Я повернулась к ней:
— Рен?
— Что?
— А ты что скажешь?
— Насчет чего?
— Ты не собираешься признаться, что каждый раз возвращалась домой к чашке какао и любимому медвежонку?
— И не подумаю. — Ее брови в ужасе взлетели на лоб от одной этой мысли. — Каждое очко заработано, и я горжусь этим. А ты ничего не хочешь нам рассказать?
— Например? — удивилась я.
— После признания Эммы вполне может оказаться, что ты на самом деле обрабатывала троих за ночь на протяжении последних трех месяцев, приняла участие в нескольких оргиях, поимела всех, кто оказался под рукой, в том числе брата Эммы, моего папу и молочника, а твоя кровать рассыплется в прах, если попытаться использовать ее еще раз.
— Ну, если верить слухам, которые ходят обо мне на работе, все именно так, — вздохнула я. — Хотя на самом деле ничего подобного. Я остановилась на номере первом, как вам известно. Знаю, все это было затеяно для моего блага, но я не создана для этой игры. Шансы у меня были, но каждый раз все шло не так. Или я трусила. Как выяснилось, промискуитет — не мой конек.
Думаю, что где-то во мне есть кнопка «выкл.», отключающая мое сексуальное влечение, и большинство мужчин нажимали ее. Все, кроме Джейка, если придерживаться фактов. Только ему удалось заставить меня расслабиться… и… получить удовольствие, настоящее удовольствие, я хочу сказать. Это даже печально. Я ведь могла всю оставшуюся жизнь думать, что не люблю секс. Но единственный прок от моего открытия — то, что теперь я знаю, что теряю! Но все же я удвоила свой счет. Это единственное утешение, если только забыть, что до этого мой счет равнялся одному.
— Эй, если считать в процентном соотношении, то выиграла я! Я увеличила мой предыдущий результат на сто процентов!
— Хорошая теория. Лекс. — Серена нежно обняла меня за плечи. — Но думаю, в этом случае я тоже выигрываю.
— Не может быть!
Она медленно кивнула, лицо ее медленно озарилось довольной улыбкой.
— И я неплохо повеселилась, набирая очки, клянусь Богом! Не расстраивайся Лекс, в любом случае платить по счету в ресторане теперь придется Эмме. Ее рейтинг обратился в большой жирный ноль.
Эмма философски пожала плечами.
— Какого черта? Это пошло нам на пользу. Тео понял, что я для него значу, разве это не самое главное? И возрождение наших отношений обойдется мне в пару тарелок макарон, разве это не смешно?
— Так, значит, игра закончена? — спросила я; меня медленно охватывало облегчение.
— Конечно! — Эмма возбужденно пожала мне руку. — При этом Серена завоевала золотую медаль в охоте на мужчин, ты разбудила свою сексуальность, а я возродила похеренные отношения. Кажется, мы все в выигрыше?
Она с надеждой посмотрела на Рен в поисках согласия.
Рен пару секунд сохраняла невозмутимое выражение лица, а потом рассмеялась.
— Групповушка! — выкрикнула она, обнимая нас за плечи.
— Что такое? — Джем, который на время пропал из виду, просунул свою белокурую голову в дверь. — Кто-то упоминал групповой секс?
В углу у стереосистемы несколько парней в плиссированных теннисных юбках, розовых напульсниках и кроссовках пытались стянуть футболки с двух футболистов.
Кто-то приглушил свет и поставил какую-то располагающую к поцелуям музыку. Бородатая монахиня танцевала щека к щеке с байкером. Команда регбистов так и держалась вместе, обнявшись и покачиваясь, как бланманже. Королева пробудилась и извивалась в непристойном танце с маленьким толстым хоккеистом в яркой красно-желтой форме, затянутая в чулок королевская ножка была зажата пухлыми бедрами.
Эмма и Тео составили странную пару: Мэгги Тэтчер танцующая в объятиях Джимми Моррисона. Боже, теперь они целуются. Прошу прощения, но не очень-то приятно смотреть, как форменная стерва целуется с мертвым рок-божеством.
Серена, несмотря на свою щетину, выглядела как девушка в мужской одежде. Она танцевала с рослой блондинкой в высоких сапогах, ее голова счастливо покоилась на пластиковом бюсте. Судя по всему, сегодня она сможет пополнить свой счет. Блондинка только что дружеским жестом положила свою руку с длинными красными ногтями ей на задницу.
Однако пять минут спустя Рен оказалась рядом со мной — я как всегда сидела на диване, со стаканом в руке и в гордом одиночестве.
— А я была так близко, — холодно заметила она, плюхаясь по соседству, — мне удалось удачным маневром зажать его в темном углу.
— И что пошло не так?
— Да все шло, как надо. Наши языки только встретились — и тут у него потекли сопли. Оказывается, у него аллергия на кошек.
— Ты ведь могла просто отцепить свои бакенбарды!
— Конечно, это не проблема, от них я могу избавиться легко. Но что, если мне захотелось бы пригласить его домой? Я ведь не могу вот так запросто выставить на улицу Пузана? Нет, любишь меня — люби мою киску.
— Я люблю твою киску. — Джем, который хвостом ходил за Рен весь вечер, опять подплыл к нам с бутылкой шампанского, из которой он постоянно прихлебывал; из-под мышки у него высовывалась голова лучшего друга, Мартина. — Возьми меня домой, и я буду гладить ее, пока она не замурлыкает.
Почему мой брат иногда становится таким грязным пошляком? Мы обе бросили на него убийственные взгляды, которых и заслуживало подобное замечание. Он отшвырнул Мартина и упал на пол, схватившись за грудь, словно его застрелили.
— О, если бы взгляды могли убивать, я бы уже был на шесть футов под землей, кормил бы червей! — возопил он.
— Хорошо, что ты знаешь свое место, — сухо ответила я.
— Эй, Джем! — крикнул Мартин, обе его пластиковые груди уже глядели в пол. — Поднимайся с пола, прибыла гордость семейства.
Наконец приехала Эрика, видимо полностью оправившаяся после испытания нашим матриархом и выглядевшая просто потрясающе.
Ее темные волосы были зализаны назад воском, на ней был отлично скроенный простроченный шнуром костюм, белая рубашка с крахмальным воротничком и пышными манжетами и черные сапожки, как у танцора фламенко. На верхней губе у нее лихо красовался локон ее же волос. Она выглядела как обходительный, но коварный усатый злодей из немого кино двадцатых годов.
К сожалению, ее сопровождал настоящий злодей из девяностых. С ней пришел Ларри.
Он нарядился французской шлюхой — высокие шпильки, черный берет, лихо надвинутый на одну бровь, черный гладкий парше, черная юбка с разрезом спереди, позволявшим любоваться мускулистым бедром, и прозрачная блузка, сквозь которую просвечивал лифчик, будто скроенный для кормящей слонихи, с двумя розовыми воздушными шариками в нем.
