- Похоть свою тешить явился, крамольник? Льду угождаешь, нечестивец? Хуже Головни стал. Тот - открытый злодей, а ты - лицемер, похотливый беспутник. Да ещё и подлый убийца. Огонь-то как завещал? "Да не отнимете вы жизнь у творений Моих"! Кровь-то с ножа давно ли отёр, нечестивец? - Она посмотрела на замерших охотников. - Рычаговы вас очаровали, любострастников, а вы и рады греху отдаться. Того не видите, что через вас чужаки силу взяли. Сегодня ихних баб в жилища вводите, а завтра от предков отрекаться начнёте, все Рычаговыми станете. Вот их цель! Вот к чему клонят! Хотите ли скинуть пелену с глаз, освободиться от проклятого морока? Вернитесь к своим жёнам, вспомните о своих детях, а Рычаговских шаболдаек прокляните во веки веков!
Кострец ухмыльнулся криво, бросил исподтишка взгляд на законную жену, что стояла среди родичей, прижав от восторга руки к груди. Процедил:
- Ну, разошлась, вещунья...
А жена его, рано поседевшая, с болезненно бледным лицом, вдруг подхватила слова Рдяницы:
- Правду молвишь, милая! Супругу-то совсем забросил, куска мяса не допросишься, а перед этой дрянью расстилается, будто она теперь - хозяйка здесь. Уже воли в своём жилище нет...
Кострец совсем смутился. Чувствовалось - сознавал свою вину. Но немедленно, обозлившись на себя, перешёл в нападение:
- Кабы не была ты как мороженая рыба, разве ж променял бы я тебя? Сама виновата...
Рдяница ликующе расхохоталась.
- Признаёшь, значит, свой грех? Вот и славно. А ну, мужики, примотайте его рядом с теми тремя. Как раз и жердина свободна. - Мужики замялись, ошарашенные, и тогда Рдяница грозно добавила: - Или рядом с ними встать хотите? У каждого ведь рыло в пуху. Кого назвать?
И мужики, испугавшись, кинулись на Костреца. А тот заорал, отбиваясь:
- Сами себя губите, уроды! Да провалитесь вы все ко Льду.
Его примотали сыромятными ремнями возле почернелого тела Пепла, обмазали грязью и навозом. К ногам швырнули сорванные обереги - медвежьи когти, волчьи зубы, костяные и железные фигурки лошадей с нефритовыми глазами, кругляшки, льдинки, камешки...
Рдяница назидательно произнесла:
- Огонь-то как завещал? Чтоб у каждого была одна жена, и у каждой - один муж. А он в блуде жил - так пускай пострадает, паскудник.
- Врёшь, стерва! - прорычал Кострец, уже не скрываясь. - Мстишь мне, сука, что я на твои ласки не поддался. За обиду свою кровь мне пустить хочешь, зараза...
Рдяница только расхохоталась.
- Сейчас вот угольков тебе в глотку напихаем, чтобы знал, каково клеветать. - Она повернулась к мужикам, сказал наставительно: - Уважайте жён своих. Они - ваше сердце и ваша совесть. Кто обижает жену, лишён сердца. Кто не советуется с женой, лишён совести.
Те кивали, переминаясь с ноги на ногу, тиская рукояти ножей в поясных чехлах.
Рдяница посмотрела на баб.
- Ну что, глубока ли яма, девоньки? Не пора ль её наполнить?
- Да уж в самый раз.
Но тут Рычаговские женщины, совсем было поникшие, вдруг встрепенулись и, побросав лопаты, с воем и визгом полезли из ямы. Артамонихи, не ожидав такого, растерялись, не успели столкнуть всех обратно - кое-кто прорвался и, сверкая грязными пятками, устремился к пепельно-кучерявому, усыпанному веточками мха, косогору.
- Держи их, держи! - завопила Рдяница.
