— Я неграмотная, — говорит бабка.
— Но мы-то люди грамотные, — говорю я.
— Больно все грамотные стали, — говорит бабка.
— Правильно, бабуся, так его!
Смеются.
— Ну знаете… — говорю.
— Знаем, знаем. — Смеются. — Нас не хочешь слушать, старого человека послушай, больше тебя на свете старая прожила, не меньше тебя в жизни разбирается.
— Я бы таких заказчиков на порог не пускала! — говорит бабуся.
— Позвольте вас спросить, бабушка, с чего вы так на меня накинулись, разве я не прав?
— Смотри, а то милиционера позову! — говорит бабуся.
— Да ну вас, бабушка, — говорю, — или вы вовсе ничего понять не хотите, или попросту ничего не понимаете…
— Ты мать не оскорбляй, — смеются ребята.
— Сынки меня в обиду не дадут, — говорит бабуся.
Они смеются.
— Вот твой спаситель как раз идет, бери его в оборот, а от нас отвяжись, бога ради, поскольку у тебя никакого телевизора с собой нету.
Вижу: входит в ателье молодой парнишка с чемоданчиком, лицо как из гранита высеченное, волосы торчком, и смеется.
Ребята кричат ему со смехом:
— Тебя тут дожидаются!
— Я к вашим услугам, — говорит он смеясь.
— Что же вы, мил человек, к моим услугам до сих пор не были, — спрашиваю я печально.
— С какой такой стати? — смеется.
— А с той стати, — говорю, — что вы обещали, припоминаете?
— А-а-а! — говорит. — Очень приятно вас видеть, еще не женились? Никак не управлюсь, прошу прощенья, один на весь район, а вызовов много, народ требует, очень приятно вас видеть!
— Не могли бы вы, — говорю, — сейчас пойти со мной телевизор починить?
Он обнял меня и смеется:
— А знаете, какой у меня день сегодня?
— Какой?
— Такой день раз в жизни бывает: человеку — двадцать пять лет! Знаете, с каким человеком я в один день родился?
— С каким?
— Неужели не помните? С Ломоносовым в один день родился.
— Поздравляю, — говорю, — от души вас поздравляю!
— Молоток, что нашел меня в такой день, сам понимаешь, ни по каким вызовам не хожу.
Ну что тут возразить? Не хватает еще вступать в пререкания с человеком, родившимся вместе с Ломоносовым! Незатейливая песенка всплывает в памяти: «…только раз в году…», у всех на виду в этот день играют на гармошке невзирая на лица. Я его понимаю. Нервы мои не выдерживают, и я плачу… Сморкаюсь в платок. Я устал. Нежность к людям, к себе самому переполняет меня и вызывает слезы.
— Слышь, брось реветь, — слышу я отзывчивый голос сегодня родившегося, — испортился, значит, телевизор, говоришь? А я думал, приемник у тебя испортился. Так бы и сказал, что телевизор, а то чуть было не те инструменты захватил… Главное, нас с Ломоносовым не забывай!
А главное — смеется!
Приходим.
Он хлопает меня по плечу, по-дружески, со смехом, с такой силой, что я падаю.
Встаю.
Ставлю обед на плиту.
Он открывает чемоданчик с инструментами, но чемоданчик каким-то образом вырывается у него из рук, и все оттуда сыплется на пол, гремит, катится, закатывается, а он смеется.
— Всякое бывает, — говорит он, долго ползает по полу, а я ему помогаю.
— Да ты тут не вертись, — слышу я его веселый голос откуда-то из-под тахты, — ты не торчи перед моими глазами, я этого не люблю.
Я отхожу, покорно стою в сторонке, смотрю, как он ползает, жду.
Наконец он собирает инструменты, подходит с какой-то штуковиной к моему телевизору.
— В такой день, — говорит он, — можно себе позволить все.
Я невольно сказал:
— Только прошу вас, осторожней…
— Знаете, — сказал он весело, — после ваших слов я могу взять свои принадлежности и уйти. Я уйду, и попробуйте вы потом меня добиться…
— Обед скоро будет готов, — сказал я, бросившись наполнять рюмки.
— Я вам делаю одолжение, — сказал он, — став в какую-то дурацкую позу, — я вам любезность делаю, так?
— Так… — сказал я.
Он выпил рюмку, сел около телевизора и произнес целую речь:
— Моя любезность не знает границ! Как товарищ — я золото. Как мастер — золотой. Между прочим, я работал на заводе, где собирал, да будет вам известно, такой вот марки телевизоры, как ваш. Я могу вытащить у вас из телевизора одну штучку, а другую утопить… (Боже мой!). Я могу так переделать ваш телевизор, что ни один механик в мире не сможет понять, в чем дело! (Он весело смеется). Я могу ваш телевизор разобрать до мельчайших подробностей, а потом собрать в прежнее монолитное целое! И могу его так разобрать, что ни одна душа не сможет его собрать. Но могу и устранить дефект, починить, отремонтировать, и он будет работать как новый! Выбирайте любое. А вы знаете, я могу сделать так…
— Ради бога… — сказал я.
