— Они все еще нас не увидели, — сказал Киний. — Но это ненадолго, а я хочу, чтобы они забыли о Левконе.
Никомед пожал плечами.
— Ты распоряжаешься моим отрядом, — сказал он без горечи. — Я только воин. Приказывай.
Киний почувствовал смутную вину за то, что перехватил руководство, — но он ведь хочет успеха. Бодрость духа и будущее его войска зависит от этой битвы. Победа прибавит уверенности. Поражение уничтожит ее.
На окраине города показался всадник в красном плаще, он повернулся и закричал.
До него стадий.
— В атаку? — спросил Никомед. Ему пришлось кричать, чтобы его услышали.
— Еще слишком далеко, — ответил Никий. — В первые несколько раз все кажется ближе, чем на самом деле.
Киний пустил ветры, у него задрожали руки. Человек в красном плаще показывал на них, к нему присоединялись другие. Киний успел удивиться тому, как тот, кому суждено умереть несколько недель спустя на другой реке, может бояться смерти здесь, но потом заставил себя повернуть голову, посмотреть на север и на юг, убеждаясь, что он не направляется прямо в западню.
— Пора! — сказал он Никию.
Труба Никия взметнулась, ослепительно сверкнув на солнце; Никий поднес ее к губам и сыграл длинный сигнал.
Никомед запел:
Приди, Аполлон, приди, не медли!Позволь нам увидеть твою Славу!Мы молимся тебе, Повелитель Света,Пошли своим слугам победу!
На третьем слове отряд излил свой страх в песне, и пеан поднялся к небу, как дым исчезнувших городов, и гром копыт прозвучал, как прилив мщения, несущийся с востока.
Киний наклонился вперед, к холке серого жеребца, и всадил пятки в его бока, гоня лошадь во весь опор; правой рукой он метнул копье в красный плащ — метнул намеренно высоко, острие ударило человеку в рог, и голова гета словно раскрылась. Киний пронесся мимо, рванул тяжелое копье, как серп, расширяя рану; рядом Никий убил своего противника, и внезапно они оказались на улицах деревни. Несколько пеших гетов умерли у стен, или заколотые лежали в уличной грязи, или были затоптаны сотней копыт, и тут весь строй ворвался в деревню. Никомед провел отряд вокруг города и наступал, сохраняя полный порядок. К северу царил хаос — схватка у амбара, стычки у изгороди. И ни одного военачальника.
— Аякс! — крикнул Киний. — Разберись!
Он мечом указал на схватку у амбара. Где его хорошее копье? Почему у него обнажен меч?
С половиной отряда он двинулся по улице в сторону реки, откуда доносились звуки боя.
— Цепью! — крикнул он.
Киний не замедлял галоп, а всадники двигались за ним, как опытные, бывалые воины, держа строй и занимая места отсутствующих. Его лошадь устала, почти выбилась из сил, а с остальными было еще хуже. Поздно что-либо предпринимать. Он показал строю туда, где, как он считал, идет бой — сразу за невысокой грядой, преграждающей путь к реке, — дал жеребцу сделать несколько шагов, чтобы строй выровнялся, и поднял меч. Никий поднес к губам трубу, прогремел сигнал — и они перевалили через гряду, прямо в тыл гетам, не строю, а кучкам людей, обращенных лицами к наступающим всадникам Левкона.
Копья у Киния не было. Он ринулся прямо на одну из групп, орудуя своим египетским мечом. Его лошадь встала на дыбы, шарахнувшись от трупа, стукнула копытами. Удар по наспинной пластине, и правую руку у плеча обожгло, словно огнем; Киний не раздумывая ударил назад и почувствовал, что клинок вошел в плоть; цель он увидел уже после того, как начисто отрубил врагу кисть выше запястья. Лошадь Киния снова заплясала, он изо всех сил ударил назад и отсек противнику голову, да так, что та взлетела на несколько пядей вверх, прежде чем упасть; из перерубленных руки и шеи била кровь. Обезглавленное тело свалилось с обезумевшей от ужаса лошади; Киний развернул на месте свою лошадь в поисках нового противника. Он увидел Эвмена, сцепившегося с гетским воином; у него на глазах оба упали с коней. Эвмен оказался сверху, у его противника от удара воздух вырвался из легких, Эвмен нащупал камень и разбил гету голову.
В нескольких шагах убивал Никомед: старательно, аккуратно, как кошка; его копье впивалось в лица и шеи. Он сражался, как гоплит, севший на лошадь, — Киний никогда не видел, чтобы копьем пользовались как шестисаженным мечом.
