Его рост и юношеский вид также означали то, что ему никогда не удавалось спокойно купить себе пинту пива. Всякий раз его документы изучались под увеличительным стеклом. Но даже после этого недоверчивые бармены зачастую изгоняли его из бара.
В свои двадцать пять он все еще жил с родителями и работал на почте вместе с отцом, Майклом, и двоюродными братьями, сортируя письма со всего мира и никогда не покидая пределы своего района. Семейство О’Рейли было очень сплоченной группой. Сомкнув ряды, они стоически переносили насмешки относительно их роста, и с этим единством невозможно было не считаться. Они поколение за поколением работали на почте, и теперь местное отделение практически принадлежало им. И они почти никогда не принимали на работу людей ростом выше пяти с половиной футов.
В душе Пэт восставал против такой крайней формы клановости, хотя сам втайне мечтал далеко не о том, чтобы приобщиться к более многообразной культуре. Чего он желал всем сердцем, так это возвращения в родные края. Только этими краями была вовсе не Ирландия развитой промышленности и высоких технологий, но Ирландия минувших веков, такая, какой она некогда была. На самом деле Патрик О’Рейли жил в мире кельтской доблести, яростных битв и древних приключений. Он видел себя потомком Кухулина и Нуаду Серебряной Руки. Он был штурманом у Святого Брендана, с которым они бороздили бескрайние моря. Он был одним из Диких гусей, вслед за своим королем отправившихся в ссылку. Он был Майклом Коллинзом и Чарльзом Парнеллом, а также Имоном де Валера, сражающимся с тиранией.
Он был кем угодно, только не самим собой. Где угодно, только не на почте. И это не он наблюдал за пролетающими мимо марками на конвертах из мест, которые ему не суждено было увидеть.
Поскольку за жилье и питание Пэт платил совсем мало, он долгие годы откладывал свою зарплату в тупичок, ожидая того дня, когда наконец-то сможет достойным образом совершить путешествие в Ирландию. Но теперь, когда на его счету скопилась кругленькая сумма, он по-прежнему не решался что-нибудь оттуда снять, пусть даже и на путешествие всей своей жизни. Этим страдала вся его семья. Не то чтобы они были скрягами. Просто очень не любили тратить деньги на что-либо, кроме совершенно необходимых вещей. Пэт думал, что он не унаследовал эту черту, пока не подошло время снимать деньги. Единственным, на что О’Рейли не жалели денег, была обувь. Ни один из них ни за что на свете не стал бы носить подделку. К обуви они предъявляли самые высокие требования — самая лучшая кожа и самый красивый покрой. Большинство из них на обувь тратило больше денег, чем на еду.
Возможно, Пэт откладывал поездку, потому что никогда нигде не бывал без других О’Рейли. Он предложил родителям совершить семейное паломничество в Ирландию. В ответ они только рассмеялись и поинтересовались, зачем ему это нужно, если их родной страной теперь является Америка.
— Нас изгнали из Ирландии, — напомнила ему мама, Эйлин. — Мы были там никому не нужны. Мы голодали. Нам приходилось работать за гроши.
— Так и было, так и было, — рассудительно кивал головой отец, попыхивая трубкой из корня вереска. — Здесь мы создали свою собственную Ирландию, в которую уже никто не может вторгнуться. Я бы не вернулся назад, даже если бы мне сулили все золото мира.
Эйлин метнула в мужа предостерегающий взгляд, но он этого не заметил.
— Но ведь вы никогда там не бывали! — взмолился Пэт. — Как не бывали ваши родители, да и вообще кто угодно из рода О’Рейли. Я всего лишь хочу посмотреть на родную землю. Я хочу разыскать свои корни!
— Не будь простофилей! — Отец отпустил Пэту легкий подзатыльник. — Тебе незачем искать свои корни. Деревья окружают тебя со всех сторон.
Пэт больше не обращался к ним с этой просьбой, но мечтать так и не перестал.
Однажды весной Пэт вернулся домой с вечерней смены, мечтая о тарелке рагу, которую мама обычно оставляла для него в микроволновке. Он мечтал об ужине, уединении и кружке пива. Вместо этого его дом оказался под крышу набит кузенами и кузинами, дядьями и тетками и прочими отпрысками семейства О’Рейли. Никто не произносил ни слова, что само по себе было чудом, сродни Второму пришествию. По мнению Пэта, подобная сдержанность и торжественность могла объясняться лишь одной причиной.
— Кто умер? — спросил он.
