всегда любил.
На самом деле, должно было быть две машины – одна для Тацио, другая для Кортезе. Но во время тестов перед гонкой Луиджи Бацци вылетел с трассы на машине, предназначенной для Нуволари. Бацци сломал ногу и несколько ребер. Машина пострадала куда больше. И у Феррари не осталось выбора – ему пришлось передать исправную машину Нуволари, оставив Кортезе безлошадным.
В воскресенье Нуволари выбыл из гонки после всего трех кругов. На помощь Феррари поспешила пресса. Объединяя в одно короткое и неудачное выступление мантуанца и кошмарную аварию, случившуюся с Бацци накануне гонки, газеты писали: «В последнее время кажется, что удача не хочет поддерживать настойчивого Феррари, но он привык к трудностям и посерьезнее, поэтому обязательно добьется того, чего заслуживает».
На последнее воскресенье сентября была запланирована «Модена», которая для Энцо была не только домашней гонкой, но и братоубийственной дуэлью с другой автомобильной фирмой из Модены – «Мазерати». К гонке он готовился тщательно, решив выставить две «159», которые он поручил бы Кортезе и снова Нуволари. Первым знаком судьбы был forfait[56] Нуволари, состояние здоровья которого было не лучшим. Феррари заменил его на Ригетти, однако тот за две недели до гонки во время тестов разбил машину, врезавшись на скорости в ограждение, и, будучи выброшенным из машины и пролетев пятьдесят метров, «чудом остался жив». Пилот спасся, но машина рухнула в овраг.
«Мазерати» Виллорези и Аскари после старта гонки вырвались вперед. Кортезе последовал за ними и, после короткой схватки, вызвавшей восторг у зрителей, оказался впереди. На шестнадцатом круге ему пришлось вернуться в боксы, чтобы заменить свечу зажигания. Вернувшись на трассу, он вскоре снова вынужден был заехать в боксы, и снова из-за проблем с зажиганием. Но, возвращаясь, он помешал «Делажу» Джованни Бракко, который, двигаясь на максимальной скорости и пытаясь избежать столкновения с «Феррари», потерял управление и врезался в толпу.
Пострадали семнадцать человек, некоторые из них серьезно. Пятеро погибли. Самому младшему из них было девять лет. Старшему – тридцать два. На двадцать четвертом круге гонку остановили. Победа досталась Аскари и «Мазерати». Вечером Кортезе был задержан полицией для допроса. Потом его отпустили.
В Модене был объявлен траур. В день похорон в церемонии участвовали сорок тысяч человек, заполнивших собор, площадь перед ним и соседнюю площадь Гранде, прежде чем отправиться длинным траурным караваном по улицам центра города. Был там и Энцо Феррари.
По совпадению, в тот же день, в среду, 1 октября 1947 года менялось официальное название его компании. «Авто-Авиа-Производство» прекращала свое существование. Несмотря на то, что все уже называли его компанию «Феррари», почти всегда в кавычках, чтобы подчеркнуть, что речь идет о фабрике, а не о человеке, название оставалось тем же, что и в 1939 году.
Так первого октября родилась «Феррари» – или, точнее, «Автопроизводство Феррари».
Под влиянием трагедии в Модене Феррари долго размышлял, участвовать ли в следующей гонке, Гран-при Турина, которая должна была проходить на трассе «Валентино». Это была важнейшая после «Милле Милья» гонка в том сезоне. Он окончательно решил участвовать в ней только тогда, когда понял, что его колебания после неудачных последних гонок сезона трактуются как признак технических проблем, как своего рода досрочное завершение текущего сезона с целью довести машину до совершенства к сезону следующему.
ФЕРРАРИ ОТПРАВИЛ В ТУРИН ВСЕГО ОДНУ МАШИНУ, «159 S», УСПЕШНО ДЕБЮТИРОВАВШУЮ В АВГУСТЕ В ПЕСКАРЕ, И ПОРУЧИЛ ЕЕ ФРАНЦУЗУ РАЙМОНУ СОММЕРУ, КОТОРЫЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1930-Х БЫЛ ПИЛОТОМ ЕГО КОМАНДЫ. ДОБРАВШАЯСЯ В ТУРИН В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ ИЗ-ЗА ДОЛГИХ РАЗДУМИЙ ФЕРРАРИ, «159 S» СОММЕРА ПОД ЛИВНЕМ ПОКАЗАЛА В КВАЛИФИКАЦИИ ТОЛЬКО СЕДЬМОЕ ВРЕМЯ. НО В ОТНОШЕНИИ ГОНКИ ФЕРРАРИ БЫЛ СПОКОЕН.
В воскресенье, 12 октября, погода улучшилась. Старт был дан в 11 часов 10 минут утра. Соммер сразу же поехал отлично, вышел вперед. Соревноваться с ним могли только Виллорези и Аскари и только в начале гонки. Когда Аскари на девятнадцатом круге вынужден был сняться из-за неисправности КПП, у Соммера уже было девять секунд преимущества над Виллорези.
Десятью кругами позже остановился и Виллорези. К тому времени француз уже установил рекорд круга в гонке. После схода второй «Мазерати» гонка пилота Феррари стала почти формальностью. На сороковом круге его преимущество над соперником, идущим вторым, составило одну минуту и двенадцать секунд.
Поведя гонку «чрезвычайно уверенно», не имея себе в ней равных, после 105 кругов и 504 километров Соммер пересек финишную черту под клетчатым флагом. Выйдя из машины, он попал в объятия Буссо, конструктора «159 S». Феррари, более сдержанный, радовался не так бурно. Рядом с ним, конечно же, был и Бацци, который сыграл отнюдь не последнюю роль в победе машины из Маранелло.
Но, насладившись успехом, после официальных празднований, последних поздравлений и интервью, скрывшись от любопытных глаз, Энцо Феррари хотел сделать еще кое-что, прежде чем покинуть никогда не любимый им Турин. Место, куда он хотел пойти, было недалеко от финишной линии трассы, которая для него значила так много и которая, в некотором смысле, действительно была вершиной его профессиональной – и не только – жизни.
Неподалеку в парке Валентино была скамейка – такая же, как все остальные, из дерева и кованого железа. Вот уже почти тридцать лет она была для Феррари стартовой линией, и как теперь понимал Феррари, и финишной тоже. Он нашел в ней если не утешение, то убежище в тот ноябрьский день 1918 года, когда «ФИАТ» закрыл перед ним дверь, отказав в рабочем месте. Сегодня, в день первой престижной победы машины, которая носила его имя, Энцо Феррари шел туда подвести баланс с самим собой.
Он оставил своих и направился в парк. Один, как это было и тридцать лет назад (хотя сейчас он искал этого одиночества и даже был рад ему, пусть и с той таящейся в нем грустинкой, которая на самом деле ему так нравилась и с которой он чувствовал себя в своей тарелке), он отправился на поиски скамейки, преследовавшей его кошмаром наяву в течение трех десятилетий. Он нашел ее, сел на нее и заплакал, как плакал от безысходности в осенний день 1918 года. «У слез того дня» октября 1947 года, конечно же, «был совсем другой вкус».
Да, это был мелодраматический жест, один из тех, которые он любил и от которых не мог удержаться. И, возможно, он долго продумывал его в деталях, в том числе и слезы, потому что только полное повторение всего, что он делал и переживал двадцать девять лет назад,
