тщательный уход, который ты не сможешь обеспечить, тут нужен специалист. Оставив волосы на своей голове, ты обречешь их на скорую и бесславную кончину. День за днем ты будешь с горечью наблюдать за их падением, не в силах что-либо изменить. Но произойдет это не сразу, о, нет! Сначала исчезнет блеск, затем появится ломкость, потом они начнут оставаться на руках тех, кто вздумает погладить тебя по голове. Они будут выпадать один за другим, и ты ничего не сможешь с этим поделать. И вот в один ужасный день останется всего один, тонкий и беззащитный… – шляпница вынула из кармана шелковую нитку и поместила ее на ладонь, – а потом не станет и его. – Она подула, и Твила, сглотнув, наблюдала, как шелковый волосок медленно планирует на пол. – И тогда ты падешь на колени, возденешь руки к небу и возопишь: «Почему, о, почему я не доверилась мудрости и опыту Эприкот Хэт?! Почему не сделала правильный выбор?»
Твила и не заметила, как та оказалась совсем рядом. Пальцы с коротко остриженными ногтями крепко вцепились в ее локоть, а густо обмазанные сиреневой помадой губы придвинулись к самому уху:
– А я могу это изменить. Могу повернуть время вспять, остановить мгновение, увековечу их, создам оду твоим волосам, которая переживет тебя самое! Только представь: малышки по имени Твила уже не будет на свете, а люди будут по-прежнему восхищаться ее шевелюрой. Не в этом ли есть бессмертие?!
Глаза ораторши фанатично вспыхнули. Твила попыталась вырваться, но та лишь крепче сжала ее руку:
– А на те денежки, что я заплачу, ты сможешь купить конфетки, много-много конфеток. Девушки ведь любят сладкое, правда?
– Денежки? – рассеянно переспросила Твила.
– Ну, конечно! – облегченно воскликнула мастерица. – Я ведь с самого начала об этом сказала!
Она бросилась к прилавку и принялась выворачивать содержимое ящиков. Кулек с мандаринами вывалился, и оранжевые плоды рассыпались по полу упругими мячиками. Мастерица случайно наступила на один, размазав сочный плод по полу, но даже не заметила этого. Ее руки тряслись, когда она протягивала Твиле какую-то фамильную брошку, граненые монетки и бесценное перо орлана.
– Нет, простите, вы неправильно поняли. Я… я их не продам, простите.
Твила взялась за ручку двери. На глазах Эприкот выступили слезы.
– Тщеславная эгоистичная девчонка! – выкрикнула она. – Ты не понимаешь, что поставлено на карту. Они тебе не нужны, ты даже не умеешь с ними обращаться! Да ты их просто недостойна! А мастер Блэк, о нем хоть на миг подумала?
Твила уже занесла ногу за порог, но при этих словах дрогнула.
– Что вы имеете в виду?
Эприкот тут же сообразила, что нащупала слабое место. Она постаралась взять себя в руки и напустить в голос убедительности:
– А то – только представь, что на эти деньги можно будет купить уголь для очага, новые лекарства и… и, – Эприкот судорожно изыскивала убедительные аргументы, – накормить его славного милого песика…
Целую минуту Твила раздумывала, а Эприкот стояла, боясь пошевелиться и даже вздохнуть.
Наконец Твила покачала головой.
– Простите, но нет, – сказала она тихо, однако твердо и выскользнула за дверь.
Когда она ушла, Эприкот бросилась на пол и принялась молотить по нему кулачками в бессильном отчаянии, заливаясь слезами. Потом вскочила и взялась за свои бесполезные сокровища: по одному выковырнула камешки из фамильной брошки, сломала перо и зашвырнула подальше монеты. Окинув воспаленным взглядом полку с вечерними париками, разрезала их все (правда, потом опомнилась и долго ползала, сгребая прядки и собирая обрывки лент). Ее грудь разрывали рыдания, по сравнению с которыми плач Андромахи показался бы нервным хихиканьем.
Проходившие в этот час мимо лавки могли слышать грохот, животный вой (Эмеральда даже решила, что шляпница завела собачку) и призывы всадников Апокалипсиса.
* * *
Эшес покончил с вечерним обходом и возвращался домой. Уже сгустились сумерки, но он выбрал кружной путь через проселочную дорогу, чтобы немного проветриться.
Заслышав позади стук копыт, свернул к обочине, решив переждать, пока всадник проедет. Судя по скорости, с которой тот мчался, ждать пришлось бы недолго. Мужчина пронесся мимо, обдав его целым фонтаном брызг из ближайшей лужи, и Эшес, отряхнувшись, собрался было продолжить путь, но тут впереди послышалось конское ржание, короткий крик, и незнакомец вместе с конем очутился на земле. Видимо, копыто зацепилось за колдобину, прикрытую черной пленкой лужи. Ногу всадника придавило, и теперь он пытался выбраться из-под коня, чертыхаясь и ожесточенно стегая его плетью – бесполезная затея, целью которой было скорее выместить злость, чем заставить его сдвинуться с места. К тому моменту, когда Эшес подоспел, животное уже жалобно ржало.
– Скорее же, черт подери! – крикнул мужчина, завидев его. – Не особо-то вы торопились!
– Погодите, – перебил Эшес. – Не шевелитесь, не то повредите лодыжку.
– Прикажете мне всю ночь тут лежать? – прокряхтел тот, продолжая дергаться.
– Нет, просто нужно поискать рычаг. Похоже, ваш конь ранен и так просто не встанет.
Эшес заозирался по сторонам, но вдоль этого участка дороги, как назло, рос лишь низкий кустарник и трава.
– Так чего же вы ждете? Ищите! Это из-за вас мой конь налетел на рытвину. Это вам следовало свернуть себе шею!
Эшес взглянул на пыхтевшего незнакомца, на жалобно скулящего коня, поднялся и, не оглядываясь, двинулся в сторону деревни. Через секунду позади раздался крик:
– Эй, куда вы?
– Домой. Вечерами холодает, знаете ли, а меня ждет теплый ужин и компания куда приятнее вашей.
– Погодите…
Эшес не сбавил шага.
– Стойте, вы же не оставите меня здесь!
– Именно это я сейчас и делаю.
– У вас в руках саквояж… да вы врач!
– Я всего лишь хирург[33], но завтра непременно напишу в город, обрисую вашу ситуацию и вызову врача.
– Постойте… – и сквозь стиснутые зубы, – помогите… прошу вас.
Эшес остановился и обернулся:
– И вы воздержитесь от оскорблений и будете слушаться?
Мужчина яростно сверкнул глазами, лицо перекосила судорога боли.
– Да… – выдохнул он, кривясь.
– Тогда первым делом перестаньте ерзать. – Эшес быстро вернулся к нему, забрал плеть и закатал рукава. – Достаточно и того, что ваш конь дергается, затрудняя задачу.
– Подайте сумку…
– Что?
– Дорожную, вон ту, приторочена к седлу.
Эшес открепил и протянул ему коричневую кожаную торбу с тиснением. Мужчина пошарил внутри, вытащил что-то, сверкнувшее резной рукояткой, и, прежде чем Эшес успел что-либо сообразить, приставил дуло коню меж глаз. Грянул выстрел, конь резко дернулся, всхрапнул и затих.
– Теперь не помешает, – сообщил незнакомец, стирая кровь с лица, и устало отбросил сумку.
* * *
Открывшая им Роза секунду молчала, а потом принялась визжать. И ее можно