Его мать медленно встала со стула. В руках она сжимала большой ярко-зеленый конверт с золотой каймой. Пэт тут же отметил, что он прибыл не по почте. На нем не было марки. Лишь девственная клякса восковой печати. Письмо не походило на уведомление о смерти. Золото мерцало, как река Куяхога в языках пламени.[35]
Все продолжали молчать, и это пугало Патрика больше всего. Обычно подобное семейное сборище было способно заткнуть за пояс курятник. На таких собраниях все говорили одновременно, то и дело раздавались громогласные восклицания и взрывы хохота, женщины кудахтали, дети плакали, а ожесточенные споры нередко перерастали в драку.
— Мама? — настороженно позвал он.
Наконец мать нарушила молчание.
— Оно пришло, — дрожащим голосом заговорила она, прижимая к груди зеленый конверт. — Нас не приглашали целых пятьдесят лет. В последний раз такое приглашение получал мой дедушка. Я думала, они о нас позабыли.
Она так расчувствовалась, что прослезилась, и, будучи не в силах продолжать, начала шарить по карманам в поисках салфетки. Ее сестра Тереза пришла ей на помощь.
— Это приглашение на летнюю встречу, — сообщила она Патрику. — Такая встреча происходит только раз в десять лет, и лишь около тысячи человек удостаиваются чести быть приглашенными.
— Подумать только, — пробормотал отец Пэта. — Из всех этих миллионов разъехавшихся по миру О’Рейли… А ведь если сосчитать нас всех, получится шестьдесят с лишним человек. Я думал, нас никогда не приглашали, потому что нас так много. Кто бы мог такое себе представить?!
Патрик очень устал. Кроме того, он был голоден. Его терпение лопнуло.
— Или пусть кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит, или пропустите меня в кухню, к моему рагу.
— Это Ирландия! — Тетя Тереза смотрела на Патрика с таким видом, как если бы он был идиотом. — Мы все едем на встречу в Белтане, где соберутся члены клана О’Рейли. Наконец-то, юноша, ты узнаешь, как глубоко уходят твои корни.
Затем, как обычно бывает после затишья, разразилась буря и все начали говорить одновременно.
Патрик не обращал вимания на воцарившийся бедлам. Ирландия! У него это в голове не укладывалось. Столько лет все эти люди делали вид, что родная страна их нисколько не интересует, и вдруг ведут себя так, как будто им вручили ключи от рая. Разумеется, Патрик всегда тосковал по Ирландии, но он был ошеломлен, внезапно обнаружив, что все, оказывается, испытывали те же чувства.
Семья немедленно трансформировала хаос в кипучую деятельность. Отменялись визиты к стоматологам, откладывались свадьбы, приостанавливалась доставка почты. Почта, разумеется, представляла собой проблему, поскольку в местном отделении работали почти исключительно О’Рейли или их ближайшие родственники. Пэт был потрясен тем, что отцу удалось добиться одновременного отпуска для них всех.
— Папа, как ты это сделал?
Майкл подмигнул и постучал кончиком пальца по носу.
— Полагаю, старое ремесло не забывается.
И улыбнулся сыну заговорщической улыбкой.
Пэт понятия не имел, о чем говорит отец. Его сбивало с толку многое из того, что происходило в недели, предшествовавшие поездке. Одежду, которую его мать и другие женщины упаковывали в чемоданы, доставали из сундуков, хранившихся в самой глубине чуланов. Яркие цвета и безумные узоры казались ему непередаваемо странными. Его родственницы носили исключительно джинсы или (по воскресеньям в церковь и на вечеринки) элегантные платья. Мужчины тоже демонстрировали странности, укладывая в дорожные сумки трубки из корней вереска и сучковатые трости, также материализовавшиеся в глубинах кладовых.
По мере того как приготовления набирали ход, растерянность Пэта начала сменяться беспокойством, природа которого ему тоже была неясна. Он пытался от него избавиться. В конце концов, об этой поездке он мечтал всю жизнь и не хотел испортить ее иррациональными страхами. Но из-за поведения старших ему казалось, что он с завязанными глазами спускается по лестнице, лишенной перил.
— Что-то здесь не так. Они что-то скрывают, — пожаловался он своему кузену Джерри. — И тетки, и дядья, и мои собственные родители. Стоит мне войти в комнату, как они тут же замолкают. Если им кто-то звонит по телефону, когда я дома, они просят перезвонить позже. Даже после того, как мои родители ложатся спать, они продолжают что-то лихорадочно обсуждать. Разумеется, шепотом.
