– Признайте это, Форман. Ваши гороскопы так же бесполезны, как и ваши настойки и мази. Пепел маленьких зеленых лягушек? Ищите дураков, сэр.
Продолжая улыбаться, Форман пожал своими широкими плечами.
– Я сразу понял, что вы скептик, господин Марвелл. Но уверяю, в лечении чумы я оказался прав, ибо, как видите, я здоров и мое сердце бьется ровно. И не только чума, но и «французское гостеприимство»[12] тоже прошло. – Он действительно чувствовал себя не только здоровым, но еще и счастливым как никогда; женщины толпами шли к нему за «хейликом», решив, что должны в эти дни взять от жизни все, ибо завтра они могут оказаться на том свете. К тому же он доказал, что является настоящим врачом, который способен не только облегчить состояние больного, но даже излечить его. – Я не из тех ловкачей из Корпорации, что безжалостно травили меня много лет и которых днем с огнем не сыскать теперь, когда люди в них нуждаются. Я вылечил себя и теперь раздаю свой электуарий больным и страждущим, будь то проститутка или простой фермер, и, слава Господу, я многих вылечил. Говорят, что из пяти заболевших выживает только один, но у меня выживших больше.
– Рад это слышать, но мне будет еще приятней, если вы дадите мне то, за чем я пришел. Да, и зовут меня не Марвелл, а Шекспир. Странно, не правда ли, что ваши гороскопы не смогли вам этого открыть? А теперь отдайте нужные мне гороскопы, обещаю, вас не будут преследовать и вы получите все необходимые охранные грамоты от Корпорации врачей.
Форман колебался.
– Скажите, – с сомнением начал он, – а не собираетесь ли вы снабдить меня рекомендательным письмом от сэра Роберта? Он ведь не единственный влиятельный человек в государстве, и нет гарантий, что он вдруг не заболеет или внезапно не умрет. Если он примет в этом участие, в глазах остальных влиятельных персон я стану весьма непопулярным. Мне нужно думать о будущем, господин Шекспир, о том, что со мной станет, если с ним что-нибудь случится.
– Такого письма вы не получите. Однако повторяю, если вы не отдадите мне гороскопы, то еще до заката солнца окажетесь в Ньюгейтской тюрьме. А посланные мной персеванты разнесут здесь все в пух и прах, уничтожат все книги, флаконы и инструменты.
– Господин Шекспир, пожалуйста…
– А еще вы дадите мне письменное признание с вашей подписью, подтверждающее, что именно вы составили эти гороскопы, указав того, кому они предназначались.
– Нет, этого я не сделаю!
– Тогда всего хорошего, доктор Форман. Сегодня здесь появится господин Топклифф с отрядом. – Несмотря на ненависть, которую он питал к Топклиффу, Шекспир знал, какую силу имеет его имя. То, что раньше называли дыбой, кандалами или клеймением железом, теперь именуют «штучками Топклиффа».
Шекспир заметил, что взгляд Формана вспыхнул страхом.
– Доктор Форман, я тут вспомнил о настойках, которыми вы потчевали супругу милорда Эссекса, леди Френсис. Она говорила, что вы давали ей снадобья, дабы избавить ее от неких маленьких летающих существ, которых она видела. Из чего вы их готовили? Из крыла воробья или пальца ноги эльфа?
– Господин Шекспир, пожалуйста. Умоляю вас…
– Или, быть может, вы изготовили их из эссенции аконита, а, доктор Форман?
Форман схватился за грудь, словно у него случился сердечный приступ.
– Никогда, сэр, никогда я не стану участвовать в подобных вещах. Моя миссия – исцелять, а не убивать.
– Тогда что же это было? Доктор Форман, нам известно, что вы оказывали содействие врагам, покушавшимся на ее жизнь. Вы занимаетесь алхимией, у вас есть средства, чтобы исполнить любые их замыслы. И это средство – аконит. Я точно знаю, что ее травили этим мерзким растением, и вы давали его леди Френсис.
Форман сел.
– Господин Шекспир, – в панике произнес он хриплым надтреснутым голосом. – Все это – злобные вымыслы. Клянусь вам именем Господа, что никогда ничего подобного не совершал и не собираюсь. Я разговаривал с леди Френсис и быстро понял, что у нее болезнь, которая повредила ей разум, какая-то болезненная меланхолия. Я давал ей лишь жидкость от ипохондрии из хиперикум перфоратум – в простонародье зверобой, который, как я знаю, лечит печаль при некоторых видах меланхолии.
– Слишком много совпадений. Ни один суд в Англии не поверит в то, что настойки не были отравлены.
Доктор Форман опустил голову, его плечи поникли.
– Я сделаю все, что вы просите, сэр. Я уже подготовил гороскопы и напишу вам признание.
