— Не годится! — с ходу отверг названия Ворошилов. — Не надо так напрямик! Не надо ломиться в открытые ворота! Надо нечто нейтральное, спокойное, понаучнее. На обложке — тишь и гладь да Божья благодать, а внутри — фугас! Вот как надобно, дорогой ты мой Сашок!
Ворошилов нахмурил лоб, раздумывая над названием. Ничего путного в голову не приходило, но он упрямо заставлял себя искать подходящий, по его мнению, вариант.
— «Уроки Варшавской операции»… Нет, уши выпирают… «Война с белополяками»? Не подойдет, слишком широко, главная проблема утонет. А знаешь, Александр Ильич, не назвать ли твой будущий опус вот таким манером: «Львов — Варшава»? Вроде ты о своем фронте говоришь, а в итоге долбанешь по Западному фронту и, главное, по его командующему.
— А что? — ухватился за название Егоров. — Великолепно! К тому же можно и подзаголовок дать. Так сказать, для неграмотных.
— Ну-ну…
— К примеру, обозначить год. И получится: «Львов — Варшава, 1920 год». Да к этому еще присобачить: «Взаимодействие фронтов». И тогда дураку будет понятно: написан сей труд не ради того, чтобы нашего великого полководца раздеть, а ради того, чтобы сделать посильный вклад в историю военного искусства.
— Взаимодействие фронтов? — Круглое розоватое лицо Ворошилова просияло. — Ну, ты голова, Егорыч! Светлая голова! Ловко придумано! Этот подпоручик все время талдычит, что Юго-Западный фронт нарушил взаимодействие, не примчался к нему сломя голову на помощь, а мы ему, паразиту, покажем, кто на самом деле нарушил взаимодействие, вот тогда-то он и запрыгает у нас, как карась на горячей сковородке!
От радостного возбуждения и предвкушения эффекта от будущей книги Ворошилов забегал по кабинету.
— Перечитай-ка еще разок его «Поход на Вислу», — наставлял он Егорова. — Понимаю, не доставит тебе удовольствия оное чтиво, только настроение испортит, но что поделать? Чтобы опровергать, надо хорошо знать то, что опровергаешь. Там этот стратег-самоучка изо всех сил пытается оправдаться. А какой дьявол ему на ухо нашептал, чтобы он наносил удар по полякам правым флангом? Молокосос! Прославиться захотел, на скрижали истории попасть! Да не тут-то было! Ну, Бог с ним, кто он таков, мы с тобой хорошо знаем. А сейчас нужен упреждающий удар. Сбацаешь как надо — на округе не задержишься, слово наркома! А книга выйдет — мы ее сделаем настольной для каждого нашего командира. И поддержим твой труд всецело! Буденный первый тебя поддержит, в стратеги вознесет!
На том и порешили, работа закипела. В год юбилея товарища Сталина книга Егорова «Львов — Варшава. 1920 год. Взаимодействие фронтов» вышла из печати и, как камень, брошенный в воду, взбудоражила военную, да и не только военную, общественность.
7
Размышляя о кадрах высшего комсостава и, в частности, о Тухачевском, Сталин то и дело приходил к выводу о том, что они становятся все более ненадежными, все более самостоятельными и независимыми, чересчур возгордились и начинают едва ли не возвышаться над партийным руководством, прекрасно понимая, что они не просто сила, но вооруженная сила и что с ними шутки плохи.
К тому же что собой представляет нынешний командный состав армии? По крайней мере около сорока процентов — выходцы из старой царской армии, и, спрашивается, кто поручится за то, что они беспредельно преданны диктатуре пролетариата? Не вернее ли предположить, что не менее половины из них спит и во сне видит реставрированный капитализм, а вместе с этой реставрацией — звон золотых колоколов и золотых монет, блеск эполет, роскошные усадьбы — приюты «спокойствия, трудов и вдохновенья», раззолоченные мундиры, армии денщиков, прелесть и шарм зарубежных курортов, великолепие балов в дворянских собраниях, высочайше пожалованные поместья с крестьянами, грандиозные застолья с разливанным морем вин и коньяков, рябчиками и ананасами… Да и легко ли было в одночасье расстаться со всем этим великолепием, с жизнью, возведенной в ранг вечного праздника с плясками и вакханалиями на костях трудовых людей? И кто знает, разразись внезапно война, чью сторону примут все эти бывшие офицеры и генералы, отпрыски дворянских родов, вынужденные не столько по зову сердца, сколько по неумолимому и жестокому стечению обстоятельств встать под ненавистные им красные знамена?
