Этот процесс продолжался до появления жизни. Жаркие взрывы умирающих звезд наполняли Галактику, и каждая сверхновая пополняла запасы сырья для строительства миров — и для самой жизни. Но металлы не распределялись равномерно по всему диску Галактики. На ее окраинах звезды рождались и умирали намного медленнее, чем в непосредственной близости от неистово кипящего ядра.
Именно там, возле ядра, начали формироваться первые каменные планеты — когда содержание металлов в межзвездном газе впервые достигало некоторой критической массы. Именно там, в тысячах килопарсеков от центра Галактики, появились первые цивилизации, шагнувшие в космос. Они бросали взгляды в бескрайнюю космическую пустыню, посылали зонды через тысячи световых лет, и воображали себя одинокими, уникальными и в чем-то обездоленными. Это было время печали — и огромных, как сам космос, возможностей. Они представляли себя богами созидания.
Но в Галактике нет места слишком простым процессам. Примерно в эту же галактическую эпоху возникало множество различных цивилизаций, и не только здесь. Были и другие группы звезд, пригодных для обитания. А также районы, богатые металлами, но удаленные от звездных систем. Статистические колебания позволяли разуму, использующему машины, возникать в тех местах, где жизнь существовать в принципе не может. Но пока еще не было речи о полном господстве в Галактике: ни одна из первоцивилизаций еще не сумела распространиться настолько, чтобы волны экспансии столкнулись. Пока скорость расселения была обманчиво низкой и определялась первоначальными условиями.
Условия уже не были прежними. Огромные звездные печи не затухали. Несколько раз в столетие тяжелые звезды превращались в сверхновые и умирали в ослепительной вспышке. Обычно это происходило за завесами черной как сажа пыли, и о гибели звезд можно было узнать лишь по выбросам нейтрино или гравитационным волнам, пробегавшим по Галактике подобно сейсмическим колебаниям. Но металлы, выброшенные звездой, находили путь в облака космического газа. Новые и новые солнца и планетные системы рождались из плазменных сгустков, обогащенных каждым из предыдущих звездных циклов. Это колоссальное космическое производство не знало перерывов и не обращало внимания на разум, которому позволило процветать.
Однако ближе к центру Галактики содержание металлов стало выше оптимального. Новые миры, которые формировались вокруг новых солнц, были чрезвычайно массивны. Их ядра составлялись тяжелыми элементами, и следствием этого становились более мощные гравитационные поля и более переменчивая химия, чем на других планетах. Жизнь тектонических пластов была недолгой: их мантии не выдерживали постоянных смещений коры. Эти планеты были подобны зданиям, которые строятся без проекта и непрерывно перестраиваются. Кометы, сталкиваясь с ними, орошали их поверхность водой. Огромные океаны, которые время от времени проглатывали всю планету, дремали под тяжелыми небесами. Здесь редко развивались сложные формы жизни — слишком мало было ниш, слишком однообразен климат. Цивилизации, которые пересекали космическое пространство и достигали этих миров, находили их малопригодными для существования. Как только очередная планетная система, в перспективе представляющая ценность, начинала формироваться из облаков межзвездного газа с повышенным содержанием металлов, старшие цивилизации вступали из-за нее в спор. Стычки, которыми не раз оканчивались эти споры, более чем наглядно демонстрировали мощь, которая стояла за процессами слепой галактической эволюции. Но по сравнению с тем, что ждало впереди, это было ничто.
По мере возможности избегая конфликтов, древние цивилизации двинулись к границам Галактики. И даже этот процесс не протекал беспрепятственно. Волна распространения жизни была единственным центростремительным процессом в Галактике — в течение полумиллиона лет зона, оптимальная для обитания, существенно сдвинулась от ядра к периферии. В районах, которые еще недавно были слишком бедны металлами, чтобы сформировать пригодные для жизни звездные системы, возникали новые миры. И конфликты вспыхивали снова и снова. Некоторые из них длились миллионы лет — и еще пятьдесят миллионов лет заживали оставленные ими шрамы.
Но даже это не могло сравниться с Войнами Утренних Зорь.
В некотором смысле Галактика — это гигантский реактор, производящий металлы. Там, где металлы — там сложные химические соединения, а там, где сложные химические процессы — там жизнь. И война.
