А стояние это отнюдь не было таким безопасным, как может показаться на первый взгляд. Амброза Уиффина подстерегала абсолютная черная катастрофа. Он только-только пробился к окошечку и, приобретя билеты, повернулся, чтобы отойти, как она разразилась. Откуда-то из-за его спины появилась рука, последовал миг парализующего ужаса, и вот уже цилиндр, которым он дорожил чуть ли не больше собственной жизни, покатился по фойе, преследуемый дородным мужчиной в мундире чехословацкого контр-адмирала.
Испытывая невыразимые муки, Амброз решил было, что переживает самое страшное мгновение своей жизни. Затем он обнаружил, что по страшности оно было лишь вторым. Венец же всех печалей был достигнут, когда адмирал вернулся, держа в руке нечто пожеванное, чего Амброз сразу даже не узнал.
Адмирал был исполнен сочувствия. В его голосе, когда он заговорил, пряталось простецкое моряцкое сочувствие.
— Вот, пожалуйста, сэр, ваш убор, — сказал он. — Вот ваш прибор. Этот забор, сэр, боюсь, немножко пострадал. На него случайно наступил один джентльмен. А на пробор ведь нельзя наступить, — сказал он назидательно, — чтоб он цел остался. И этот бор уже не тот сор, каким был.
Хотя адмирал говорил непринужденным тоном светского собеседника, в его голосе чувствовалась какая-то целеустремленность. Он походил на контр-адмирала, который чего-то дожидается, и Амброз, будто под гипнозом, извлек из кармана полкроны и вложил ее в адмиральскую ладонь. Затем, водрузив на голову бренные останки, он зарысил через фойе, чтобы скорее воссоединиться с любимой.
В первую минуту ему представилось весьма маловероятным, что она будет способна ответить ему взаимностью, увидев на его голове это нечто. Затем Надежда робко дала о себе знать. В конце-то концов этот тяжкий удар постиг его, когда он жертвовал собой ради нее. Она, конечно, это учтет. К тому же девушки калибра Роберты Уикхем любят своих избранников не только за их шляпы. Складки на брюках тоже чего-то стоят. Как и гетры. И когда Амброз пробился через толпу к тому месту, где оставил свое божество, он уже почти преисполнился оптимизма. Но едва он достиг этого места, как ему в уши ввинтился визгливый голос Старого Вонючки.
— Ух ты! — сказал Старый Вонючка. — Что это у вас со шляпой?
Тут же раздался другой пискливый голос. Уилфред, сын тети Марсии, рассматривал его с обидным интересом биолога, изучающего под микроскопом какой-нибудь простейший организм.
— Ого! — сказал Уилфред. — Не знаю, известно ли это вам, но на вашей шляпе кто-то вроде бы посидел. Ты когда-нибудь видел такую шляпу, Вонючка?
— Ни в жисть, — ответил его друг.
Амброз скрипнул зубами:
— Хватит о моей шляпе. Где мисс Уикхем?
— А она ушла, — сообщил Старый Вонючка.
Жуткий смысл этих слов дошел до Амброза не сразу.
Затем у него отвалилась нижняя челюсть, и он в ужасе выпучился на мальчиков:
— Ушла? Куда ушла?
— Не знаю куда. Просто ушла.
— Она сказала, что вдруг припомнила одну деловую встречу, — объяснил Уилфред. — Она сказала…
— …чтобы вы повели нас в кино, а она присоединится к нам попозже, если сумеет.
— Она думала, что, наверное, не успеет, но попросила, чтобы вы оставили ее билет кассиру на всякий случай.
— Она сказала, что знает, что может спокойно оставить нас с вами, — закончил Старый Вонючка. — Ну, пошли, а не то пропустим назидательную комедию в двух частях.
Амброз тоскливо смотрел на них. Все его существо требовало отвесить этим двум затылкам по хорошему подзатыльнику, от души выругаться, умыть руки и широким шагом удалиться восвояси. Но Любовь побеждает все. Рассудок твердил ему, что перед ним двое маленьких мальчиков, отвратнее которых ему еще видеть не приходилось. Короче говоря, мясо для подзатыльников, и только. Но Любовь, более могучая, чем рассудок, нашептывала, что они — священный знак доверия. Роберта Уикхем ждет, что он поведет их в кино, и он должен это сделать.
И такой была его любовь, что он ничуть не возмутился из-за дезертирства Роберты. Без сомнения, сказал он себе, у нее была веская причина. Вздумай кто другой, чуть менее божественный, улизнуть, подкинув ему этих двух зловредных микробов, такой поступок можно было бы счесть некорректным, но в ту минуту он все еще чувствовал, что царица всегда права.
— Ну ладно, — сказал он уныло. — Шевелитесь!
