Она достала из рабочей папки несколько исписанных листов.
– Но порой… Вот послушайте: «Губами жаркими возьми кусочек льда и напои мои лагуны страсти: в горячих пламенных губах, между грудей, в ложбинке живота, в прелестной складочке цветка они живут. Тебе отвечу я и напою прохладой томной, как путника, что ищет родника»…
– Марта, а это что у неё было? – Лялька проглотила солидный кусок рыбы и, не скрывая удивления, посмотрела на Милу, потом перевела взгляд на Марту. Она не сразу поняла перемену в беседе.
– Похоже на возрастные фантазии. Она, наша Милочка, миновала свою эротическую стадию развития, из платонической махнула сразу в сексуальную. Теперь навёрстывает, – продиагностировала Марта. – Нет-нет, не беспокойся, Ляль, у тебя с этим всё в порядку, даже с избытком.
– Да, уж! – Лялька недоумённо смотрела на подруг и пыталась поддержать этот крутой словесный крен. – Беседа неожиданно окрасилась иным колоритом, и поплыла в романтическую стихию с эротическим переливами.
– Ещё хотите? – Мила замолчала, посмотрела каким-то отрешенным взглядом вокруг, перевернула лист и продолжила, – «Плоть фаллоса, горячность языка, что клитора бутон распустит нежной розой, кольцо неразомкнутых рук… уносят крыльями в века, где коитуса страсть поэтами воспета…».
– Отлететь и не встать! Это ты творишь или Вергилий?! – У Ляльки, казалось, глаза вылезут из орбит.
– Это наши претенденты описывают свои амурные творения. А мы читаем. И мне, порою, даже нравится.
– С тем чувством, с которым ты читала, я это поняла!
Глава 26. Конкурс
Мила смутилась, как девчонка, и стала собирать со стола грязную посуду. Марта почувствовала её настроение, деликатно свела беседу к чайной церемонии. Она на правах хозяйки громко регулировала ситуацией:
– А сейчас будем пить чай с тортом и слушать музыку. Мила, найди нашу любимую. Лялька, за мной на кухню.
Мила машинально стала делать то, о чём попросила её подруга, а в её голове складывались сами собой строчки: «Эти милые в солнце прогулки, разговоры про ерунду. Моё сердце надолго запомнит художника с бабочкой на морском берегу».
– Милочка! – раздался с кухни голос Ляльки, – ты включи мой ноутбук! Я там такие классные песни записала. Тебе точно понравятся… Особенно тексты! То, что ты любишь!
Мила открыла компьютер и увидела заставку на экране. Она не сразу поняла, что перед ней. На светившимся мониторе, показалась знакомая ей скульптура Кости – «Художник и бабочка»! Эту работу она видела летом в его бухте. Мила не могла в это поверить и не могла скрыть своего удивления и захватившего её чувства.
– Что с тобой?! Эй, Милка! Ты в порядке? – Марту провести было невозможно. Она пыталась вывести подругу из непонятного ей состояния. – Ты приведение увидела или как?
Лялька разлила чай по кружкам и обернулась к монитору.
– Тебя тоже зацепила эта картинка? Класс, правда?
– Откуда у тебя это? – Мила не знала, как себя вести.
– Девушка одна тревожная флешку забыла у меня. А там такие вещи оказались. Я собиралась их тебе показать. А эту не удержалась и взяла себе на заставку.
– Какая девушка? О чем ты сейчас говоришь?! Какая флешка?
– Мила, спустись на землю. Я бы давно тебе показала эти работы, но они не соответствуют формату нашего конкурса.
– Ты автора знаешь? В жизни видела эти скульптуры?
– Нет. Только флешку. С неё и скачала. А художник, скажи, силен!… Что только в фотошопе не нарисуешь, если умеешь им пользоваться! Скажи?!
– Роден на его фоне отдыхает, а Он словно сердцем творит. Я знаю этого художника. И ты его, Марта, знаешь. И скульптуры его я живьем видела. Никакой это не фотошоп. Это он всё творит сам, – Мила не смогла сдержать слёз, вышла из комнаты.
– Я, кажется, начинаю понимать, откуда этот влажный бриз на её глазах, – задумчиво сказала Марта.
Мила включила воду, чтобы подруги не услышали её слёз. Она смотрела на себя в зеркало, и, расслабившись от коньяка, за всё это время очень отчётливо ощутила в себе тоску и желание к Косте. Тихим голосом под журчащую воду подумала: «Спасибо тебе за сладкие, страстные поцелуи и прекрасные дни вместе, милый художник! Сколько времени прошло, а я так хочу прижаться к тебе и обнять нежно-нежно»…
– А как же Аркадий? Нет! Я же всё решила. Только с ним. Я не знаю, что мне делать. Какая я переменчивая… Летом – одна. Осенью – другая. Отвратительно… – прошептала Милана, посмотрела на себя в зеркало: чуть припухшие глаза никуда не спрячешь, остальное всё вроде в порядке. Она приняла для себя чёткое решение. – Всё, что случилось с ней на побережье, подругам знать не нужно. А разговор о Косте уведу в сторону.
Войдя в комнату, увидела подруг, которые под спокойный блюз продолжали рассматривать скульптуры на мониторе одну за другой.
– Как вы думаете, Вергилий любил водку? – как ни в чём не бывало, спросила она.
– Он был славным малым – прославлял наслаждение. Жил бы в России в наше время – любил бы. – Марта ответила, не отрываясь от экрана.
– Древние спились бы раньше, чем построили свою цивилизацию. Или споили бы весь мир, пока его завоёвывали. Патриции в вино-водочном «чепке» с сорокоградусной и огурчиком? Нонсенс! – Лялька повернулась к Миле. – Ты сказала, что видела эти работы?
На экране монитора в это время высветился японский мотив одной из работ Кости. За открытым веером стояла фигурка невысокой женщины, прятавшейся в кустах цветущей сакуры.
– Страстный стон и нежное «Ах…» напомнил веера невинный взмах… – продекламировала Мила в этот раз немного иронично, и совсем без слёз. Радость неожиданной встречи так и рвалась из неё наружу. – Эту работу видела точно. Тот же мастер.
– И кто он? – Ляльку мужчины интересовали всегда и особенно в такой ситуации.
– А эту? – Марта нажала клавишей мышки, и новая картинка появилась на экране. Капли воска с изящного канделябра стекали вниз и образовывали небольшую гладь, по которой пара лебедей, вскинув вверх крылья, кружилась в любовном танце.
– Слов нет, они интимно тают, и в страсти роковой сгорают как свеча. Зачем о них судить? Мы всё об этом знаем – об Эросе поёт лебёдушки душа!
– Ты, правда, чокнулась на этом юге или на этих комиссиях, Милочка! Белый стих так и прёт. Строчки льются друг за другом, как на параде. Точно, Марта?
– То, что ты без ума от литературы и от поэзии, в частности, мы обе знаем. Но почему эти работы тебя нещадно так провоцируют на стихосложение, понять я что-то не берусь.
– Сказать? Или сама догадаешься?
