Его взгляд, минуя Малеза, отчаянно цеплялся за Лауру:
— Я… Я это сделал ради нее… Но она никогда ничего не знала… Мне хотелось ей с-счастья… Обещайте мне, что…
На губах появилась струйка крови, залила подбородок. Ногтями он царапал землю.
— Обещайте мне, что…
Но его силы были исчерпаны. Голова упала.
Малез поднялся. Теперь он понимал все, даже тайные побуждения, заставившие юношу бежать… Так герои-разведчики принимали на себя вражеский огонь, отвлекая его от главной цели.
Мертвенно-бледная в своем черном платье Лаура остановила на комиссаре лихорадочно блестевший взгляд.
— Конец? — глухо спросила она.
— Да, — ответил Малез.
— Он… Он заговорил?
— Да.
— Что он сказал?
— Что вас любил, — коротко бросил Малез.
И, приблизившись к девушке почти вплотную:
— …и был убийцей Жильбера.
Лаура медленно поднесла руку к виску.
— И вы ему поверили?
Ее взгляд бросал вызов комиссару.
— Да, — сказал Малез. — Он умер ради того, чтобы ему поверили.
— Это неправда! — закричала Лаура. — Это не он! Он невиновен, вдвойне невиновен! Он хотел меня спасти! Но я все равно все скажу! Я вверюсь властям. Истинная виновница — это…
Малез так грубо схватил ее за запястье, что она вскрикнула от боли.
— Замолчите! — рявкнул он. — Я приказываю вам замолчать!
Он сжал ее руку с такой силой, его взгляд стал так жесток, что впервые он действительно внушил ей страх.
— У вас нет права! Вчера надо было заговорить, ну, сегодня вечером. Теперь же слишком поздно!
— Почему? — пробормотала Лаура.
— Он умер ради вас. Молчание — это ваш долг перед ним.
«Молчание»… Малез не мог сдержать дрожи. Обвиняя себя в предсмертные мгновения, Леопольд думал только о том, как обеспечить свободу женщине, которую любил. В действительности же его жертва обрекала ее на ужаснейшую из пыток — на молчание.
Двое жандармов уложили изувеченное тело юноши на носилки. Когда они их поднимали, Лаура, наконец, зашаталась, у нее вырвался крик «Леопольд!», и она хотела броситься на его тело. Малез, крепко прижавший ее к себе, этому помешал.
Затем он увлек ее за собой.
— Пойдемте, — сказал он. — Слишком поздно и для этого.
30. Свидетель защиты
На другой день утром в суде один из адвокатов м-м Жаден и г-на Бишопа, обвиняемых в отравлении г-на Жадена, чучельника, мэтр Оди, попросил слова:
— Господин председатель, новый свидетель просит, чтобы его заслушали сегодня же утром. Он утверждает, что способен доказать невиновность подсудимых.
После оживленной перепалки между гражданской стороной и защитой председатель на основании своих полномочий приказал, чтобы свидетель был введен в зал и заслушан.
Эме Малез, преисполненный уверенности в себе, подошел к барьеру.
— Я настаиваю на полном внимании, — начал он. — Результаты расследования, проведенного мною в течение последних восьми дней, действительно позволяют мне клятвенно утверждать, что м-м Жаден и Фернан Бишоп невиновны в смерти г-на Жадена. Произошло не преступление, а несчастный случай. Жертва была убита котом…
Малез терпеливо подождал, пока уляжется вызванное его словами волнение.
Но снова довел его до высшей точки, договорив:
— …и более того, мертвым котом.
Дьявол Сент-Круа
Перевод К. Иорданской
1. Почтенная деревня Сент-Круа
Ни одному другому занятию не уделяла галантерейщица г-жа Пети-Аве такого внимания, как запиранию ставень.
С самого раннего детства она боялась воров и множество ночей провела без сна в страхе стать жертвой убийства, хотя в глубине души почтенная женщина почти готова была считать подобный конец, единственным, достойным ее.
Магазин г-жи Пети-Аве, собственно, являлся крошечной лавочкой с узкой витриной и выкрашенным в шоколадно-коричневый цвет фасадом. А чтобы благодаря неизвестно какому чудесному и таинственному стечению обстоятельств кто-нибудь не вздумал принять ее за что бы то ни было иное (например, за крупный универсам) над входом красовалась вывеска: «В небольшой лавке».