Он выпил еще рюмку, снял крышку с телевизора и ткнул в какую-то деталь какой-то своей деталью.
И в этот момент раздался взрыв. Клубы дыма поднялись кверху, и мы закашляли, и что-то покатилось по полу, повертелось и выкатилось к моим ногам.
— Что-то взорвалось, — сказал я робко.
И в ответ услышал его веселый голос:
— Не беспокойтесь, весь он не взорвется.
— А что там взорвалось? — спросил я.
— Видите ли, — сказал он, — это пока неизвестно.
— И вам неизвестно?!
— Мне известно, но не совсем.
— А кому известно? — спросил я испуганно.
Я открыл форточку. Пахло ужасно.
Он вышел ко мне из дыма. Положил мне руку на плечо. Чихнул, икнул, зевнул и кашлянул. После чего сказал весело и уверенно:
— Привозите его к нам. Мы уточним причину взрыва.
— Один вопрос, — спросил я. — Почему вы все беспрерывно смеетесь?
Он взглянул на меня, засмеялся и сказал:
— Молодые ребята, вот и смеются.
— Веселые ребята, — сказал я.
— Во-во, — сказал он, — точно!
МАЛЬЧИКА ПОЙМАЛИ
Он украл на пляже дарственную ручку, зажигалку с дарственной надписью, нейлоновые японские носки и портсигар из вывернутой оленьей кожи с дарственной надписью. Он украл ключи и платок с инициалами.
И вот он сидит на песке, девятилетний мальчик, попавший в дурную компанию.
Вокруг толпа.
— Как ты дошел до жизни такой? — спрашивают его.
Он плачет.
— Тебе не стыдно? — спрашивают его.
А он плачет, бедняга, попавший в дурную компанию.
— Разве так можно? — спрашивают его.
А мальчик так расплакался, что хоть отдавай ему обратно украденные вещи и пусть он идет домой.
— Отпустите его, — говорит один.
И мальчик плачет тише.
— Я в его годы не такие дела обделывал, — говорит другой.
И мальчик уже не плачет.
— Все равно его не посадят, — говорит один.
И мальчик улыбается.
— Может, он случайно, — говорит один.
А у мальчика такой вид, будто у него самого украли, сейчас он погрозит всем пальцем — так у него поднялось настроение.
— А может, он вовсе ничего не крал? — говорит один.
И мальчик встает, чтоб его пропустили.
— Я его ведь за руку поймал! — говорит пострадавший.
И мальчик садится.
— Я его за руку, товарищи, поймал, а он другой рукой ключи в море бросил.
Мальчик плачет.
— Нужно было его сразу за обе руки схватить!
Мальчик громче плачет.
— Надеть бы на него костюм водолазный, пусть ищет ключи, чтоб знал!
Мальчик жутко плачет.
— Я трусы выжимал, а он в это время у меня ключи вытащил, пусть водолазный костюм теперь надевает, а что…
Мальчик плачет. Он так орет, что все плачут.
— Не бойся, мальчик, никто не собирается на тебя водолазный костюм надевать. Дяди шутят.
И мальчик не плачет.
— Кто тебя, милый ты мой, хороший, в море за ключами пошлет, успокойся, сынок, симпатичный такой парнишка…
И мальчик улыбается.
— Да вытри ты слезки, ишь как разревелся, дурачок, папа с мамой небось сейчас за тебя волнуются, ждут не дождутся, а ты тут сидишь, себе нервы треплешь, умное какое у него лицо, заметьте…
И мальчик вовсю улыбается.
— На ребенка накинулись как сумасшедшие из-за ключей! Да этим ключам паршивым, вместе с вашей ручкой дурацкой, простите, грош цена по сравнению с нервной системой человека! Да я готов вам заплатить сейчас же эту ничтожную сумму, чтобы вы оставили ребенка в покое!
Тогда мальчик смеется и даже хлопает в ладоши. И все вокруг смеются и хлопают в ладоши.
— Вам смешно, а мне в дом не войти, — говорит пострадавший.
— Ему в дом не войти, и вы смеетесь!
— Как же можно смеяться, товарищи, если человеку в дом не войти! Да тут плакать надо!
Тогда мальчик перестает смеяться и начинает плакать.
— Держите его, товарищи, а то он может сбежать!