Сразу за последней кучкой варваров, продолжающих сопротивляться, Киний увидел Левкона. Тот не вступал в схватку и удерживал несколько резервных рядов от участия в бойне. Геты были разбиты, они в панике пытались спастись, но бойцы из Ольвии не знали пощады: к месту схватки они ехали через деревню и теперь были очень злы. Свежие войска в первом бою — но весь их страх исчез при виде побитого врага.
— Я подумал, надо уберечь несколько человек, — крикнул Левкон.
— Правильно, — отозвался Киний; его жеребец остановился, медленно начал падать и издох.
Геты были захвачены врасплох и во всех стычках отбивались беспорядочно, поэтому единственной потерей ольвийцев оказался персидский жеребец. К тому времени как сопротивление гетов прекратилось, их было убито свыше ста и ольвийцы по приказу Никия добивали тяжело раненных варваров. Лишь несколько гетов погибли в бою — большинство их перебили, когда они в панике бежали и их остановила разлившаяся река. Еще многие утонули, пытаясь спастись вплавь.
— Наше передвижение не позволяет брать пленных. И ни один воин, который хоть чего-то стоит, не оставит врага умирать так, — сказал Киний отряду разгоряченных ольвийцев. Их гнев постепенно остывал. Теперь можно было проявить милосердие. — Если они могут идти, пусть уходят.
— А что делать с этими мертвыми? — спросил Никий. — Наши богатые юнцы не хотят их хоронить.
— Но грабят их они охотно, — ответил Киний.
Даже самые романтичные, влюбленные в Ахилла молодые конники рубили павшим гетам пальцы с золотыми и серебряными кольцами.
— А как, по-твоему, они стали богатыми юнцами? — насмешливо спросил Никий.
— Оставь мертвых воронам, — сказал Киний. — Я хочу выступить как можно быстрей. Постарайся привести этого крестьянина-синда в чувство — и его, и его товарищей. — Он повернулся к Ателию, который пропустил битву, отправившись на разведку на север, но тем не менее сумел приобрести четыре новых лошади. — Ателий, приведи его в чувство. Им придется идти с нами.
— Колонна беженцев замедлит наше продвижение, — заметил Никий.
Киний мрачно улыбнулся.
— Этого я и хочу, — сказал он.
Ателий покачал головой.
— Мужчины останутся хоронить.
— Отведи меня к нему, — сказал Киний. Ему пришлось идти пешком — походная лошадь захромала, а боевой жеребец — лучший конь, какой у него когда-либо был, — пал. Никию он сказал: — Подбери мне лучшую лошадь из имеющихся… нет, пожалуй, две или три.
Никий покачал головой.
— Жаль серого негодяя. Я буду скучать по нему. Как по старому другу.
— Лучше лошадь, чем человек, — сказал Киний, но он три года берег серого жеребца, и серый негодяй отвечал тем же. Вслед за саком Киний прошел к кучке мужчин-синдов — крепко сложенных, приземистых, с широкими лицами и в большинстве рыжих. Они хоронили детей и женщину, над которой надругались и убили. Киний старался не смотреть на нее: он гадал, сумел бы он спасти ее, если бы сразу приказал напасть на деревню.
И все-таки он заставил себя посмотреть. Из обычной вежливости, конечно. Молодая. Умерла страшной смертью. Киний заставил себя вдохнуть и выдохнуть. Рядом женщина постарше, лет сорока, с длинными светлыми волосами, из горла еще торчит нож.
— Скажи им, что я беру их — всех — с собой, — жестом показал Киний.
Ателий заговорил с широкоплечим мужчиной, должно быть, кузнецом. Киний понял все, что он сказал.
Мужчина покачал головой и лопатой показал на ряд маленьких тел и светловолосую женщину.
Все мужчины-синды плакали.
Ателий повернулся к Кинию.
— Очень плохо. Когда дома загорелись, мать убила детей. Потом убила себя ножом — храбрая. А мужчины поклялись сражаться до смерти — и тут пришли мы. Жена и дети умерли. Мужчины хотят умереть.
— Афина, защити нас! — в ужасе сказал Киний. — Мать убила своих детей?
Ателий посмотрел на него, как на незнакомца.
— Ни один сак — ни с земли, ни высокий — не станет рабом. Мать храбрая. Очень храбрая.
Сак порылся в кармане своего пояса и извлек семена — такие же, как те, что Кам Бакка сжигала на жаровне. Семена он бросил в могилу и туда же бросил маленький красивый нож, который достал из обуви.
— Я чту ее храбрость.
Сердце Киния, казалось, вырвется из груди; ему почудилось, что он задыхается; глаза жгло. Он повернулся и прошел туда, где Эвмен и Аякс рассказывали друг другу о своих приключениях; за ними с улыбками наблюдали Никомед и Никий.
— Тридцать человек, в помощь жителям города копать могилы для павших — немедленно.