Нельзя было не учитывать и того, что большинство комсостава — люди заслуженные, крещенные войной, люди истинного, а не показного мужества, которым сам черт не брат. Заслуги, как подлинные, так подчас и мнимые, вскружили им головы, породили в этих людях излишнюю самоуверенность, непомерное честолюбие, обострили амбиции, они жаждут все новых почестей, а наиболее известные из них — и преклонения, жаждут новых наград и более высоких постов, всеобщего признания, страстно хотят, чтобы композиторы слагали о них песни, поэты сочиняли в их честь поэмы, чтобы их подвиги прославлялись с киноэкранов. Определенная группа комсостава приходит в ярость оттого, что о тех, кого они считают бездарями, — таких, как Ворошилов, Буденный, Щорс, Котовский, Пархоменко, и других такого же рода «военачальниках» — уже сложены хвалебные гимны и марши, их славят на все лады, о них трубит радио, их именами переполнены страницы газет, о них снимаются кинофильмы. А где кинофильмы о Тухачевском, Примакове, Корке или Уборевиче, на худой конец о Якире? Разве не могут быть обозлены те, кто из-за окончания войны и перехода на мирные рельсы оборвали свою военную карьеру, а потому косятся недобрыми взглядами на правительство, которое якобы недооценило их заслуги и героические деяния. Эти — наиболее опасны, ибо нет ничего опасней офицера, с которого сорвали погоны.
Но и это еще не все. Наибольшая опасность таится в том, что все эти бывшие военспецы так и не нашли общего языка с командирами, вышедшими из низов, из трудовой массы, считают их людьми, вылезшими из грязи в князи, издеваются над их почти нулевым интеллектом и незаконченным церковноприходским образованием, над их бескультурьем и хамоватостью.
Сталин понимал, что эти два поколения комсостава никогда не удастся примирить между собой, заставить их не показушно, а искренне работать сплоченно в одних рядах, и чем сильнее будут разгораться эти противоречия, тем слабее будут вооруженные силы государства. Даже ему, Сталину, с его стальной хваткой, не под силу примирить Ворошилова и Тухачевского, Дыбенко и Якира, Блюхера и Корка. Интеллектуалы в высшем эшелоне военных считают Ворошилова абсолютно непригодным для того, чтобы эффективно руководить наркоматом обороны, а тем паче военным строительством, считают его неучем и дилетантом; Ворошилов, в свою очередь, презирает интеллектуалов, будучи убежденным, что они способны лишь на краснобайство.
Каков же выход из столь ненормального положения? Уговоры и увещевания — пустое и никчемное дело, напрасная трата времени. Не проще ли обрушить на головы и тех и других испытанное и безотказное оружие, прекрасно срабатывавшее во все времена и у всех народов, — страх? А для этого основательно и беспощадно пройтись по всей этой военной верхушке и прежде всего по всяческим интеллектуалам, мнящим из себя великих из великих, пройтись стальной метлой и стальной гребенкой? Суровая безжалостная чистка будет сродни очистительной грозе, она вселит хороший заряд страха в души тех, кто вносит раздор и смятение в армейские ряды, сеет семена вражды к существующему строю, скрытно вынашивает планы военного заговора, острие которого конечно же будет направлено не столько на Ворошилова, сколько лично на него, Сталина.
И пожалуй, наряду с кнутом надо использовать и пряник. Чтоб возгордились и вознеслись еще сильнее, стали еще более задиристыми и до безумства смелыми, чтобы все тайное и замаскированное выплеснулось через край и чтобы применение кнута выглядело бы заслуженной карой. Почему бы не установить высшее воинское звание — скажем, Маршал Советского Союза. Нет, разумеется, не сейчас, это будет пока что преждевременным, но в перспективе может быть вполне оправданным. Какую неутолимую зависть вызовут первые маршалы! Да еще если взять да и пришлепать маршальскую звезду, скажем, товарищу Тухачевскому? То-то возрадуется! То-то возгордится! То-то возомнит о себе Бог знает что, то-то попрет лбом на стену! А чтобы старички не передохли от зависти, чтобы их внезапно не хватил инфаркт — им тоже маршальскую звезду, жалко, что ли? Не зря кто-то из мудрецов утверждал, что императоры придумали ордена исключительно в целях экономии. Пусть и Семен Буденный еще более лихо закрутит усы, узнав, что он не какой-нибудь вахмистр, а маршал! И тот же Клим — этот вполне заслуживает. И старый военспец Егоров — чтобы все видели и оценили его, сталинскую объективность и справедливость. И Блюхера — самого непонятного из всех — не забыть. Щедрости товарищу Сталину не занимать! Будут век благодарны товарищу Сталину, будут перед ним на коленях поклоны отбивать и вряд ли догадаются, что слово «маршал» — всего-навсего означает простое сложение двух верхненемецких слов — marah («марш»), что в переводе — лошадь, и seals («шале»), что в переводе — слуга. Слуга лошади — вот что такое маршал! А в средние века сие звание означало всего лишь должность главного смотрителя королевских конюшен. И только в XVI веке слово «маршал», уважаемые товарищи претенденты, стало обозначать во Франции высшее воинское звание.
