Она не часто спрашивала себя, откуда приходит этот голос и кого представляет. Ночной Совет предупредил ее, что задаваться подобными вопросами нежелательно: они могут быть услышаны.
Скейд поймала себя на мысли, что вспоминает момент, когда Ночной Совет впервые дал знать о своем существовании и немного о том, что из себя представляет.
(Мы — избранные. Мы — ядро Объединившихся. Закрытый Совет — образование секретное, но наше существование засекречено настолько, что о нем неизвестно даже самым старшим, самым ортодоксальным его членам. Они даже не подозревают. Мы стоим выше Внутреннего Кабинета и иногда заставляем его играть роль нашей марионетки. Но, имея с ним дело, мы никогда не лжем. Наши отношения с другими могут быть выражены только математическим языком пересекающихся множеств. Подробности не должны тебя беспокоить.)
Голос сообщил ей, что ее выбрали из многих. Она превосходно проявила себя в ходе самой опасной из последних операций Объединившихся — тайной миссии в сердце Города Бездны. Тогда требовалось вернуть некие ключевые технологические элементы, без которых не могла действовать программа управления инерцией. Никто не справился и никто не уцелел — кроме Скейд.
(Ты была на высоте. Наша группа некоторое время наблюдала за тобой. У тебя был шанс блеснуть, и ты его не упустила. Вот почему мы хотим, чтобы ты узнала: такие Объединившиеся, как ты, способны справиться с трудной работой, которая нас всех ждет. Это не лесть, Скейд. Это констатация факта.)
Это действительно было так. Она действительно оказалась единственной из участников операции в Городе Бездны, кто вернулся живым. По вполне понятным причинам подробности той операции были стерты из ее памяти, но Скейд знала, насколько рискованным было это предприятие. Оно проводилось под контролем и во исполнение планов Закрытого Совета.
Военные операции Объединившихся были в некотором роде парадоксальны. Бойцам, которые дислоцировались на линиях фронта в пределах Спорного Пространства, никогда не позволяли хранить в памяти стратегически важную информацию. Но работа в глубоком тылу, тайные вылазки на территорию врага — совсем другое дело. Это были миссии чрезвычайно деликатного свойства, и к ним привлекали только элитных специалистов. Более того, для этих специалистов считалось обязательным умение переносить психологическую изоляцию от остальных Объединившихся. Такие личности, способные работать в одиночку далеко за линией фронта, были весьма редки и вызывали противоречивые чувства у окружающих.
Клавейн являлся одним из таких уникумов.
Другим была Скейд.
Голос Ночного Совета впервые зазвучал у нее в сознании, когда она вернулась в Материнское Гнездо. И первое, о чем он сказал ей — что не стоит обсуждать это ни с кем.
(Мы засекречены и ценим это, Скейд. И вынуждены защищать свою секретность любой ценой. Служи нам, и ты станешь служить на благо Материнского Гнезда. Предашь нас, даже случайно — и мы заставим тебя замолчать. Это не доставит нам удовольствия, но будет сделано.)
«Я — первая?»
(Нет. Есть другие — такие же, как ты. Но тебе никогда не будет известно, кто именно. Такова наша воля.)
«Чего вы от меня хотите?»
(Ничего, Скейд. Пока — ничего. Но ты услышишь нас, когда понадобишься.)
Так оно и случилось. Прошли месяцы, затем годы. Скейд убедила себя в том, что голос был иллюзией, плодом ее воображения, каким бы реальным ни казался в тот момент. И вдруг Ночной Совет появился снова. На этот раз Скейд получила задание. Потом — еще. Первые казались незначительными и внешне никак не были связаны между собой. Скейд стала членом Закрытого Совета, затем вошла в состав Внутреннего Кабинета. Но это было всецело ее собственной заслугой, и таинственный голос не имел к этому никакого отношения.
Скейд часто размышляла, кто может входить в этот Ночной Совет. Среди тех, кого она видела во время сессий Закрытого Совета в Материнском Гнезде, кто-то несомненно входил в эту официально не существующую группировку. Но — ни малейшего проблеска, ни одного намека на присутствие Ночного Совета. Она исследовала сознания членов совета, но тоже не обнаружила ничего подозрительного. И ни разу у нее не возникало ощущения, что Ночной Совет общался с ней каким-нибудь иным способом, кроме как посредством голоса, звучащего в голове. В конце концов, Скейд решила вообще не думать о Ночном Совете в его отсутствие. Она просто исполняла приказания, не пытаясь понять, откуда они исходят. И в этом даже было нечто возвышенное.
