Резким круговым движением кисти Хью поймал вражеский клинок на свой, а когда мощь броска свела противников почти вплотную, своей свободной правой рукой перехватил сжимавшую гарду руку Джека и нажал на известную ему болевую точку.
Юноша вскрикнул, его шпага упала на пыльную землю. Долю секунды враги смотрели друг другу в глаза, потом взгляд Хью переместился куда-то за спину Джека, и тот понял: сейчас последует удар, а потом разверзнется тьма, из которой он уже вряд ли восстанет. Удара не последовало, но тьма и вправду разверзлась. Ему на голову, как мешок, набросили собственный плащ, заломили и связали руки, а затем поволокли вниз по склону. Юноша ничего не видел, но зато слышал итальянскую брань и предостерегающие возгласы на ирландском. Наихудшими были звуки, которые, впрочем, стихли ранее остальных, — женский безумный и безудержный плач.
* * *
Связанным и ослепленным его продержали несколько часов и лишь с наступлением ночи удосужились развязать руки и сдернуть с головы плащ. Одну тьму сменила другая, и только когда в его узилище начал просачиваться бледный утренний свет, он смог разглядеть очертания узкой комнаты с высоким потолком. Снова тюрьма, пусть с кроватью, шкафом и стульями. И, судя по доносившимся откуда-то снизу голосам, находящаяся, в отличие от прошлой, не в подвале, а выше. Прутья решетки не позволяли добраться до глубоко утопленных в стену ставней, но можно было предположить, что их открывают специальной палкой с крюком. Когда света прибавилось, Джек увидел фонарь, рядом с которым лежали его собственные кресало и кремень, а раздув огонь, обнаружил и прочие свои пожитки, оставленные им в комнатенке под чердаком.
Помимо всего этого, в помещении нашлись кувшин и тазик с водой, которыми Джек не преминул воспользоваться. Первым — чтобы напиться, вторым — чтобы смыть с лица пыль и грязь. Взглянув в висевшее на стене зеркало, обрамленное золоченым багетом, он увидел прискорбное зрелище: бледное, с ввалившимися глазами, покрытое багровыми ссадинами лицо и черные патлы, не поддающиеся гребню даже в лучшие времена, а теперь и вовсе сбившиеся в колтуны. Вздохнув, юноша повернулся к воде, снова умылся, достал свой гребень, привел как сумел в порядок волосы, зачесав их назад. А потом отыскал лучший наряд, тот самый, который надевал в оперу. Без парика можно и обойтись, но, когда к нему явятся, стоит выглядеть более-менее сносно.
Ждать пришлось недолго, не больше часа. Двое тюремщиков остались за дверью, Рыжий Хью вошел внутрь.
— Доброе утро, мой мальчик, — сказал он.
Джек отметил, что ирландец, как и он сам, позаботился о своем туалете. Борода исчезла вместе с черным плащом и шляпой. Разумеется, восстановить так быстро роскошную рыжую гриву Хью не мог, но зато надел парик и оделся с тем щегольским изяществом, которое так восхищало Джека на борту «Нежной Элизы».
— Ты в порядке?
— В порядке. И давно готов.
— К чему, душа моя?
— К тому, что ты собираешься со мной сделать.
Ирландец прошел вперед, к стоящим у стола стульям. Из одного кармана он извлек фляжку, из другого — два кубка. Вынув пробку зубами, Хью разлил вино.
— И что же, по-твоему, я собираюсь сделать? — спросил он, по-прежнему держа пробку в зубах. — Давай-ка выпей и расскажи мне.
Джек не двинулся с места.
— Я твой враг. И полагаю, ты хочешь получить от меня информацию.
— Ты мой друг, Джек, человек, который спас мне жизнь, — возразил Хью, положив наконец пробку на стол. — Что же до наших политических разногласий… — пожал он плечами. — А выведывать мне у тебя нечего: ты не знаешь ничего такого, чего бы уже не знал я.
— Так-таки ничего?
— Ну, сам посуди. — Рыжий Хью откинулся на стуле, покачиваясь на его задних ножках и потягивая вино. — Да сядь же ты, не маячь. Давай разберемся с этим вопросом.
Джек подошел к столу. Пить с Рыжим Хью ему не хотелось, а хотелось его придушить, но поскольку сейчас такой возможности не было, а пытки, что бы там ни говорил этот краснобай, видимо, все-таки ожидались, то почему бы не выпить? Хмель, по крайней мере, притупит боль.
Он сел.
Рыжий Хью со стуком поставил свой кубок на стол и тут же наполнил его снова.
— Итак, на чем мы остановились? Ах да, на информации, которую нам будто бы до смерти хочется у тебя выпытать. — Ирландец улыбнулся. — Неохота тебя расстраивать, новсетвои тайны не стоят выеденного яйца. — Он поднял руку и стал загибать пальцы. — Задания в Англии ты получаешь от Тернвилля, так? А здесь от анонимного резидента, которого в глаза не видел… Этого тебе не доверили. Разве я не прав?
Джек пожал плечами.
— То-то, парень. — Глаза Хью заискрились, палец вздернулся вверх. — Он связывается с тобой через дупло в садах Монте Пинчио. Оставляет там сообщения, которые первыми читаем мы, так же как и твои ответы. И это лично меня просто злит.
Он снова порылся в своих казавшихся бездонными карманах, извлек томик Геродота и положил на стол рядом с фляжкой.
— Вечно у них то Геродот, то хренов Вергилий. Последнего я, кстати, на дух не переношу. Ох уж эти англичане с их пристрастием к замшелой классике. Ты бы, что ли, намекнул своему руководству, что в шпионском деле не помешала бы и толика воображения. Есть ведь, например, превосходные ирландские авторы… Почему бы не использовать для шифровок их книги? Хотя бы для общего развития, а? Впрочем, — погладил он томик, — им все равно придется сменить этот код, поскольку ты попал в плен. Можешь взять книжонку себе: она поможет тебе скрасить время.
— Мои последние часы?
— Я знаю, парень, что ты невысокого мнения обо мне, — рассмеялся Рыжий Хью. — Но неужели ты и впрямь думаешь, что после всего того, что мы с тобой испытали, я позволю себе забыть нашу дружбу? И прикажу пытать тебя, а потом и убить?
Джек закусил губу, потому что рвавшиеся у него с языка слова диктовались гневом, а поддаваться гневу, особенно в его положении, было глупо.
— Так что же тогда со мной станется? — спросил он, прежде чем пригубить вино.
— Жаль, не могу сказать, что ты волен уйти. Мы оба знаем, что это никак не возможно. Равно как не могу и сказать… — брови ирландца выразительно выгнулись в сторону потолка, — …надолго ли тебе придется здесь задержаться. Зато обещаю, что тебе, пусть и в заточении, не придется сидеть на воде и хлебе. Разумеется, я не в праве тратить золото якобитов на твое содержание, но будет только справедливо, если часть тех монет, которые ты сам мне вручил, швырнув в меня плащ, пойдет на обеспечение тебя некоторым комфортом. Что же касается прочего, то, если ты подпишешь эту бумагу…
