— Мне все равно, — сказал он мужественно. — Она — самая чудесная девушка в мире, и в субботу я веду ее на собачью выставку.
— Что? А как же Монте-Карло?
— Придется отложить. Ненадолго. Она прогостит в Лондоне у какой-то своей тетки еще пару недель. А тогда я смогу поехать.
— Ты что же, хочешь сказать, что у тебя хватает наглости думать, что я буду болтаться тут еще две недели, ожидая, когда ты соберешься ехать?
— Не вижу, почему бы и нет.
— Ах, не видишь! Только я и не подумаю!
— Ну и ладненько. Делай, как знаешь.
— Ну и ладненько. Тогда я поеду один.
— Ну и ладненько. Поезжай один.
— Ну и ладненько. И поеду.
— Ну и ладненько. И поезжай.
— Ну и ладненько в таком случае.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин.
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс.
Практически в те же минуты, когда эта удручающая сцена развертывалась в клубе «Трутни», Роберта Уикхем в гостиной дома ее тети Марсии на Итон-сквер пыталась урезонить свою мать, все больше и больше убеждаясь в непосильности такой задачи. Леди Уикхем заведомо не поддавалась никаким резонам. Она была женщиной, не меняющей своих решений.
— Но, мама!
Леди Уикхем выдвинула волевой подбородок вперед еще на дюйм:
— Спорить бесполезно, Роберта…
— Но, мама! Ну сколько мне повторять! Сейчас позвонила Джейн Фолконер, чтобы я помогла ей выбрать подушки для ее новой квартиры.
— А сколько раз мне повторять, что обещание — это обещание. Утром после завтрака ты добровольно вызвалась сводить в кино своего кузена Уилфреда и его маленького друга Эсмонда Бейтса, и ты не можешь обмануть их надежды.
— Но если Джейн предоставить себе, она выберет какую-нибудь муть.
— Ничем не могу помочь.
— Она рассчитывает на меня. Так и сказала. И я поклялась, что сейчас же к ней приеду.
— Ничем не могу помочь.
— Я совсем забыла про Уилфреда.
— Ничем не могу помочь. Тебе не следовало забывать. Ты должна позвонить своей подруге и сказать ей, что сегодня днем не можешь к ней приехать. Мне кажется, тебе следует радоваться возможности доставить удовольствие этим двум мальчикам. Нельзя же всегда думать только о себе. Надо стараться привносить немножко солнечного света в жизнь других людей. Пойди предупреди Уилфреда, что ты его ждешь.
Оставшись одна, Роберта скорбно подошла к окну и остановилась, глядя на площадь. С этой дозорной вышки ей было отлично видно, как мальчуган в итонской форме усердно вспрыгивает с тротуара на нижнюю ступеньку крыльца и спрыгивает с нее обратно. Это был Эсмонд Бейтс, сын и наследник соседнего дома. Зрелище это отогнало Бобби от окна, и она поникла на кушетке, глядя в пространство и испытывая тихое отвращение к жизни. Возможно, кружение по Лондону в поисках подушек не всем покажется верхом блаженства, однако Бобби уже настроилась, и ее душевная рана обильно кровоточила. Но тут дверь отворилась и впустила дворецкого.
— Мистер Уиффин, — доложил дворецкий, и в гостиную вошел Амброз, источая то почтительное благоговение, которое всегда охватывало его в присутствии Бобби.
Обычно к благоговению этому примешивалась робость, неизбежная при посещении святилища богини, но на этот раз богиня так искренне ему обрадовалась, что робость исчезла. Он был изумлен степенью этой радости. При его появлении она вскочила с кушетки и теперь смотрела на него сияющими глазами, будто потерпевший кораблекрушение моряк на приближающийся парус.
— Ах, Амброз! — сказала Бобби. — Я так рада, что ты пришел!
Амброз преисполнился восторга от моднейших носков до набрильянтиненных волос. До чего же мудро он поступил, посвятив долгий час совершенствованию каждой мелочи своего туалета. Как только что сказал ему взгляд, брошенный в зеркало на лестничной площадке, его головной убор безупречен, его брюки безупречны, его бутоньерка безупречна и его галстук безупречен. Все — на сто процентов, а девушки это ценят.
— Просто решил заглянуть на минутку, — сказал Амброз сиплым голосом, единственным, на какой были способны его голосовые связки, когда он обращался к этой царице своего биологического вида. — Узнать, есть ли у тебя какие-нибудь планы на сегодня. Если, — добавил он, — ты понимаешь, о чем я.
— Я веду в кино моего кузена Уилфреда и его маленького друга. Хочешь тоже пойти?
— Еще бы! Огромное спасибо! А можно?
— Абсолютно.
— Огромное спасибо! — Он поглядел на нее с восторженным обожанием. — Но послушай, до чего же ты добра, если тратишь день на то, чтобы сводить парочку сопляков в киношку. Жутко добра. То есть, я хочу сказать, до чего ты чертовски добра.