Шекспир улыбнулся и хлопнул Формана по спине.
– Молодец. В таком случае мы станем лучшими друзьями, и я, так и быть, похлопочу о том, чтобы сэр Роберт Сесил позаботился о ваших интересах и уберег вас от домогательств Корпорации врачей.
– А я клянусь вам, что я никогда не готовил для кого-либо ядов, не использовал их, хотя меня об этом и просили.
Когда он выходил из дома Формана с гороскопами и признанием, надежно спрятанными под дублетом, Шекспиру показалось, что гора упала с его плеч. Наконец у него были доказательства, которые, как он надеялся, удовлетворят Сесила и спасут его брата Уилла.
Ему вспомнились последние слова Макганна, и он поспешил по почти безлюдным улицам Лондона…
Глава 47
Дом на углу Бир-Лейн и Темз-стрит был заколочен. На двери виднелся нарисованный крест – знак того, что в этом доме чума. Все, кто оказался в доме, когда его заколачивали, вынуждены были оставаться там, пока чума не заберет и их.
Шекспир огляделся. На противоположной стороне улицы на тюке сена сидели двое в рваных джеркинах, они потягивали эль из кружек, курили трубки и играли в карты. На них были чумные маски с наполненными травами длинными носами, из-за которых они походили на каких-то дьявольских хищных птиц.
– Кто здесь живет? – спросил Шекспир, подойдя к ним и указывая на чумной дом.
Мужчины взглянули друг на друга и рассмеялись. Тот, что был повыше, худощавый лысеющий приятель, встал с тюка и стащил с себя маску, явив Шекспиру свою вытянутую недовольную физиономию.
– А кто спрашивает?
– Меня зовут Шекспир. Я здесь по делу государственной важности.
– Да никто здесь не живет. Дом-то чумной. Все, кто внутри, умрут.
Шекспир заметил, что у говорившего был ирландский акцент, как у Макганна.
Мужчины снова расхохотались.
– Знаешь, Том, а ведь сегодня утром я слышал, как там кто-то скребся, – сказал тот, что остался сидеть. – Может, мышь?
Высокий затянулся и выдохнул в лицо Шекспиру облако дыма.
– Хоть мышам в этом доме будет чего поесть, – сказал он. – Если, конечно, смогут переварить чумной пудинг под пуританским соусом.
– Там Уинтерберри? Купец Джейкоб Уинтерберри?
– Ага, он самый. Какой вы непонятливый, господин Шекспир. Мы следим, чтобы он не вышел из этого дома. Мы же не хотим, чтобы он заразил всех чумой, а? Это было бы не по-христиански.
Шекспир постарался сдержать чувства.
– А кто поставил вас следить за этим домом?
– Корпорация лондонского Сити назначила нас чумными и платит нам по восемь пенсов в день за труды. Еще нам выдали маски. Мы специально перевезли сюда господина Уинтерберри, чтобы он провел свои последние дни вместе с заразившейся чумой семьей.
– Так с ним там еще и семья?
– Ага, сэр, муж, жена и их двое детей. Когда прибыл господин Уинтерберри, все они уже были тяжко больны. Должен сказать, что в то время господин Уинтерберри казался вполне здоровым. Никаких признаков чумы, ни бубонов, ничего.
– Вы поместили здорового человека в жилище, где находится больная семья, и заколотили дом?
Высокий глотнул эля и отер свою всклокоченную бороду грязным рукавом.
– Ага, сэр, так все и было. Вообще-то он остался не слишком доволен тем, что его сюда привезли. Канючил, как маленький, умолял не оставлять его, плакал. Но мы-то знали, что здесь ему будет хорошо. Он продолжал ныть, даже когда плотник заколачивал досками двери и окна.
– В таком случае вы совершили убийство!
Тот, что пониже, с безразличным видом выбил о каблук пепел из своей глиняной трубки и принялся набивать ее свежим табаком.
– А нам кажется иначе, сэр. Мы избавили Ее величество и Тайный совет от расходов на суд и повешение, ибо знаем, что господин Уинтерберри был наимерзейшим преступником. Уверен, он заслужил тяжелую и неприятную кончину.
Шекспир стянул коротышку с тюка, выбил трубку из его руки и стащил с головы маску.
– Отправляйся к дому и немедленно открой его, иначе ты за это поплатишься, обещаю. И знай, что Макганн мертв. Пуля, что пробила ему лоб, застряла у него в мозгах. Теперь он в компании червей гниет в общей могиле в Богом забытых землях на севере Англии. Сейчас же откройте дом, или я прямо здесь убью вас.
Мужчины посмотрели на Шекспира с уважением, даже страхом. От их самоуверенности не осталось и следа. Они взглянули на руку Шекспира, что лежала на рукояти меча в ножнах.
