- Смутные дни, неверные. Наше дело - сторона.
- А кто ж Рдяницу освободил? Может, повязать её надо, а мы ушами хлопаем.
- Ты погодь. Может, так надо? Может, проверка это?
Рдяница медленно отвернулась и сказала Пылану глухим голосом:
- Неси его в жилище.
Охотник подошёл к телу её сына, взял его в охапку и двинулся вслед за Косторезовой женой. Зольница же так и осталась стоять возле пылающего жилища - всклокоченная, остервенелая, с перекошенным лицом.
Проходя мимо древних руин, Рдяница увидела Зарянику - та сидела на растрескавшихся, усыпанных каменной крошкой, ступенях, испуганно притянув голые коленки к большой, не по-девичьи тяжёлой, груди, и мелко дрожала, глядя на происходящее большими круглыми глазами. Косторезова жена остановилась, сверкнула очами.
- Держи вертихвостку. Вот кто всему виной! Через неё зло идёт!
Несколько мужиков кинулось к чужачке. Заряника юркнула было в шкурницу вождя, её вытащили оттуда; извивающуюся, ухватили за руки и за ноги, понесли к Рдянице.
- Что делать с мерзавкой?
Баба сощурилась, посмотрела в побелевшее лицо девки.
- Привяжите её к саням, да покрепче.
Страшно закричала Заряника, когда Артамоновы, злорадно ухмыляясь, начали приматывать её ремнями и толстым конским волосом к длинным кладовым саням. Местью вождя грозила и яростью Науки, но державшие её лишь посмеивались: "Ишь, елозит, засранка. Охмурила Головню, теперь злобствует. Кончилась твоя власть, негодница. Ныне Огонь снова всему голова".
А Рдяница посмотрела на неё и пошла дальше, положив сухую жёлтую ладонь на окровавленную грудь мёртвого сына, прямая и сухая как межевая палка.
Откуда-то из полумрака навстречу ей вынырнуло несколько Рычаговых во главе с Пеплом. Тот был бледен и взъерошен, крикнул Рдянице срывающимся голосом, бросая взгляды на догорающее жилище Сполоха:
- Где сестра? Что с нею?
Ровдужный, с бахромой, нательник его задрался, обнажив тощее брюхо, узорчатые ходуны были измазаны глиной. Рдяница не ответила - повернулась к своим:
- И этого хватайте! Во имя Огня и духов света.
Мужики, кровожадно урча, ринулись на охотника. Рычаговы бросились наутёк, а помощника вождя повалили и принялись лупить что есть силы.
- Вот тебе, Ледовый прихвостень! Получи, отродье мрака! Сдохни, проклятый!
Мир перевернулся в глазах Пепла. Боль затопила всё тело. Он орал, прикрывая голову руками, сжимался в комок, а охотники продолжали бить его, вымещая весь страх, накопившийся за долгие дни.
- Я же свой, свой! - кричал он, катаясь по земле. - Что делаете?! Своего бьёте?
- Какой ты свой, поганец! - гремели мужики. - Все вы, Рычаговы - нечестивцы. Лгуны и клятвопреступники...
Так бы и забили Пепла до смерти, если бы не Рдяница. Воздев руки к тёмно-синему с белесыми прогалинами небу, она воскликнула:
- Остановитесь, безумные! Хотите быть как они? Не марайте рук убийством.
И люди расступились, тяжело дыша, с досадой опуская руки - не насытились ещё кровью. А Пепел, едва живой, отнял почерневшие ладони от лица и с надеждой посмотрел на Рдяницу. Та назидательно подняла палец.
- Божий завет! Не мы караем, но Огонь. Лишь Он, великий, властен над жизнью и смертью. Отдайте крамольника Господу.
Пепел, услыхав такое, забился в визге, а нападавшие с радостными криками подхватили его и понесли - мимо жилищ и отвалов прямиком к шестам, с которых взирали на них сурово и непреклонно черепа казнённых Головнёй. Рдяница же, сощурив круглые чешуйчатые глаза, вытянула руку в сторону Рычаговской части становища и проводила их напутствием:
- Идите и выгоните всех чужаков. Выгоните их прочь. А тех, кто посмеет упираться, приведите сюда, к нам. Мы отдадим их на суд Огню.
- Да будет так! - выкрикнул кто-то из мужиков. - Настал час возмездия. Пришло наше время, братья!
Один за другим охотники уходили в сумрак, а голоса их продолжали звучать в синей полутьме, то сливаясь в единый рёв, то распадаясь на отдельные выкрики. И когда последний из них растворился в лазурном мареве, из сапфировой дымки вдруг раскатисто грянул страшный многоголосый вопль, заметались едва различимые тени, и где-то вспыхнул факел, озарив на мгновение какие-то раскоряченные фигуры, но тут же упал на землю и освещал лишь мельтешащие ноги.
Рдяница глянула хмуро на Пылана, державшего тело её сына:
- Пойдём.
Слева от них шумел погром, там летали искры и гуляло, извергаясь, пламя, справа подростки торопливо снимали с шестов пожелтевшие черепа, бабы таскали туда охапки поленьев и хвороста, складывали их в кучу. Связанный по рукам и ногам Пепел, лёжа на земле лицом вниз, что-то неразборчиво рычал, дёргаясь в путах.
В жилище Рдяница сказала Пылану:
- Положи его здесь.
Две девочки испуганно прижались друг к другу, увидев мёртвого брата. Мать с горечью посмотрела на них, произнесла, дрогнув лицом:
- Вот так, дочки, нет у вас больше брата. Помолитесь за упокой души... - Она закрыла глаза ладонями, гнусаво промолвила: - Смойте с него кровь. - И вышла, провожаемая безутешным детским плачем.
Пылан вышел вслед за ней. Рдяница приказала ему:
- Приведи сюда сучку.
Тот сначала не понял, тупо уставился на неё, но тут же смекнул и утопал, размахивая клешнятыми руками.
А Рдяница потянула носом горелый воздух и крикнула с досадой:
- Оставьте валежник, бабы. Этот уже никуда не денется. Другое у вас дело ныне - с шалавами разобраться, что ваше место заняли. Торопитесь, пока не поздно!
Те побросали хворост, загомонили наперебой:
- А и впрямь, за косы их - да в костёр.
- Ну да, а тебя потом муж мордой в навоз за это.
- Небось не окунёт...
Рдяница топнула ногой.
- Мужиков испугались? Лучше гнева Огненного бойтесь. Позор глаза выест!
- Эх, гори оно всё синим пламенем! - выкрикнула самая отчаянная и бросилась к своему жилищу.
Рычаговских баб, визжащих и плачущих, погнали дубьём и плётками. Измывались над ними по всякому: драли за волосы, срывали одежду, царапали лица и шеи. Злорадно кричали:
- Пригрелись, лахудры? Теперь-то вам все наши слёзы отольются! Света белого не взвидете!
Одна из Рычаговских баб - беременная, с длинными космами - упала на колени, громко стонала, держась за надутый живот. Её оставили, пожалели. Но прочих не щадили: мучили с жестокой обречённостью, зная наверняка, что мужики, закончив крушить Рычаговых, не простят этого жёнам. И оттого лютовали ещё больше.
А Рдяница, хохоча, потрясала руками и посылала проклятье вождю и всем его лизоблюдам.
- Нет больше моего и твоего. Всё опять общее, как встарь. Славься, Огонь! Славься, великий Податель жизни!
Чёрные спутанные волосы её падали на сморщенную грудь, старушечье лицо вытягивалось от ликования. В складках кожи на щеках мерцали капельки пота, словно яд сочился из разъятых уст.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
