Из кармана появился листок, который был развернут и положен рядом с пером и чернильницей.
— Что это? Мое признание? Я не подписал никакого признания для Тернвилля, и черт меня возьми, если я подпишу его для тебя!
Рыжий Хью покачал головой и жестом указал на бумагу.
— Прочти.
Джек пробежал текст глазами.
«Я, Джек Абсолют, настоящим отказываюсь от прав на все причитающиеся мне призовые выплаты, связанные с захватом корабля “Робуста” славным экипажем “Нежной Элизы”, и без всяких условий и оговорок передаю упомянутые права Хью Патрику Фиргалу Макклуни с Брод-стрит, Бристоль. Это заявление сделано мною в здравом уме и твердой памяти без всякого принуждения в благодарность за услуги, оказанные мне вышеназванным Хью Макклуни, эсквайром».
Он поднял глаза.
— Никакого принуждения?
— Никакого, — пожал плечами ирландец. — Ты остаешься здесь пленником, Джек, а уж будут тебя содержать за мой счет, который пополнится благодаря твоей подписи, или нет, — выбирать тебе самому. Только имей в виду, это далеко не худшее место заточения. Заверяю тебя, бывают гораздо хуже.
— Не сомневаюсь, что ты это знаешь, — буркнул Джек, окуная перо в чернильницу и подписывая документ.
У него не было выбора. Он побывал в английской темнице, которая была сущей дырой, и подозревал, что итальянская может оказаться гораздо хуже.
Рыжий Хью наклонился вперед с одобрительной ухмылкой.
— А теперь поставь дату… Вон там. Замечательно! Ты не пожалеешь об этом. — Он подул начернила, помахал документом в воздухе. — Кто знает, когда я попаду в Бристоль, но…
Джек поболтал содержимое своего кубка, осушил его и поставил на стол.
— Так ты не можешь сказать, сколько времени я здесь пробуду?
— Увы, душа моя, не могу. Кто знает, куда меня на сей раз забросит?
— Обратно в Англию, чтобы убить короля?
— Ох уж нет… Думаю, что нет. В тот раз, узнав о его предстоящем визите в Бат, я поддался порыву. И напрасно. Толку все равно было бы мало: убьешь одного ганноверца, всегда под рукой окажется другой, чтобы взгромоздить на английский трон свою толстую тевтонскую задницу. — Его глаза устремились куда-то вдаль. — Знаешь, я всегда мечтал совершить что-нибудь такое, что не только потрясло бы трон, но и помогло бы окончательному свержению тирании. Что-нибудь… впечатляющее! — Взгляд ирландца вернулся к Джеку. — Конечно, у меня есть несколько соображений на сей счет, которые пора бы начать приводить в исполнение. Но не бойся, душа моя, каждые два-три года я непременно бываю в Риме.
Джек, не сдержавшись, охнул.
— Ты что, собираешься держать меня здесь три года?
— Это не такой долгий срок для твоих лет. Конечно, разве я сам не провел столько же времени в плену у турок? И, скажу тебе, в куда худших условиях. — Хью положил ладонь на руку Джека. — А здесь? Ты подумай! Разве твое золото не обеспечит тебе хороший стол и вино? Разве охране не даны указания доставлять тебе… все, что ты пожелаешь? — Он подмигнул. — Я предупредил их о твоих аппетитах, мой мальчик. Славные чистые девушки будут предоставляться по первому требованию… и будут меняться с той же частотой, что и постельное белье.
— Нет уж, благодарю, — процедил Джек с холодной злобой. — Чем-чем, а шлюхами я сыт по горло.
— Ну, это ты зря, Джек, — поморщился Хью. — Ты ошибаешься на ее счет. Она…
Джек покачал головой. Его гнев, до сих пор сдерживаемый, излился наружу.
— Она твоя собственная кузина, — прошипел в ярости он. — Как же ты мог? Неужели ты совсем потерял остатки чести, подтащив человека, который, по твоим словам, был твоим другом, к корыту, из которого хлебал сам?
Рыжий Хью вскинул глаза, и Джек понял, что задел его за живое. Во взгляде ирландца смешались и гнев, и боль. Он заговорил лишь тогда, когда совладал со всем этим:
— Я скажу тебе кое-что о моей кузине, Джек Абсолют. Она делает то, что делает, ради цели, столь великой, что ты даже не можешь себе этого и представить…
— Ради вашего дела? — язвительно осведомился Джек. — Что же это за дело, которое может превратить девушку в шлюху, а тебя в сводника?
Ему показалось, что ирландец сейчас кинется на него, поскольку тот вспыхнул и схватился за эфес шпаги. Джек, не имевший никакого оружия, понимал, что силы их не равны, но подсознательно все равно хотел схватки, а потому оттолкнул стол, чтобы освободить пространство.
Но ирландец и на сей раз не поддался гневу. Он сделал несколько глубоких вздохов, снял руку с эфеса и встал.
— В какой-то степени я способен понять твои чувства, потому что и сам приходил в безумную ярость из-за войн и убийств, ревности и измен.
На миг Хью прикрыл глаза рукой, и у Джека даже возникло искушение броситься на него, но ирландец уже убрал ладонь и продолжил:
— Однажды в очень отчаянном состоянии я вернулся на родину и повстречался там с красотой и добротой, каких не видел годами. — Он поежился. — Я злоупотребил этой добротой, взял то, на что не имел никакого права. Это мой грех, какой священники отпустить мне не властны. Искупить его могу лишь я сам. Найдя свой собственный к тому путь. — Голос его упал до шепота. — Так или иначе, заверяю тебя, что ты в своих муках не одинок. Добро пожаловать в мои круги ада.
Рыжий Хью повернулся к двери, и Джек подумал, что сейчас он уйдет и на том все закончится. Однако ирландец остановился и обернулся:
— Хочешь, я расскажу тебе кое-что еще, Джек Абсолют, перед тем как уйду? О моей кузине? И Бате?
Джек кивнул.
— Так вот, тогда я действительно составил против тебя своего рода заговор с ее участием, но к политике это не имело никакого отношения. Мой замысел состоял в том, чтобы искупить свою вину перед ней и устроить ее счастье. Найти ей достойного мужа, располагающего какими-то средствами. Да, достопочтенный Джек, деньги тут имели значение, и немалое: ведь я не мог дать ей приданого, но пожениться вы должны были по любви. И все же, — покачал он головой, — там, в Бате, я вовсе не приказывал ей соблазнять тебя. И она не рассказывала ни мне, ни кому бы то ни было о свидании, которое ты назначил ей, передав в церкви записку. Можно даже сказать, что она поступилась возложенными на нее обязательствами. Тебе следует знать, если тебя и предали, то не она и не ее чувство к тебе.
Потом он ушел. Его шаги удалились вниз по ступеням, дверь затворилась, лязгнул засов.
Джек остался наедине со своими мыслями, а спустя какое-то время и слезами.
* * *
Прошли три дня, прежде чем безнадежное отчаяние стало ослабевать, уступая место злости. Еще три ушли на пополнение более чем скудного запаса итальянских слов. Наконец, почувствовав себя готовым, он обратился к неразговорчивому охраннику, принесшему ему ужин, с просьбой.
