это радость — уметь хорошо и быстро резать металл, особенно когда резец заправлен твердым сплавом и тем более, когда их целых три!
— Три резца? Вот как! Твоя идея? — полюбопытствовал Плетнев.
— А хотя бы и моя!
Николай говорил, весело улыбаясь, сжав кулаки; он знал, что говорил для Нади, только для нее, говорил с нарочито горячей убежденностью.
Надя выразительно взглянула на Плетнева, и тот кивком головы как бы ответил: я очень рад, что мой товарищ для вас не загадка. И даже подмигнул ей.
Надя невольно засмеялась.
И опять с Николаем случилось то, что случилось в первую встречу. Губы его чуть дрогнули, улыбка сбежала с лица, руки опустились, рассказ о металле показался бессвязным, интонации крикливыми, словно он мальчишески храбрился, чтобы не стушеваться в присутствии Плетнева. Он остановился и вдруг сказал преувеличенно весело, как и в прошлый раз:
— Что это я не даю вам поговорить? Друзья детства, давно не виделись, а я… чудак! — Он протянул Наде руку, боясь, что нарочитая улыбка исчезнет раньше, чем ему самому этого хочется. — Еще встретимся. До свиданья!
Он повернулся и быстро пошел.
— Куда же ты? — чуть усмехаясь, спросил Плетнев.
— У меня дело, ей-богу, — стал уверять Николай. — Я диссертаций, правда, о резании металла не пишу, но резанием занимаюсь.
— Видали? — сказал Плетнев.
— Обидчивый какой-то… — смущенно ответила Надя.
— А кто же его обижал? Это он старался обидеть… Впрочем, пустяки. Мы с ним старые приятели. Пять лет знакомы. Обойдется. Давайте лучше поговорим о другом. — Плетнев поправил галстук под крахмальным пикейным воротничком, не спеша достал расческу и, улыбаясь, начал приглаживать свой «ежик». — Давно мы не виделись…
— Десять лет…
— Забываются клятвы, — как бы для себя сказал он.
Надя напомнила, не то извиняясь, не то поясняя, что они были тогда детьми.
— Ах, да, действительно! Мы были тогда детьми, а теперь мы взрослые и скоро выйдем замуж.
— И скоро женимся! — сказала Надя, пытаясь придать разговору шутливый оттенок.
— Нет, не скоро.
— Напрасно, — засмеялась Надя. — Простите.
— И вы меня простите! — Плетнев быстро взял Надю за плечи, притянул к себе и сильно поцеловал в губы. Надя не успела ничего сказать, не успела отклониться и только тогда опомнилась, когда услышала: — Не обижайтесь. Это — за несбывшееся…
Как ни в чем не бывало, он заговорил о своей работе, потом начал расспрашивать Надю, настоятельно советовал ей учиться. Без этого трудно жить, почти невозможно. Надо думать о себе, надо совершенствоваться. Учиться никогда не поздно.
Разговор успокоил Надю. Николай тоже говорил ей об учебе. Сама не зная почему, она вдруг спросила:
— Окажите, а может ли быть многотаранный коксовыталкиватель?
— Невозможная вещь! Это лишнее доказательство тому, что вам непременно нужно учиться.
Откровенный смех Плетнева задел ее. Надя попыталась освободить руку. Она и сама знала, что такая машина невозможна, однако, подумала, что Николай убеждал ее, хотя сам, должно быть, не верил в это. Плетнев понял, что обидел Надю. И, чтобы сгладить впечатление, сказал:
— А вы тоже, как мой приятель…
Он не договорил. Навстречу им, из-за поворота аллеи, вышел Сергей Сергеевич об руку с женой. Поздоровались.
— Знакомы? — спросил Сергей Сергеевич, глядя на жену и Плетнева. — По крайней мере ты мне говорила…
— Знакомы, — подтвердил Плетнев. — Мне сегодня положительно везет. Вторая встреча за день. Только что занимались воспоминаниями детства.
