«НИЧТО МЕНЯ НЕ МИНОВАЛО!»
Под ними шла ожесточенная уличная борьба; над ними воздух был полон русскими самолетами. Через несколько минут разрыв тяжелого русского снаряда вырвал низ самолета и повредил правую ногу фон Грайма. Райч наклонилась через его плечо, овладела штурвалом и, увертываясь и прилегая к земле, ей удалось посадить самолет прямо на улице. Была остановлена проезжавшая автомашина, и фон Грайм был отвезен в имперскую канцелярию. По пути ему была оказана первая помощь, а по прибытии в бункер он был помещен в операционную, где его сразу же навестил Гитлер. Его лицо, говорит Райч, выражало благодарность в связи с прилетом фон Грайма «Даже солдат, — сказал Гитлер, — имеет право не повиноваться приказу, который ему кажется бесполезным и безнадежным». Он спросил фон Грайма, знает ли он почему его вызвали. Последний ответил отрицательно.
«Потому что Герман Геринг изменил мне и своему отечеству, — пояснил Гитлер. — За моей спиной он установил отношения с врагом. Это трусость! Он направил мне лишенную всякого уважения телеграмму, в которой сообщает, что я однажды назвал его своим преемником и что теперь, когда я не могу больше управлять из Берлина, он готов заменить меня, находясь в Берхтесгадене. Телеграмма заканчивается словами, что, если он не получит ответа, то будет считать, что я согласен!».
Во время этого разговора у Гитлера на глазах были слезы. Голова была опущена, лицо смертельно бледно, и когда он передал фон Грайму для прочтения фатальную телеграмму Геринга, бумага дрожала в его руке. В то время как фон Грайм читал телеграмму, Гитлер наблюдал за ним, тяжело и судорожно дыша. На щеке дрожал мускул. Внезапно он закричал:
«Ультиматум! Грубый ультиматум! Больше ничего не осталось! Ничто меня не миновало! Не соблюдают ни верности, ни чести. Не осталось ни одного оскорбления, ни одного предательства, которое бы я не испытал. Теперь еще это! Это конец! Ни один удар не прошел мимо!».
После некоторой паузы Гитлер пришел в себя и объявил фон Грайму, что вызвал его для того, чтобы назначить главнокомандующим авиацией в ранге фельдмаршала вместо Геринга. Ради этой формальности были принесены в жертву жизни германских летчиков. Было бы достаточно телеграммы, но Гитлер предпочел этот драматический, хотя и дорогостоящий способ, в результате которого фон Грайм совершенно без всякой пользы был на три дня прикован к постели.
В эту ночь Гитлер вызвал Ганну Райч в свою комнату. Он сообщил ей, что все кончено и что он и Ева Браун подготовили все для самоубийства и для последующего сожжения их трупов. При этом он передал Ганне Райч для нее и фон Грайма ампулы с ядом для использования в случае опасности пленения.
Этой ночью русские снаряды уже рвались непосредственно на территории имперской канцелярии, и жители бункера сидели в различных трагикомических позах, прислушиваясь к гулу и треску солидных перекрытий. Ганна Райч провела почти всю ночь у постели фон Грайма, готовясь к совместному самоубийству, если русские ворвались бы утром. Они договорились, что проглотят яд, который им дал Гитлер, и прежде чем яд начнет действовать, выдернут кольца из ручных гранат, прижатых к телу.
«Я ОЖИДАЮ ПОМОЩИ БЕРЛИНУ»
Ночью 27 апреля бомбардировка имперской канцелярии русской артиллерией достигла максимума. Укрывшимся в бункере точность ложившихся снарядов казалась смертоносной. В любой момент они ожидали вступления в район имперской канцелярии русских наземных войск. Как рассказывает Ганна Райч, в эту ночь Гитлер созвал своих приближенных, и это сборище обреченных обсуждало в деталях свои планы самоубийства и уничтожения трупов. Они договорились, что появление первых русских солдат явится сигналом для всеобщего самоубийства. Затем каждый произнес краткую речь, поклявшись в вечной верности фюреру и Германии. Такова была атмосфера в бункере.