Куда там! Артамоновы и сами едва держались на ногах. Несколько мужиков, повинуясь гневному взгляду Рдяницы, дёрнулись было в погоню, но, пробежав несколько шагов, махнули рукой. Подростки заулюлюкали, засвистели вслед беглянкам, нисколько не собираясь их преследовать. Кострец же заорал своей ненаглядной, выпучив глаза:
- Лети, Пламеника! Шибче ветра лети!
Рдяница выхватила у растерявшегося Пылана нож, подскочила к крикуну, погрозила ему:
- Кабы Огонь не запрещал, кишки бы тебе выпустила, подлец. - И повернулась к бабам. - Так и будем пялиться? Кидайте землю, подруги. Отдайте Льду Ледовое.
Артамоновы взялись за лопаты, принялись живьём закапывать оставшихся в яме. Всё по обычаю: не они отнимали у них жизнь, земля отнимала. Огню не в чем было укорить своих приверженцев. Мужики отворачивались, шептали молитвы. Рдяница кричала им:
- Чего морды воротите? Помогли бы.
Но те даже и смотреть не захотели на расправу, торопились разойтись кто куда. А закапываемые кричали им вслед, умоляя о помощи. Но скоро их крики затихли, и осталась только шевелящаяся, вздыхающая земля.
- Славное дело сделали, подруги, - подытожила Рдяница. - Можно и отдохнуть пока.
И бабы, положив лопаты на плечи, побрели к своим жилищам.
Зольница уже не видела этого: милосердное пекло усыпило её, унесло в неощутимую пустоту. Зато Кострец испил чашу страданий до дна: уши его горели ожогами, в иссохшей глотке полыхало пламя, тело гудело укусами слепней.
Небо тем временем потемнело, будто Огонь, насладившись поражением врагов, ушёл почивать, а вместо него явился Лёд - свинцово-непреклонный, с графитовым отливом, в сверкании молний и грохоте поступи; глянул свирепо гагатовым глазом и плюнул с презрением - чёрной, холодной слюной. Люди, поскальзываясь и падая, бросились кто куда, шмыгнули в жилища, спеша укрыться от острых угольных капель, полные страха перед грозной стихией. А Кострец, жмурясь, запрокинул голову и торопливо глотал холодные капли. Тёмная вода стекала по его твёрдой, задубелой коже, сминала иссохшие патлы, затекала в потухшие глаза и обожжённые уши. Коричневые грязные ручейки побежали вдоль шкурниц, облизывая края землистых чёрных валунов, понеслись мимо закопченных плетней, обтекали бугры с затухающими кострами, смывали золу и сажу с истоптанной земли.
Вода просочилась в щели свежей могилы, и холм над ней просел, обнажив судорожно сжатые пальцы и торчащие ноги. В образовавшейся яме замигали хрустальные лужицы, протянулись жилы из чёрного железа, вспучились слюдяные пузыри. Лужицы стремительно растекались меж комьев земли, сливались, превращались в огромный дрожащий зрачок.
Чёрная хмарь поглотила мир, вытравила зелень с ерника, пригладила непослушные лохмы курпаточьей травы, залила торфяными каплями голубику, разъела ржавчину на острых листьях багульника. Угольный дождь барабанил по спёкшейся земле, будто призывал возмездие на головы восставших. И возмездие пришло.
- Всех пер-рережу, ур-родов, - хрипел Сполох. - Всех, до единого. П-падлюки, мерзкие ублюдки...
Над ним проплывало неспокойное серое небо и качались тёмные кроны деревьев - словно огромные чёрные пауки ползали под сводами пещеры. И казалось Сполоху, что оттуда, сверху, взирал на него с суровой укоризной сам Лёд, посмеивался злорадно и кривил презрительно губы. Ужасно ломило всё тело, но пуще боли донимало бешенство. Как посмели эти черви, ничтожные создания, поднять руку на него - помощника вождя? Ещё вчера каждый почитал за честь удостоиться его взгляда, а сегодня эти недоноски искали его смерти, словно не родич он был, а мерзкий изгой, позор отца и матери.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