— А теперь займемся воспоминаниями юности? Помните гаданье под Новый год?
— Нет, что-то не помню! — неловко пробормотал Плетнев.
— Я вам как-нибудь напомню, — пообещала Софья Анатольевна и этим вконец уничтожила Плетнева.
Наде стало неловко за него, и она отвернулась.
Софья Анатольевна едва поклонилась ей и еще сильнее оперлась на руку мужа. Своим красным шелковым плащом, глянцевыми резиновыми сапожками, сдвинутым набок беретом — всем своим видом она хотела как можно больше придать себе милой небрежности.
— Из мастерских? — спросил Сергей Сергеевич, обращаясь к Наде. — У нас людей много, всех и не упомнишь.
— Нет, — ответил за нее Плетнев. — Надя на коксохиме работает. Техником…
Надя удивленно взглянула на него.
— Я — машинист коксовыталкивателя.
— А Леонов сказал, будто вы техник, — проговорил Плетнев, чуть краснея. — Прошу извинить, видимо, я все перепутал.
Надя с сомнением выслушала оправдание Плетнева.
Сергей Сергеевич заложил руки в карманы полувоенных, защитного цвета брюк и, чуть покачиваясь, самодовольно произнес:
— Я сам из рабочих. — Посмотрев на жену, спросил у Плетнева и Нади: — Что вы намерены делать? Есть предложение: к нам на чашку чая.
Сергей Сергеевич любил неожиданные предложения, всегда старался показаться простоватее, чем был на самом деле, гордился душевностью и умением покалякать с людьми запросто.
Софья Анатольевна снисходительно кивнула. «Пусть, — подумала она, — устраивает производственное совещание на дому, если ему нравится. И потом — интересно поболтать с Плетневым… полюбопытствовать, что у него за отношения с этой девчонкой».
— Пойдемте без церемоний, — сказала она Плетневу и повернулась к Наде: — И вы…
— Нет, спасибо, мне рано вставать.
— Еще есть время, — проговорил нерешительно Плетнев.
— Нет, — уже более твердо ответила Надя. — Весело провести вечер!
И пошла.
Солнце закатывалось, бросая последние лучи на фонтанного льва, на железную ограду, на высокие стенды.
Надолго запомнила Надя эти желтоватые пятна осени и, закрывая глаза, продолжала видеть их, но только чуть бледнее, чуть меньше обыкновенного.
Ей представилось детство с таким же ощущением острой боли, с каким вспоминаем мы какое-нибудь платье, мелькнувшее перед нами много лет назад, или волну, набежавшую на берег, или цветное стеклышко, сквозь которое в далекие годы смотрели мы в синеву неба. Наде почудилось, что на ее загорелой руке ощутимо проступает корочка давней царапины, оставленной перочинным ножом.
Ни на минуту не оставляло ее смутное беспокойство. Встреча с Плетневым произвела на нее странное впечатление. Ей думалось, что он непременно бросится к ней и станет расспрашивать, разглядывать, удивляться. А он вдруг… поцеловал. Другой бы и не осмелился. Вот Николай… она знает, что нравится ему, что когда он прощается и заглядывает ей в глаза, то, кажется, вот-вот скажет: «Можно тебя поцеловать?» А Плетнев поступил так, будто имеет какое-то право…
Она вышла из парка и, пройдя несколько улиц, присела на скамью в тихом скверике. Не зная, что делать, стала рыться в карманах и нашла листок из блокнота с адресом Плетнева, долго не могла вспомнить, когда он дал ей этот листок, наверное просто сунул в карман, подумала, разорвала и бросила в урну.
Скверик был молодой, с еще не совсем окрепшими тополями, тонкими, гнущимися на ветру. Вдалеке, через широко раскрытую калитку, виднелось здание с фасадом под гранит, с высокими колоннами. Это была переделка кирпичной коробки, бывшей особенностью недавнего
