мания рисовать эскизы с натуры не заставила её бродить вдоль реки, в лесу и по полю, чтобы заниматься живописью на пленэре и тосковать по возможности нарисовать руины с натуры. Она постоянно подхватывала простуду, сидя на влажной траве, чтобы сделать набросок какого-нибудь «лакомого кусочка», состоявшего из камня, пня, гриба и сломанного стебля коровяка или «изумительной груды облаков», которые выглядели в её исполнении как перины, выставленные на продажу в витрине. Она жертвовала своим безукоризненным цветом лица, плавая по реке в лодке под летним солнцем, чтобы научиться искусству светотени, и у неё появилась морщинка меж бровей из-за попыток найти нужный «угол зрения», или как там называется эта тренировка для глаз с приближением и удалением объекта.
Если «гений – это вечное терпение», как утверждает Микеланджело, то Эми вполне могла претендовать на обладание этим божественным качеством, поскольку она, несмотря на все препятствия, неудачи и разочарования, твёрдо верила, что со временем она просто обязана создать нечто, что можно было бы назвать «высоким искусством».
Тем временем она училась, занималась и наслаждалась другими вещами, потому что решила стать привлекательной и образованной женщиной, даже если никогда не станет великой художницей. И здесь она больше преуспела, потому что была из тех счастливых созданий, которые могут нравиться, не прилагая к этому усилий, везде заводят друзей и принимают жизнь так изящно и легко, что менее удачливые люди склонны полагать, будто такие счастливчики рождены в рубашке. Её все любили, потому что одним из её лучших достоинств было чувство такта. Благодаря внутреннему чутью она знала, что может быть приятным и правильным, так как она всегда говорила то, что нужно и кому нужно, делала то, что было своевременным и уместным, и она была так уверена в себе, что её сёстры обычно говорили: «Если бы Эми пришлось явиться в суд без всякой подготовки, она бы и тогда точно знала, как себя вести».
Одной из её слабостей было желание вращаться в «нашем лучшем обществе», не будучи до конца уверенной в том, какое общество на самом деле является лучшим. Деньги, высокое положение, светское воспитание и изысканные манеры были пределом её мечтаний, и ей нравилось общаться с теми, кто обладал всем этим, хотя она часто ошибочно принимала ложное за истинное и восхищалась тем, что недостойно восхищения. Всегда помня о своём благородном происхождении, она воспитывала в себе аристократические вкусы и чувства, чтобы, когда представится возможность, быть готовой занять место, сейчас недоступное из-за бедности. «Миледи», как называли её подруги, искренне желала стать настоящей леди и была таковой в глубине души, но ей ещё только предстояло узнать, что за деньги нельзя купить утончённость натуры, что высокое положение не всегда обеспечивает благородство души, а истинное воспитание даёт о себе знать, даже несмотря на внешние недостатки.
– Я хочу попросить вас об одолжении, мама, – сказала Эми, войдя однажды в комнату с важным видом.
– Да, девочка моя, в чём дело? – спросила её мать, в чьих глазах эта статная барышня по-прежнему оставалась «малышкой».
– Наш курс рисования заканчивается на следующей неделе, и, прежде чем девочки разъедутся на летние каникулы, я хочу пригласить их сюда на денёк. Им не терпится увидеть реку, сделать эскизы развалин моста и скопировать некоторые наброски, которые им понравились в моём альбоме. Они были очень добры ко мне во многих отношениях, и я благодарна им за это, потому что все они богаты, а я знаю, что бедна, но это никогда не имело для них значения.
– А разве это должно иметь для них значение? – Этот вопрос миссис Марч задала с выражением лица, который дочери называли «вид Марии-Терезии»[67].
– Вы не хуже меня знаете, что это имеет значение почти для всех, так что не горячитесь, как любящая и заботливая наседка, когда её цыплят клюют птицы посильнее. Гадкий утёнок ещё превратится в лебедя, вы же знаете. – И Эми улыбнулась без горечи, потому что у неё был весёлый нрав и оптимистичная натура.
Миссис Марч рассмеялась и, подавив свою материнскую гордость, спросила:
– Ну, мой лебедь, каков твой план?