3 действительности все это было, конечно, шарлатанство. Весьма немногие из тех, кто высказал желание сообща умереть, выполнили свое героическое решение. Интересно отметить, что целый ряд из них находятся в добром здравии, уверяя англо-американские власти в том, что они никогда, по существу, не имели связи с нацистами.
Что касается Гитлера, то его намерения были искренни. Он решил умереть, если падет Берлин. И все же — такова была необычайная уверенность, понемногу сменившаяся отчаянием — даже теперь он еще верил, что столица может быть спасена. Он считал себя, по-видимому, каким-то амулетом, присутствие которого делало город неуязвимым.
«Если я покину Восточную Пруссию, — сказал он как-то фельдмаршалу Кейтелю, — тогда Восточная Пруссия падет. Если я останусь, она будет удержана».
Кейтель убедил его уехать из Восточной Пруссии, и она, следовательно, пала. Но Гитлер решил не покидать Берлин, и Берлин поэтому не мог пасть. Он бегал взад и вперед по бункеру, размахивая почти скомканной его потными руками географической картой, и объяснял всякому случайному посетителю сложные военные операции, которые должны были всех спасти. Иногда он выкрикивал приказания, как будто бы командуя защитниками Берлина; иногда раскладывал карту на столе и, сгорбившись над ней, передвигал дрожащими руками пуговицы, символизировавшие армии.
Но самые упорные иллюзии были сметены фактами. 28 апреля русские сражались уже в непосредственной близости от центра Берлина. Из бункера посыпались истерические телеграммы. «Я ожидаю помощи Берлину», — телеграфировал Кейтелю Гитлер. Вместо помощи пришло известие, что Гиммлер ведет переговоры с союзниками. Сцена, последовавшая за получением этого известия, была ужасной. «Он бесился, как сумасшедший, — сообщает Ганна Райч. — Он побагровел так, что его лицо стало неузнаваемым». Это был последний и самый тяжелый удар: верный Генрих изменил ему».
АДОЛЬФ И ЕВА ЖЕНЯТСЯ
Нет сомнения в том, что предательство Гиммлера было сигналом к финалу. Рано утром 29 апреля, простившись с фельдмаршалом фон Граймом и Ганной Райч, которым удалось бежать на самолете, Гитлер перешел к одному из своих последних дел, предшествовавших смерти. Он женился на Еве Браун. Для совершения этой символической церемонии Геббельс доставил в бункер некоего Вальтера Вагнера. Занимавший какое-то невыясненное почетное положение в качестве чиновника Берлинского муниципалитета, он был призван узаконить брак Гитлера. Вагнер прибыл в бункер, где его никто не знал ранее кроме Геббельса, в форме НСДАП с нарукавной повязкой «фольк-сштурма». Церемония состоялась в маленькой комнате для совещаний, рядом с личными апартаментами фюрера.
Кроме Гитлера, Евы Браун и Вальтера Вагнера, в качестве свидетелей присутствовали Геббельс и Мартин Борман. Формальности были кратки. Вступающие в брак объявили, что они чисто арийского происхождения и не страдают наследственными болезнями. В соответствии с военным положением и другими экстраординарными обстоятельствами, они заключили брак военного времени без всякой дальнейшей отсрочки. Через несколько минут был подписан формуляр, и церемония была окончена. Когда невеста стала подписываться, то сначала она начала писать Браун, но, спохватившись, зачеркнула букву «Б» и подписалась «Ева Гитлер, урожденная Браун». Затем молодожены удалились в свои апартаменты, где состоялся свадебный завтрак.
Вскоре после этого Борман, Геббельс с женой и две секретарши Гитлера — Кристиан и Юнге — были приглашены в комнату фюрера. Там они провели несколько часов за шампанским и беседой. Разговаривали о старом, добром времени и старых друзьях, о свадьбе Геббельса, на которой свидетелем был Гитлер. Затем Гитлер заговорил о своих планах самоубийства, и вся компания на некоторое время погрузилась в мрачное раздумье. После этого Гитлер в прилегающей комнате продиктовал секретарше Юнге свое завещание. Остальные участники завтрака иногда вызывались Гитлером в эту комнату.