На диске Галактики невозможно найти ни одной ниши стабильности. В масштабах времени, которые могли считаться значимыми для сверхцивилизаций, обстановка менялась непрерывно. Колесо галактической истории галактики неумолимо влекло их к внутренним раздорам, и к конфликтам с другими цивилизациями, новыми и старыми.
И тогда начались войны, которыми завершилась первая эра галактической истории. Они стали известны как Войны Утренних Зорь, потому что эту эру вполне можно считать зарей времен.
Подавляющие почти ничего не помнили об этих войнах. Их собственная история была хаотична, запутанна и почти наверняка неоднократно переписывалась впоследствии. Они не могли быть уверены в достоверности фактов и в том, что эти факты не были сфабрикованы более ранними воплощениями машин с целью межвидовой пропаганды. Вполне вероятно, что когда-то машины были органическими существами, позвоночными, теплокровными обитателями суши и обладали двухполушарным мозгом. Слабую тень такой возможности можно было угадать по их нынешней кибернетической архитектуре.
В течение длительного времени они цеплялись за свою органику. Но по какой-то причине их механическая часть стала главенствующей, позволив отбросить старые формы. Превратившись в машины с коллективным разумом, они скитались по Галактике. Память о тех временах, когда они жили на поверхности планет, тускнела, пока не стерлась полностью. От нее было не больше толку, чем от воспоминаний о жизни на деревьях.
Значение имело только одно. Великая работа.
По возвращении в свою каюту, удостоверившись, что Ремонтуа и Фелка осознали выполнимость миссии, Скейд приказала роботу вернуть ее голову на пьедестал. Она обнаружила, что мыслительный процесс идет совершенно по-другому, когда голова находится в «стабильном» положении. Вероятно, химический состав крови немного изменялся в зависимости от наличия или отсутствия замкнутой кровеносной системы. На пьедестале она чувствовала спокойствие, внутреннюю концентрацию и могла спокойно переносить присутствие чужого сознания, для которого всегда была открыта.
(Скейд?)
Голос Ночного Совета был тонким, почти детским, но игнорировать его было опасно. Она это хорошо усвоила.
«Я слушаю».
(Ты чувствуешь, что добилась успеха?)
«Да».
(Расскажи нам, Скейд.)
«Клавейн мертв. Наши ракеты настигли его. Факт смерти еще должен быть подтвержден… но я в этом уверена».
(Он умер достойно? С честью, как сказали бы древние?)
«Клавейн не сдался. И продолжал бежать, хотя знал, что на неисправных двигателях далеко не улетит».
(Скейд, мы даже не предполагали, что он согласится сдаться добровольно. Однако вы быстро справились. Хорошая работа, Скейд. Мы довольны. Более чем довольны.)
Скейд захотела кивнуть, но пьедестал не позволял.
«Спасибо».
Ночной Совет дал ей время собраться с мыслями. Он всегда проявлял к ней внимание, всегда заботился о ней. И уже не раз — так что это нельзя было считать случайностью — утверждал, что она стоит нескольких элитных специалистов. Подобные отношения между ними, насколько могла судить Скейд, обычно возникают между учителем и одаренным, очень любознательным учеником.
Она не часто спрашивала себя, откуда приходит этот голос и кого представляет. Ночной Совет предупредил ее, что задаваться подобными вопросами нежелательно: они могут быть услышаны.
Скейд поймала себя на мысли, что вспоминает момент, когда Ночной Совет впервые дал знать о своем существовании и немного о том, что из себя представляет.
(Мы — избранные. Мы — ядро Объединившихся. Закрытый Совет — образование секретное, но наше существование засекречено настолько, что о нем неизвестно даже самым старшим, самым ортодоксальным его членам. Они даже не подозревают. Мы стоим выше Внутреннего Кабинета и иногда заставляем его играть роль нашей марионетки. Но, имея с ним дело, мы никогда не лжем. Наши отношения с другими могут быть выражены только математическим языком пересекающихся множеств. Подробности не должны тебя беспокоить.)
Голос сообщил ей, что ее выбрали из многих. Она превосходно проявила себя в ходе самой опасной из последних операций Объединившихся — тайной миссии в сердце Города Бездны. Тогда требовалось вернуть некие ключевые технологические элементы, без которых не могла действовать программа управления инерцией. Никто не справился и никто не уцелел — кроме Скейд.