Между тем влияние Скейд росло. В то время, когда она Присоединилась, программа «Введения» была уже снова открыта. Эксперименты шли полным ходом, но Скейд получила распоряжение добиться такого положения, которое позволило бы активно влиять на ход исследований, максимально используя их результаты и определяя их будущее направление. По мере прохождения через уровни секретности Скейд начинала понемногу осознавать подлинное значение технологий, которые ей удалось добыть в Городе Бездны. Правда, она так и не вспомнила ни одного события той миссии. Внутренний Кабинет уже предпринимал неудачные попытки создать машину для управления инерцией, но только «добыча» Скейд позволила кусочкам головоломки встать на свои места — причем с поразительной легкостью. Возможно, причина состояла в том, что голос управлял еще кем-то из участников проекта, о чем Ночной Совет сообщил при первом своем появлении. А может быть, Скейд просто была прекрасным организатором, умелым и безжалостным. Закрытый Совет стал для нее кукольным театром. Его члены подчинялись ей с послушанием, достойным презрения.
Однако сама Скейд по-прежнему выполняла приказы Ночного Совета. Именно он привлек ее внимание к сигналам из системы Ресургема. Подобно тому, как изменение пульса позволяет определить диагноз, они указывали, что пропавшие орудия класса «ад» нашли нового хозяина.
(Скейд, Материнское Гнездо нуждается в этих орудиях. Ты должна организовать экспедицию и вернуть их.)
«Зачем?»
В ее сознании мгновенно развернулся образ: полчища безжалостных черных машин, мрачных, свирепых, деловитых, которые кружились в космосе, словно вороний пух.
(Эти механические твари, Скейд — зло, затаившееся среди звезд. Это враг, более страшный, чем все, что только можно вообразить. Они подбираются все ближе. Мы должны защитить себя.)
«Откуда вы знаете?»
(Мы знаем, и этого довольно. Поверь нам.)
В голосе, похожем на детский, звучало нечто, чего Скейд никогда не слышала раньше. Боль, мука… или и то и другое вместе.
(Поверь нам. Мы знаем, на что они способны. И как ужасны.)
Голос смолк, словно сказал слишком много.
После паузы Скейд снова услышала голос, и это вывело ее из задумчивости. Теперь в нем слышалось раздражение.
(Когда мы сможем убедиться, что Клавейн мертв?)
«Через десять-одиннадцать часов. Мы прочешем зону поражения и проанализируем состав межзвездного медиума. Даже если мы не найдем убедительных подтверждений, можно не сомневаться…»
Ответ прозвучал резко, почти гневно.
(Нет, Скейд. Нельзя допустить, чтобы Клавейн попал в Город Бездны.)
«Я убила его, клянусь».
(Скейд, ты умна и решительна. Но и Клавейн тоже. Однажды ему уже удалось тебя обмануть. И он сможет проделать такое еще раз.)
«Это неважно».
(Нет?)
«Даже если Клавейн доберется до Йеллоустоуна, он никому не сможет сообщить ничего ценного — ни Демархистам, ни Конвенту. Пусть попробуют добраться до орудий, если захотят. У нас есть „Введение“ и машины, управляющие инерцией. Это даст огромное преимущество. Каких бы союзников не нашел Клавейн, у них ничего не выйдет».
Голос смолк. На миг Скейд подумала, что он ушел, оставив ее в одиночестве, но ошиблась.
(Ты думаешь, что он все еще жив?)
Она нащупывала ответ.
«Я…»
(Ему лучше умереть, Скейд. Иначе мы будем горько разочарованы в тебе.)
Он баюкал раненую кошку. Ее спина была перебита где-то районе поясницы, и задние лапы безжизненно болтались. Клавейн уговаривал кошку попить воды из «соска» пластиковой колбы, которая прилагалась к рациону скафандра. Его собственные ноги зажало тоннами обрушенной каменной кладки. Кошка была обожжена, ослепла, страдала недержанием и испытывала дикую боль.
— Ты будешь жить, подруга, — пробормотал Клавейн, скорее чтобы успокоить себя, чем кошку. — Хочешь ты того или нет.
Казалось, у него во рту терлись листы наждачной бумаги. Клавейну была отчаянно нужна вода. Но в колбе оставалось лишь несколько капель, и настала очередь кошки.
— Пей, дуреха. Ты и так натерпелась…
— Дай мне … умереть, — сказала кошка.
— Извини, киска. Ни в коем случае.
Он почувствовал ветерок. За последнее время — первый признак того, что «пузыре», где они с кошкой оказались заперты, как в ловушке, что-то происходит. Потом издалека донесся грохот падающих железобетонных глыб. Клавейн молился, чтобы этот ветерок оказался простой циркуляцией воздуха в пузыре. Возможно, где-то внутри завала обрушилось препятствие, и один пузырь соединился с другим. Если же это обрушилась наружная стена, желание кошки скоро исполнится. Воздух, заполняющий руины, из-за разницы в давлении уйдет наружу, и им придется учиться дышать марсианской атмосферой. Он слышал о том, что это не самый приятный способ умереть, что бы там не показывали в патриотических голодрамах Коалиции.