— О чем речь? — скромно сказала Бобби. — Я чувствую, что должна радоваться возможности доставить удовольствие этим мальчуганам. Нельзя же всегда думать только о себе. Надо стараться привносить немножко солнечного света в жизнь других людей.
— Ты ангел!
— Нет-нет.
— Абсолютный ангел, — настаивал Амброз, лихорадочно трепеща. — Решиться на такое, это… ну, абсолютно по-ангельски. Если ты меня понимаешь. Жалко, что Алджи Круфтса сейчас здесь нет. Не то он увидел бы…
— При чем тут Алджи?
— А при том, что он сегодня говорил о тебе всякие неприятные вещи. Крайне неприятные.
— А что он говорил?
— Он сказал… — Амброз содрогнулся. Гнусные слова застревали у него в горле. — Он сказал, что ты подводишь людей.
— Да неужели! Значит, так? Придется мне поговорить с юным Алджерноно П. Круфтсом. Он как будто забыл, — продолжала Бобби, и в ее прекрасных глазах появилось задумчивое выражение, — что в деревне мы соседи и я знаю местоположение его спальни. Юному Алджи настоятельно требуется лягушка под одеялом.
— Две лягушки, — поправил ее Амброз.
— Две лягушки, — согласилась Бобби.
Дверь отворилась, и на пороге возник мальчик в итонской форме, в очках и котелке, низко надвинутом на внушительные уши, и Амброз сказал себе, что ему редко доводилось видеть что-либо более омерзительное. Впрочем, он гневно прищурился бы и на августейшую особу, нарушь августейшая особа его тет-а-тет с мисс Уикхем.
— Я готов, — сказал мальчик.
— Это Уилфред, сын тети Марсии, — сказала Бобби.
— О? — холодно сказал Амброз.
Касательно маленьких мальчиков Амброз Уиффин, подобно многим и многим молодым людям, придерживался довольно строгих взглядов. Он безыскусно веровал, что все они настоятельно нуждаются в подзатыльниках, а в остальных случаях должны блистать своим отсутствием. Он смерил этот экземпляр брезгливым взглядом. Возникшее было намерение полюбить его ради Бобби увяло на корню. Только мысль, что рядом будет Бобби, примирила его с необходимостью появиться на людях в обществе такой гнуснятины.
— Пошли! — потребовал мальчик.
— Отлично, — сказала Бобби. — Я готова.
— Старый Вонючка ждет на крыльце, — заверил ее мальчик, словно обещая заслуженный восхитительный сюрприз.
Старый Вонючка, обнаруженный на указанном месте, показался Амброзу именно таким, каким должен был оказаться друг Уилфреда, кузена Бобби: пучеглазым, веснушчатым и, как вскоре обнаружилось, неуемно назойливым дьяволенком, которому настоятельно требовалось получить пять шлепков теннисной ракеткой.
— Такси ждет, — сказал Старый Вонючка.
— Какой ты молодец, Эсмонд, что нашел такси, — похвалила Бобби.
— Я его не находил. Это вон его такси, а я велел ему подождать.
У Амброза вырвалось приглушенное восклицание, и он бросил ошеломленный взгляд на счетчик. При виде выскочившей цифры у него упало сердце. Не шесть шлепков теннисной ракеткой, почувствовал он, а десять. И полновесных.
— Чудесно, — сказала Бобби. — Залезайте. Скажите ему, пусть едет к «Тиволи».
Амброз подавил рвавшиеся с языка слова, залез в такси и сосредоточился на увертывании от ног Уилфреда, кузена Бобби, который сидел напротив него. Казалось, этот мальчик был снабжен ими очень щедро, на манер сороконожки, и почти не выпадало секунды, когда бы его подошвы ни стирали гуталин со сверкающих ботинок Амброза. И этот последний, узрев наконец знакомые здания Стрэнда, испытал восторг, который, как описал древнегреческий историк Ксенофонт, охватил десять тысяч греческих воинов, когда после долгих блужданий они увидели впереди Черное море. Скоро, скоро он будет сидеть рядом с Бобби в полутемном зрительном зале, а это стоило любых невзгод на пути к этому залу. Он выбрался из такси и окунулся в очередь перед кассой в фойе.
Зажатый среди других искателей развлечений, Амброз, несмотря на некоторые физические неудобства, ощущал себя освеженным духовно. Для молодого влюбленного нет ничего приятнее, чем рыцарское служение объекту своего обожания. И хотя, как, возможно, сочтут некоторые, стояние в очереди и покупку билетов в кино назвать рыцарским служением можно лишь с некоторой натяжкой, для человека в положении Амброза любое служение есть служение. Он предпочел бы спасти Бобби жизнь, но, поскольку в данный момент это не представлялось возможным, толкаться ради нее в очереди все-таки было хоть чем-то.