Однако Старый Вонючка еще не пресытился темой шляпы.
— А знаете, — задумчиво сказал он, — вид у вашей шляпы тот еще.
— Абсолютно жуткий, — поддержал Уилфред.
Амброз несколько секунд жег их взглядом, и ладонь у него отчаянно зачесалась под перчаткой. Однако железное самообладание Уиффинов сослужило ему отличную службу.
— Шевелитесь! — сказал он напряженным голосом. — Шевелитесь же!
В конечном счете, сколько бы высокооплачиваемых звезд ни снялось в супербоевике, как бы великолепны и роскошны ни были эпизоды оргий в нем, его успех у зрителей зависит от того, в чьем обществе каждый отдельно взятый зритель наслаждается фильмом. Если не задалось еще в фойе, ни о каком удовольствии в истинном смысле слова и речи быть не может.
Картину, которую в данный момент администрация «Тиволи» предлагала своим посетителям, Голливуд одарил всем, на что способны Искусство и Деньги. Взяв за основу хрестоматийное стихотворение У. Вордсворта «Нас семеро»,[17] творцы этой ленты дали ей название «Где рыщет страсть» и ублажали зрителей такими любимцами серебристого экрана, как Лоретта Бинг, Г. Сесил Теруиллингер, Бэби Белла, Оскар Чудо-Пудель и Высокообразованные Морские Львы профессора Прудда. Однако Амброза она оставила глубоко равнодушным.
Будь с ним рядом Бобби, насколько иначе он бы себя чувствовал! А теперь прелесть сюжета оказалась бессильной заворожить его, и вывести его из апатии не удалось даже эпизоду Вавилонского пира, постановка которого обошлась в пятьсот тысяч долларов. С начала и до конца Амброз пребывал в тупом оцепенении. Затем наконец тяжкое испытание осталось позади, и он, пошатываясь, вышел на свежий воздух, озаренный светом дня. Подобно Г. Сесилу Теруиллингеру в душераздирающий кульминационный момент четвертой части, он до конца испил горькую чашу, которую Жизнь поднесла к его устам.
И именно этот миг, когда сильный человек стоит лицом к лицу со своей душой, Старый Вонючка с беззаботностью Юности избрал для возобновления рассуждений о его шляпе.
— А знаете, — сказал Старый Вонючка, когда они вышли на многолюдный Стрэнд, — ну и видик у вас под этой крышкой!
— Умереть — уснуть, — горячо согласился Уилфред.
— Вам бы еще банджо, и вы здорово подзаработали бы, распевая песни перед пивнушками.
При первом знакомстве с этими детишками Амброзу показалось, что они уже достигли самого низкого уровня, до которого дано пасть человечеству. Однако теперь стало ясно, что в их распоряжении находились другие, прежде не изведанные глубины. Есть предел, за которым даже уиффинский самоконтроль перестает функционировать. В следующий миг рев лондонского уличного движения перекрыла четкая нота звонкого подзатыльника.
Получил его Уилфред, как стоявший ближе, и именно на Уилфреда указала остановившаяся почтенная старушка. Каждое движение ее указующего перста дышало возмущением и ужасом.
— Почему вы ударили этого малютку? — вопросила почтенная старушка.
Амброз не ответил. Он был не в настроении решать головоломки. К тому же для полного ответа ему пришлось бы изложить всю историю своей любви, особо остановиться на агонии, которую он испытал, обнаружив, что ноги его богини сделаны из глины, объяснить, как мало-помалу во время недавнего просмотра киноленты его кровь достигла точки кипения, пока этот малютка грыз мятные леденцы, шаркал подошвами, подхихикивал и громко читал титры. И в заключение ему пришлось бы во всех подробностях обсудить тему шляпы.
Не в силах совершить подобное, он просто свирепо нахмурился, и таков был калибр этого нахмуривания, что почтенной старушке показалось, будто перед ней сам Зверь из Бездны.
— Я сейчас же обращусь к полицейскому! — сказала она.
Лондонской жизни присущ особый феномен: стоит на любой столичной магистрали прошептать магическое слово «полицейский», как сразу же возникнет вполне приличная толпа. Посмотрев вокруг, Амброз обнаружил, что их маленькая компания внезапно пополнилась примерно тридцатью согражданами, каждый из которых смотрел на него так, как он сам смотрел бы на обвиняемого во время процесса о сенсационном убийстве в Олд-Бейли.
Амброза охватило страстное желание оказаться где-нибудь еще. Всю свою жизнь он не терпел сцен, а ситуация явно грозила вылиться в ту еще сцену. Ухватив оба священных знака доверия за локти, он перебежал с ними улицу, а толпа продолжала стоять как вкопанная, разглядывая место, где все это произошло.
