Скажи, что я буду ждать ее там. Твила будет ждать Дитя на болоте. Мне нужно сказать ей что-то очень-очень важное, справишься? Просто приведи ее.
– Лу-у-у-уберт привести.
– Да, Лу-у-у-уберт привести Дитя на болото. Запомнил?
Тот снова закивал, потерся о нее щекой, а потом помчался вверх по улице и вскоре скрылся между домами.
– Я надеюсь на тебя, Лубберт, – прошептала Твила ему вслед, а потом подхватила узелок и поспешила к болоту, держась обочин и кустов.
* * *
Роза ловко орудовала иглой, чиня рубашку, но время от времени нет-нет да и поглядывала на спящего. До чего же хорошенький: кожа белая, гладкая, даже дорогой не огрубленная (она нарочно спозаранку в лавку сбегала и кусок душистого лавандового мыла купила – ну не дегтярным же такое личико шкрябать!). Каштановые кудри, которые она вчера помогала промывать, разметались по подушке, и Роза даже на минутку забылась, залюбовавшись их блеском. Высокие скулы, нос тонкий, с небольшой горбинкой – так и хочется пальчиком провести… Ресницы, черные и длинные, как у девицы, сейчас отбрасывали мягкие полукружия теней на щеки. И тем разительнее был контраст, когда янтарные глаза распахивались, – всю мягкость как рукой снимало.
Роза погладила рубашку, которую держала на коленях, – тоже гладкая, шелковистая, и как только он из нее не выскальзывает? Тонкое шитье лозой вилось по воротничку, расцветало на груди. Вздохнув, она продолжила работу. За окном накрапывал дождик, разбивая двор на серую мозаику, где-то далеко скулил пес, а под половицей скреблась мышь. Роза аккуратно затягивала стежки, стараясь, чтобы шовчик вышел как можно неприметнее.
– Как красиво у вас получается…
От неожиданности она укола палец и хотела сунуть его в рот, но большая ладонь накрыла ее руку.
Роза подняла голову и тут же оказалась зачарована темно-желтыми глазами, на дне которых вспыхивали искорки. До чего же чуднóй цвет, и ободочки светлее радужки…
– Простите, кажется, из-за меня вы поранились.
– Нет-нет, ничуть! Ну, разве что самую малость…
Да отхвати она сейчас пару пальцев – и тогда бы не отняла руки! Лежащая сверху ладонь была теплая и мягкая, с редкими островками шершавых мозолей. Просить убрать ее почему-то совсем не хотелось, и двигаться тоже.
«Интересно, сколько прилично вот так не забирать руку? – подумала Роза. – Ну, я девушка не ученая, джентльмену оно виднее».
Он же тем временем потянулся, неторопливо, с видимым наслаждением человека, которому в жизни не изменяли здоровье, сон и аппетит, и словно позабыв о неудобном положении. Теперь, когда хозяин проснулся, все части его тела и даже костюма пришли в движение, будто доказывая, что соответствуют беспокойному темпераменту владельца. Складки на рубахе зашевелились, ломаясь треугольниками, каштановая прядка упала на лоб, но не остановилась и заскользила к виску, выше локтей проступил и заиграл рисунок вен. В комнате сразу стало как-то полнее, светлее и будто многолюднее. Даже былинки больше не парили в воздухе мутной взвесью, а торопливо суетились, не решаясь коснуться пола и других поверхностей, где им бы пришлось неподвижно осесть.
Покончив с потягиванием, он взял со стула батистовый платок, который Роза сложила аккуратным конвертиком, и перевернул ее руку ладонью кверху.
Ей тут же стало неловко за свою ладонь: красная, огрубевшая от нескончаемой стирки, глажки и уборки. Кожа обветренная, сбоку маленький ожог, и ногти криво острижены, не то что у него – ровные молочно-белые полумесяцы (накануне он попросил подать из камзола чехольчик с заостренными деревянными палочками. Зачем нужны эти миниатюрные копья, Роза поняла, только когда он принялся чистить ногти, тщательно, скрупулезно, вертя руки так и эдак).
Он обернул платок вокруг уколотого пальца и повязал, так что сверху оказался золотой вензель с буквами «Л» и «Д», сплетенными в пышную лилию.
– Не стоило так хлопотать, господин, – забормотала Роза, теребя узел. – Я к таким делам привыкшая.
– Ну что вы, Роза. Это самое малое, чем я мог вас отблагодарить. – Он кивнул на сложенную чистой стопкой одежду.
– У вас тут воротничок с краю порвался, – заторопилась она, словно оправдываясь, что взяла рубашку без спроса, – вот я и приняла на себя смелость поштопать.
Теперь Роза уже и сама сомневалась, в этом ли была главная причина, или ей просто хотелось к ней прикоснуться…
Он наклонил голову и погладил дорогую ткань, при этом легонько (и, конечно, совершенно случайно) задев ее пальцы.
– Какая искусная работа. Право же, моя рубашка не выглядела лучше, даже когда ее только принесли от портного.
– Скажете тоже! – вспыхнула Роза. – Вы преувеличиваете.
– Ничуть. Более того, я начинаю думать, что вы настоящая фея этого дома, Роза, скромная и трудолюбивая. Вся работа на вас…
– Ну, стряпуха-то у нас приходящая…
– Мастер вечно в делах, в пациентах. Ему и невдомек, сколько всего вы для него делаете…
«А ведь и правда! – задумалась Роза. – Как приятно, что нашелся человек, который наконец-то это оценил».
– Помнится, была тут еще одна девушка – та, что разлила воду, а вам потом затирать пришлось. Какая неловкая для служанки.
– Так это Твила! Она и не служанка, – пояснила Роза и тут же спохватилась. – Ой, что же это я. Надо бы мастера позвать, чтоб ногу вашу осмотрел.
Она нехотя поднялась, но ладонь опять легла на ее руку, удерживая.
– Чуть позже, милая Роза, не лишайте меня так сразу удовольствия от вашего общества.
Роза глянула вниз, на переплетенные пальцы, и не нашла ни единой причины настоять на своем. Кинув для порядка обеспокоенный взгляд на дверь, она опустилась на стул и снова взялась за шитье. С перевязью куда медленнее и не так ловко получалось, но господин дело говорит: всей работы вовек не переделать, а ему, сердечному, небось тоскливо тут одному-одинешеньке быть. Вон как весь извертелся, ни минутки ведь покойно побыть не может: то складку на простыне разгладит, то облезающую краску ногтем подденет, то подушку под бок подоткнет.
– Вы начали говорить про ту девушку, как бишь ее… Тве… Тва…
– Твила, – охотно повторила Роза. – Но она, как я сказала, не служанка, так, к порогу прибилась.
– Прибилась, значит? – В его бархатном голосе прорезались низкие нотки. – Вот и мне почудилось, что она… м-м-м… не принадлежит этому месту.
– Тут вы точнехонько угадали, господин, нездешняя она. Да и проку от нее чуть и фиговый листочек. Больше объедает мастера, чем пользы приносит.
– Так зачем же он ее держит?
– А он и не держит: сама как привязалась, так и не отстает.
– И давно она здесь?
Роза подняла глаза к потолку, прикидывая. В углу билась какая-то мошка, силясь вырваться из невесомого плена.
«Надо будет
