— Разве это не так?
— Наташка… Неужели ты думаешь, что в противостоянии сверхдержав есть запрещенные приемы? Особенно в деятельности «рыцарей плаща»? Извини, я повторяюсь, но действия наших противников ничем не моральнее наших: они всегда использовали, используют и будут использовать любую нашу слабость, любой наш промах! Нравственность в этом мире категория личностная, а не общественная или государственная.
— А жаль.
— Наверное, жаль. Но это азбука. Таков мир.
— Ты знаешь, это не мир, а война.
— Так и есть.
— Ладно, извини. Умом я понимаю, что ты прав, а только…
— Наташка, любая страна строит вокруг себя изгородь. И не только из частокола ракет, но и из параграфов законов, экономических, политических, религиозных концепций… Цель у всех одна: обеспечить устойчивость, благосостояние, процветание собственного этноса. Какой ценой это будет сделано по отношению к чужим — не суть важно. В это никто вникать не будет.
— Погоди, но ведь они постоянно пекутся о каких-то там голодающих странах… Или даже об истребляемых животных…
— Наташка, это то же самое, как, уничтожив индейцев, позаботиться о том, чтобы несколько вигвамов с аборигенами стояли-таки посреди прерии, там, где хорошо оплаченные статисты играют «дикую жизнь» по прописанному сценарию… И вызывали, кроме умиления, ощущение собственной справедливости: «Вот, живут как тысячу лет назад, и хотя обществу это невыгодно, оно продолжает тратить деньги на содержание этих милых дикарей… Потому что мы — свободная страна, земля справедливости и равных возможностей». Не так?
— Человек — самое жестокое животное на земле. Знаешь почему? — Женщина закурила, продолжила:
— Потому что человек может объяснить любой свой поступок высшими интересами. И тем самым — оправдать его. Если так, тигры честнее…
— Кто бы спорил.
— Знаешь, Володя… Странно, но мы с тобой почему-то никогда раньше не разговаривали на такие темы…
— Разве?
— Да. О книгах, о кино… О многом другом… А на такие — нет.
— Да и ни к чему это. Слова стоят немного.
— Наверное. Ты добрый, ты всегда заботился обо мне и об Альке, ты сильный и смелый… Что еще нужно? Ты знаешь, а мне не хватало, наверное, такого вот разговора. Нет, я знала, что работа у тебя важная и опасная, я беспокоилась за тебя, но я всегда верила, что с тобой ничего не может случиться… А сегодня…
Сегодня у меня такое чувство… Даже не знаю, как сказать… Тревога, усталость… Словно я ждала долго-долго чего-то и что-то наступило, но это совсем не то, чего я ждала… Вернее, я не знаю пока, что это… Черт, я совсем запуталась! Просто голова как в тумане. В грязном тумане, какой бывает, наверное, на ядовитых болотах. Его ров… Мне неспокойно. Очень неспокойно.
— Это, наверное, недосып. Мы здесь третий день, а ночью спим… немного.
— Ну это как раз меня не печалит. Совсем наоборот Словно у нас снова медовый месяц.
— Еще какой! — Мужчина наклонился к жене.
— Подожди, Егоров. Почему… — Она прищурилась, словно пытаясь сосредоточиться, поймать ускользающую постоянно мысль. — Почему угрожает опасность? Тебе, мне, Альке? Что случилось?
— Я сделал ошибку.
— Какую? В чем?
— Я написал рапорт.
— Обо всем, что ты мне рассказал?
— Нет. Просто… Извини, ты права, тут нужно по порядку.
— Валяй.
— После того как у меня состоялся разговор с этим… меченым, было полное впечатление, что друг другу мы не приглянулись. Настолько, что… Короче, со мною могло случиться всякое, как и еще с двумя ребятами, оставшимися от группы…
— Егоров, мне страшно…
— Сейчас-то чего? Но списать меня запросто тоже было сложно: все мы засветились у грушников, а там ребята тоже непростые: заметили все несвязухи, подшили в дело… Конечно, если бы на них цыкнули из ЦК, только… Любые накладки шаг за шагом повышают вероятность рассекречивания операции. А опасность этого рассекречивания я тебе уже разъяснил. Это не значит, что я не был готов к неожиданностям. Но понервничать особенно мне не дали: через пару дней официально, через мой отдел, меня отозвали в Москву. Там со мной встретился некий генерал и изложил все то, о чем я тебе рассказал. О проекте «Снег». И предложил работать в этом проекте.
— Без возможности отказаться?
— Да. Нет, возможность была, но… Закончилась бы она…
— Автомобильной катастрофой?