Неоценимую помощь галантерейщице оказывала Луиза Боске, некрасивая, даже безобразная сирота. Г-жа Пети-Аве подобрала ее, уступив неожиданному приступу филантропии, в один из дней, когда мучительно задавалась вопросом, достаточно ли сделала для своего ближнего. Луиза Боске, молчаливая, деятельная, с ровным характером, выполняла обязанности по дому подобно тени. Единственное ее достояние составляла коллекция картинок с изображениями святых, раскрашенных в яркие золотые и агрессивно-синие цвета, пополняемая при каждой возможности. Это неоценимое сокровище хранилось в мансарде над спальней ее покровительницы, запертое на двойной оборот ключа в маленьком умывальном столике некрашеного дерева с треснутым зеркалом на нем.
В этот вечер, заперев ставни на витрине, г-жа Пети-Аве вернулась в магазин и, посмотрев на возившую тряпкой по полу Луизу, сказала со свойственной ей экзальтированностью:
— Сегодня вечером, Луиза, небеса дышат преступлением…
Луиза Боске подняла голову, откинула рукой свисавшую на лоб прядь волос:
— Вы ошибаетесь, сударыня, — ответила она. — Сент-Круа тихая деревня, и здесь живут почтенные люди…
— Но существуют бродяги, залетные птицы! — трагическим голосом воскликнула галантерейщица. — Луиза, мне неспокойно…
Она подошла к кассе, чтобы вынуть ключ из ящика. Затем спросила:
— Ты хорошо закрыла все двери, девочка?
— Да, сударыня, как всегда.
Минутную паузу оборвал стук сабо Луизы; бросив тряпку в ведро, полное грязной черной воды, она подхватила его за ручку и направилась к прачечной. До галантерейщицы донесся шум сливаемой в раковину воды и напоминающие фырканье раздраженного кота звуки из крана.
Луиза вернулась, остановилась в дверном проеме, раскрасневшаяся, слегка задыхающаяся от затраченных усилий, опуская влажные рукава на тонких руках.
В доме раздался чистый бой часов, какой мог принадлежать лишь часам из позолоченного металла, увенчанным удручающе реалистично выполненными полевыми цветами и с подсвечниками по бокам.
— Половина, сударыня, — заметала Луиза Боске. — Можно мне идти спать?
— Ты все закончила?
— Да, сударыня.
— В таком случае…
Галантерейщица сама себя перебила:
— Ты не против перенести свой матрас ко мне в спальню на эту ночь?
— Нисколько, сударыня. Чего вы опасаетесь?
— Ничего и всего… Я…
Она сжала руку сироты:
— Сегодняшний вечер так похож на те, когда мне становится страшно! Страшно!
— Страшно, сударыня? Чего вы боитесь?
— Всего, Луиза, ты же знаешь! Боюсь треска мебели. Флюгера, который скрипит как-то необычно. Кошки, опрокинувшей цветочный горшок. Ветра, срывающего черепицу… Ну, иди! Иди быстрей! Вот твоя лампа. Я тебя жду наверху.
Обычно в комнате г-жи Пети-Аве бывало очень темно, хотя в ней имелось два окна, выходивших на центральную дорогу, переходившую в разбитый проселок. На кровати лежал красный пуховик, каминную полку украшали пожелтевшие фотографии, над дверью висело костяное распятие.
Войдя в комнату, галантерейщица первым делом заглянула под кровать, затем поставила лампу на ночной столик и задернула шторы. В это время, сгибаясь под тяжестью матраса, вошла Луиза. Она отволокла его в угол и быстро разделась. Ложась под одеяло, галантерейщица слышала, как та страстно шепчет молитву. Она задула лампу, и воцарилась полная тишина.
Широко раскрыв ослепшие на минуту глаза, г-жа Пети-Аве сначала ничего не могла различить вокруг себя. Потом из темноты выступили углы и края мебели. Расплывчатый желтый круг света проступил на опущенной шторе — отсвет одного из редких уличных фонарей Сент-Круа.
Обыкновенно галантерейщица гордилась соседством этого фонаря. Но сейчас от его водянистого света она почувствовала себя крайне неуютно и отвернулась к стене.
Через десять минут послышался дрожащий, еле различимый голос:
— Луиза!
— Сударыня?
Голос отвечавшей звучал спокойно. Как все существа, ничего не ждущие от жизни и не могущие ничего ей дать, сирота не знала страха.
— Луиза!.. Слушай! Слушай!
— Я ничего не слышу, сударыня.
— А сейчас?.. Сейчас?..
— Сейчас… слышу шаги.
Галантерейщица прерывисто вздохнула:
— Шаги? Не правда ли, шаги?.. Кто-то идет по тротуару… Подходит к дому… Кто ходит в такой час?
Действительно, шаги гулко отдавались по мостовой. И снова Луиза Боске проявила холодный здравый смысл:
— Кто-нибудь запоздал вернуться из кафе. Что вас так взволновало?
Г-жа Пети-Аве не упускала случая использовать скрытый драматизм ситуации:
