорее темно-серебристый, цвета полированного железа или стали. Вдоль всей спины широкая черная полоска — такую масть Киний видел только у самых тяжелых сакских лошадей; хвост и грива светлые.
— Он не так хорошо обучен, как твой персидский, — говорил царь. Подобно всем приносящим очень ценный дар, он хотел сам указать на его изъяны. — Но к боям подготовлен. Это мой второй боевой конь — теперь твой. И еще пара лошадей для езды, они у Матракса. Я просто хотел поговорить с тобой.
Киний прошелся вокруг коня, восхищаясь его ногами. Голова короткая, не такого чистого рисунка, как у персидских, но конь рослый, а масть… либо отвратительная, либо великолепная. И несомненно очень редкая.
— Спасибо, господин. Поистине царский дар.
Царь смущенно улыбнулся.
— Правда? — спросил он, выдавая, как еще молод. — У того, кто владеет десятью тысячами лошадей, есть свои преимущества, — сказал он немного погодя.
— Прости, — сказал Киний, не зная, что добавить.
