В тот момент он верил лишь себе. Верил своему безрассудному порыву и наслаждался им.
«Пусть! — выходя из подъезда, думал Колька с праведным гневом. — Никто меня не знает. Ни Вера, ни мать. Но теперь узнают. Особенно этот козел узнает. До печенок пропрет! Ха! Вот такая фишка, урод! Я ничего не могу? Я все могу. Ты хотел удивиться? Я тебя удивлю. Если уже не удивил!»
Он не замечал ни холода, ни прохожих. В своем упоительном ликовании он не заметил даже Веры, догнавшей его.
Мысль его запнулась, когда он увидел ее. Она была серьезна и сосредоточенна, как никогда. Вера протягивала ему куртку, которую несла с собой.
— Надень. Простудишься.
Он смутился так, словно она могла подслушать его мысли. Потупившись, Колька не вытащил рук из карманов, подгребая носком сапога что-то на земле. Ему все еще хотелось, чтобы его уговаривали, смутно понимая, что это по-детски, но уже не мог отказать в удовольствии ощущать себя в центре чьего-то внимания. Особенно внимания Вериного. Почему, он и сам не мог сказать. Что в ней было такого? Иногда исподволь он смотрел на нее и пытался хоть с чем-то соотнести свои чувства к ней. Она ничем не отличалась от остальных девчонок, но все равно было что-то притягательное в ее миниатюрной живости, в ее крепких монгольских скулках, на которых появлялись крохотные ямочки, стоило лишь ей улыбнуться, в ее пальцах с мягкими и теплыми подушечками, так отличавшихся от его рук, в которых уже угадывалась мужская узловатость, в ее широко и открыто смотрящих на мир глазах цвета плодов каштана, в ее простой и естественной походке, не испорченной девчоночьим искусом походить на топ-модель Наоми Кэмпбэл. Вера была Верой. И это ему нравилось все больше.
— Надевай, говорят тебе! Нечего ломаться! — устав ждать, повысила она голос и насильно сунула куртку ему под мышку. — Должна быть тебе впору. Это брата моего. Твой размер. Ну, чего глазами хлопаешь? Или мне тебя уговаривать?
Насмешливости Колька вытерпеть не мог и надел куртку.
— Не надо меня уговаривать! — буркнул он.
Некоторое время они шли рядом, ничего не говоря, словно примеряясь к новым ролям в трагическом спектакле, который придумал Колька.
— Слушай, ты действительно решил уйти из дому? — спросила она наконец, пытливо взглянув на него.
— Думаешь, я гоню?
— Я думаю, тебе надо нормально выражаться. Терпеть не могу этот словесный мусор для прыщавых малолеток. От него пахнет сигаретами, дешевым вином и ранними половыми связями.
— Чем пахнет? — скупо улыбнулся он, не в силах сдержаться.
— Чем слышал.
— Ты так никогда не говорила.
— Тебя не хотелось травмировать, — ехидно отозвалась она.
— Почему?
— Ты еще маленький.
— Чего? — возмутился он.
— Ты маленький и глупый, — спокойно повторила она с полным сознанием своей правоты. — Вы взрослеете и умнеете годам к тридцати. И то не все.
— Тоже мне, специалист по мужикам нашлась, — скривился Колька.
Она пропустила его шпильку мимо ушей. Вера умела оставаться невозмутимой, когда ситуация этого требовала.
— А что если я пойду с тобой? — неожиданно спросила Вера.
— Зачем? — вдруг испугался он, потому что сценарий, такой простой, безупречный и почти вызывавший гордость, сразу осложнился бы. К тому же ЕЕ желание выглядело нелепым и безрассудным, в отличие от ЕГО решимости.
— Может, мне тоже все надоели? Как ты сказал бы, шнурки мудят. Или таким девчонкам, как я, не полагается убегать из дому? Я ведь, по-твоему, пай-девочка. Цветочки развожу, стихи в дневнике пописываю. Папу-маму слушаю. Да?
— А разве нет? — переспросил Колька снисходительно, и ему вдруг показалось, будто она видит его гораздо глубже, чем он того хотел бы.
— Пошли, — сказала она и решительно направилась к троллейбусной остановке.
Он не мог понять, что она задумала, и его решительность, кипевшая в душе, стала медленно остывать. Кольку кольнуло неприятное ощущение ускользающей из рук инициативы. Вера не имела права присваивать его боль, его грандиозную бурю. Это было нечестно!
Раздосадованный и слегка заинтригованный, Колька отправился следом за ней.
Дима никогда не видел Дашку на сцене, хотя она много раз звала его. Ему как-то трудно было воспринимать ее в таком серьезном деле, как игра в спектакле молодежного театра, куда Дашку занесло год назад. Кажется, эта воплощенная непосредственность Дашка запросто заявилась к театральному начальнику и предложила себя. В лучшем смысле этого слова. Опешившему начальнику ничего не оставалось, как тут же дать студентке небольшую роль в очередной постановке. С тех пор Дашка регулярно получала возможность немного подзаработать и набраться сценического опыта.
Что касается Димы, то его пугала перспектива увидеть свою пассию в каком-то новом амплуа, отличном от того, которое он хорошо изучил. Если бы Дашкины таланты стали так очевидны, он обязательно почувствовал бы себя неловко. Дашка его вполне устраивала как Дашка — веселая, ненапряжная девица с массой милых, но не подавлявших его мужское эго маленьких достоинств.
Но в театр Диме пришлось пойти. Дашка несколько дней не звонила, и дома у нее трубку никто не поднимал. Он решил, что это из-за разговора, случившегося у них намедни. Дурацкого разговора, зачинщиком которого стал он сам.
Речь зашла о Тимофее, беспокоившем Димку все больше.
— Знаешь, — сказал Дима, — а Тимон очень странный парень.
— Ха! Ты что, только сейчас заметил? — усмехнулась она, суя ему в рот дольку апельсина, который собственноручно очистила, аккуратно бросив кожуру в вазу, стоявшую перед ними на полу.
Разговор происходил, как у них водилось, после приятного практического экскурса в «Камасутру».
— Ну, положим, не сейчас, — пожал он плечами, глядя в потолок и меланхолически пережевывая цитрусовые. — Я-то знаю его давно. Но таким странным он стал недавно. Иногда я его просто не понимаю. Сам напросился на работу и каждый раз прогуливает. Ездит непонятно куда… А я за него в конторе отдуваюсь!
— Хоть режь меня, Димочка, а я думаю, что он киллер.
— Что ты заладила: киллер да киллер!
— Ну, тогда твой Тимон сутенер или наркоторговец! — захохотала она. — Ты у него как-нибудь спроси, почем кокаинчик?
Дашка обладала раздражавшей иногда особенностью даже самый серьезный разговор превращать во что-то балаганное.
— У тебя фантазия буйно-помешанной, — заметил он. — К тому же, даже если это и так, то мне какая разница?
— Как это?! — возмутилась она. — Должен же ты знать, с кем имеешь дело! Разве нет?
— Дурочка ты. Нашла что выдумать — сутенер, наркоторговец!