— Нужды не было. Просто вернули бы в Афган, где бы меня и застрелил безымянный снайпер.
— Тогда же войска собирались выводить.
— Хм… Дело бы мне там придумали.
— Это было бы скверно.
— Еще как. К тому же… К тому же я не забыл пацанов, с которыми провоевал бок о бок полгода. И которых списали как статистов, как груду старого хлама. Короче, я дал согласие. Это была единственная возможность разобраться во всем и рассчитаться. За ребят. Очень мне не понравился тот, со шрамом. Но больше я его не встречал.
— А этот, кто с тобой в Москве беседовал?
— Он еще опаснее. Неторопливый и сонный, как африканский гиппопотам. И взгляд у него участливый, словно он говорит не с человеком, а с собакой.
— С братом меньшим.
— Похоже на то. Да, согласие я дал достаточно энергично, кивая головой, как и положено правоверному…
— А разве ты не правоверный?..
— Знаешь, несколько лет войны сильно вправляют мозги. Любому. Война — такая штука, что расставляет все по своим местам. Людей тоже. И еще — на ней наживаются. Многие, очень многие. Деньги на крови растут быстро, как бурьян, и поэтому прекратить войну, любую, куда труднее, чем начать.
— Ты стал доверенным человеком?
— Не сразу. Прошел множество тестов, проверок, меня поводили п.0 высоким кабинетам на Старой площади, чтобы проникся… Цирк-то у нас был цирк, а… Как тебе сказать… По сути, меня вербовали в этот проект очень грамотно, словно прозелита — в касту особо посвященных… И будь это год семьдесят восьмой, я бы вербанулся вчистую, но… — Егоров замолчал, прикурил сигарету. — На дворе был восемьдесят девятый. Да и… Точно. Война здорово вправляет мозги. Особенно такая, на которой одни подыхают, другие процветают.
— Разве бывают войны другие? Егоров помрачнел:
— Наверное, нет. — Он сделал долгую прощальную затяжку, одним движением затушил сигарету в пепельнице.
— Так чем ты занимался эти три года? — спросила Наташа.
— Это рассказывать долго и нудно.
— А что? У нас ведь есть время.
— Это действительно неинтересно. Одно тебе скажу: за три-четыре последних года сложилась система производства, переработки, перемещения на Запад наркотических веществ. Прекрасно отлаженная система. И контролируют ее вовсе не Комитет, не ЦК, а…
— Узкий круг ограниченных лиц?
— Да. Со своими боевиками, со своей собственной структурой… И еще вот что…
Это была не моя епархия, но… Через связи с криминалами создана система распространения наркотиков в России и во всех республиках Союза. И если раньше это были легкие наркотики типа анаши, то теперь…
— То есть ты хочешь сказать…
— Да. Группа, задействованная в проекте «Снег», давно является никаким не подразделением Комитета, это просто-напросто криминальная структура. С невероятно высокой степенью взаимодействия, потому что ее костяк составили оборотни, предатели, получившие прекрасную подготовку в одной из самых совершенных спецслужб мира. Для нашей страны это опасность. Непосредственная.
Близкая.
— Слушай, а почему ты раньше…
— У меня не было доказательств. Да и говорил я тебе: если у какого-то проекта «крышей» является Центральный Комитет… Меня бы просто убрали. Бесследно.
— А сейчас?
— Я подстраховался.
— Надежно?
— Надежнее не бывает. А рапорт я дублировал и, кроме системы собственной безопасности ПГУ, отправил его на Ходынку.
— Куда?
— В Главное разведывательное управление Генштаба. Это против правил, но… У нас уже несколько лет все не только против правил, а… — Егоров махнул рукой.
— А ты уверен, что твой рапорт… попадет в те руки?
— Не уверен. Но расставить своих людей абсолютно везде невозможно…
— По-моему, с приходом Михаила Сергеевича и в вашей системе такой бардак, что…
— В системе бардака нет. Есть несвязухи. Но и то — в управляющих структурах.
Которым, как известно, никто особых тайн не поверяет.
— И все-таки…
— Да. Вероятность протечки велика. Особенно если учесть, что «Снег» был некогда под протекторатом ЦК, эти люди имели возможность разместить своих людей в аппарате. Вернее, на каких-то ключевых постах. То, что прицел у них был дальний, у меня сомнений нет. И еще, почему-то уверенность, что американцы давно и внимательно наблюдают за этими «снежными человеками»… И используют: кого — втемную, кого…
— С той же задачей, с какой был придуман проект, только с точностью до наоборот?
Направленным на… Россию?
— Именно. И не только на Россию. И полное впечатление, что проект изначально был подставкой, придуманной не здесь.
