кто окажет малейшее противодействие, несогласие мерам местных властей. Это обращение обнародовано без подписи, от имени правительства.
…Псков отбили. Брестский мир — подписали, и по этому, как сказал Ленин, похабному миру Россия потеряла миллион квадратных километров территории, не считая громадной контрибуции. К небывалому в истории для русских поражению привели большевики.
Первая мировая война для измученной страны закончилась. Но вслед за ней началась другая, более тяжкая, страшная война — гражданская. Свершилось то, к чему стремился Ленин.
Глава шестая
Из Смольного — в «Националь»
Большевики не стали по примеру Александра Керенского занимать для резиденции правительства предназначенный для этой цели Зимний дворец, продолжали использовать в этом качестве Смольный институт благородных девиц. Девушкам дорога сюда была с тех пор заказана. Глава «рабоче-крестьянского правительства» не желал жить в бывшем царском дворце.
Но и в Смольном жить долго не пришлось. Революция свершилась в октябре по старому стилю, ну а в марте тайком правительство и общероссийские учреждения спешно эвакуировались в Москву. Свершилось событие, сыгравшее громадную роль в жизни обоих городов, особенно древней Первопрестольной, белокаменной.
Почему это произошло после подписания мира с Германий, который предстояло ратифицировать? Война завершилась, и, казалось бы, не было особой нужды для срочной эвакуации, для перемещения от близкой государственной границы в глубь, центр страны.
«Наступление немцев, взятие ими Пскова показали, какой опасности подвергалось правительство, находившееся в Питере. В Финляндии разгоралась гражданская война. Решено было эвакуироваться в Москву, — пишет Надежда Константиновна. — Это было необходимо и с точки зрения организационной. Надо было работать в центре хозяйственной и политической жизни страны».
Коротко и просто сказано, но не совсем ясно. Разогнав Ставку, военное министерство, назначив наркомами прапорщика, матроса, поручив Московский военный округ солдату, Ленин при всем его желании не мог обойтись без генералов, хоть и были они царскими. При Верховном главнокомандующем прапорщике Крыленко появился начальник штаба, бывший генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. За него поручился ближайший в то время сотрудник Ильича, управляющий делами Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич.
Вот этот-то царский генерал, который чуть ли не первым из генералов перешел служить к большевикам, предложил перенести столицу с берегов Невы на берега Москвы-реки. Сделал он это после того, как стало ясно, что немцы наступать на Питер не будут.
«Тем не менее я как военный руководитель того времени, — пишет Михаил Бонч-Бруевич, — в личной беседе с тов. Лениным не скрыл от него того положения, что при дальнейшем пребывании Советского правительства в Петрограде город будет служить притягательной силой для всевозможного рода авантюр со стороны немецкого командования, и тут же, по предложению тов. Ленина, подал соответствующий по этому поводу рапорт».
Как видим, Ленин, словно ждал такого предложения, не раздумывая ни минуты приказал генералу представить так называемый рапорт, которому дал быстрый ход.
Ту же мысль, со своей стороны, развивал перед главой нового правительства Владимир Бонч-Бруевич, не столько как управляющий делами, сколько как руководитель тайной полиции. Если генерал Бонч-Бруевич занимал одну из комнат как руководитель Высшего военного совета, то в другой комнате Смольного под № 75 находилась контрразведка, созданная штатским Бончем. В этой комнате, куда поступала вся секретная, агентурная информация, раньше всех поняли, что нужно из «колыбели революции» ретироваться, иначе можно потерять все.
«Разведывательные сведения, стекавшиеся в 75-ю комнату Смольного, ясно говорили, что устремления множества шпионов, международных авантюристов и белогвардейцев всецело были направлены на прежнюю царскую столицу и что здесь новому правительству становилось небезопасно», — пишет Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич.
Сигнал к переезду из Смольного был дан выстрелами в машину, в которой возвращался после митинга глава правительства. Это случилось 1 января 1918 года. Когда началась стрельба, сидевший рядом с Ильичом швейцарский коммунист Фриц Платтен, не потерявший самообладания, мгновенно прикрыл собой Ленина, нагнул его голову, принял пулю на себя, получив ранение в руку. (Возможно, что именно это обстоятельство помогло Фрицу, когда его судили как иностранного шпиона в годы «большого террора». Его не поставили немедленно к стенке, а отправили в лагерь, где он умер.)
Как видим, не прошло и ста дней после вступления Ленина во власть, а его уже взяли на мушку. В городе находилось много войск, много офицеров, готовых идти на смерть ради того, чтобы убить главного большевика, роль которого к тому времени стала очевидной.
Начались массовые аресты офицеров, пытавшихся как-то сорганизоваться, дать отпор.
«Еще во второй половине февраля Владимир Ильич согласился с моим докладом о необходимости взять курс на подготовку учреждений к переезду в Москву. Условились все это не разглашать, в Москву предварительно не сообщать и переезд организовать насколько можно внезапно».
Старые конспираторы, став государственными мужами, сохранили неистребимую страсть к заговорам, секретности, обману всех и вся.
Но разве можно было скрыть от людей такую новость?
— А правда, что правительство «бежит» в Москву? — задали вопрос Бончу пришедшие к нему профсоюзные руководители железнодорожников, которые первыми узнали о подозрительных приготовлениях особых составов из классных вагонов.
Что же ответил им шеф нарождавшейся советской разведки? Про себя он подумал так: «Эти ослы не поняли того, что, задавая мне вопрос в такой форме, они сразу обнаружили свои уши и давали мне прекрасную нить для выявления тех, кто в гибели правительства диктатуры пролетариата видел единственное средство для спасения своего мещанского благополучия».
А вслух ответил: «Правительство хочет переехать, на Волгу, — сказал я им почти на ухо, — пишет Бонч-Бруевич в мемуарах. — Поедем месяца через полтора-два, можете ли вы взяться разработать план переезда правительства туда на Волгу, причем нам не хотелось бы заезжать в Москву, — тихонько, „конспиративно“ прибавил я».
Искусству пускать «дезу», методам дезинформации наших чекистов обучали «старые большевики», такие, как уважаемый Владимир Дмитриевич.
Земля под их ногами начала гореть в Питере, где они надавали больше всех невыполнимых обещаний, когда рвались к власти, выводили людей на митинги и собрания, срывая работу на фабриках и заводах. Холод и голод начали свой поход на Россию в самом ее большом и главном городе, куда сырье и продовольствие подвозили со всей страны, из хлебных областей.
Москва была к ним ближе и дальше от государственной границы, линии фронта, где стояли войска, ожидавшие ратификации Брестского мира и полной демобилизации старой армии. Большевиков не волновало, что они удаляют столицу государства от крупнейшего морского порта России, «окна в Европу». Они мечтали соединить в мировом братстве пролетариев всех стран, а для этого мало было окна, прорубленного Петром I на Балтике. На случай стоявшей у порога гражданской войны, на случай войны