– Я хотела бы пригласить девочек на ланч на следующей неделе, чтобы отвезти их туда, где они хотят побывать, например покататься на лодке по реке и устроить для них небольшой творческий праздник.
– Это вполне осуществимо. Что ты хочешь на обед? Торт, бутерброды, фрукты и кофе – этого хватит, я полагаю?
– О боже, нет! Кроме этого, нам понадобятся холодный язык и курица, французский шоколад и мороженое. Девочки привыкли к таким блюдам, и я хочу, чтобы мой обед был приличным и изысканным, хотя я и зарабатываю себе на жизнь сама.
– Сколько же юных леди в вашей группе? – спросила её мать, посерьёзнев.
– Двенадцать или четырнадцать человек в группе, но, думаю, приедут не все.
– Боже мой, детка, тебе придётся нанять омнибус, чтобы отвезти их на прогулку.
– Мама, как вы могли такое подумать? Скорее всего, приедут не больше шести-восьми человек, так что я найму открытую коляску или одолжу у мистера Лоуренса «шерри-бум». – Так Ханна произносила слово «шарабан».
– Всё это будет дорого стоить, Эми.
– Не очень. Я прикинула расходы и заплачу за всё сама.
– Не кажется ли тебе, дорогая, что, поскольку эти девушки привыкли к подобным вещам и их не впечатлит даже лучшее из предложенного нами, какой-нибудь более скромный план понравился бы им больше – для разнообразия, и это было бы гораздо лучше для нас, чем покупать или нанимать то, что нам не нужно, и пытаться перенимать манеры, не соответствующие нашим возможностям?
– Если я не смогу устроить всё так, как мне хочется, то я не хочу ничего устраивать вообще. Я уверена, что прекрасно осуществлю свой замысел, если вы с девочками мне немного поможете, и не вижу причин, почему мне нельзя этого сделать, ведь я готова заплатить за всё сама, – сказала Эми с решимостью, которую сопротивление могло превратить в упрямство.
Миссис Марч знала, что опыт – отличный учитель, и, если это было возможно, она предоставляла своим дочкам самим набивать шишки, и она с радостью облегчила бы этот процесс, если бы они не возражали против её советов так же, как против слабительного или сенны.
– Отлично, Эми, если тебе так хочется и ты знаешь способ, как это сделать без чрезмерных затрат денег, времени и сил, я больше не скажу ни слова. Обсуди это с сёстрами, и, какое бы решение вы ни приняли, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вам помочь.
– Спасибо, мама, вы всегда так добры. – И Эми ушла, чтобы изложить сёстрам свой план. Мэг тотчас согласилась и пообещала ей помочь, с радостью предлагая всё, что у неё есть, от самого её маленького домика до своих лучших ложечек для соли. Но Джо смотрела на весь этот проект неодобрительно и поначалу не хотела иметь ничего общего с этим предприятием.
– С какой стати ты собираешься тратить деньги, беспокоить семью и переворачивать весь дом вверх дном из-за кучки девчонок, которые на тебя плевать хотели? Я думала, что у тебя хватит гордости и здравого смысла, чтобы не заискивать перед каждой смертной только потому, что она носит французские сапожки и ездит в карете, – сказала Джо, которую только что оторвали от трагической кульминации её романа, и она была не в лучшем настроении для организации светских приёмов.
– Я ни перед кем не заискиваю и, как и ты, терпеть не могу, когда на меня смотрят свысока! – возразила Эми с негодованием, потому что две сестры всё ещё не упускали случая вступить между собой в перебранку, когда возникали подобные вопросы. – Этим девочкам я действительно нравлюсь, а они – мне, и у них в достатке доброты, ума и таланта, несмотря на то что ты называешь «модной чепухой». Это ты не стараешься понравиться людям, стать частью хорошего общества, привить себе хорошие манеры и вкусы. А я хочу этого, и я собираюсь воспользоваться каждым шансом, который у меня появляется. Можешь идти по миру, уперев локти в бока и задрав нос, называя это независимостью, если тебе нравится, но это не мой путь.
Когда Эми давала волю своему остроумию, одновременно облегчая душу, ей обычно удавалось одерживать верх в споре, потому что она часто выступала за здравый смысл,
