Степпель потряс головой и развел руками.
— Госпожа Лотар, здесь не время и не место обсуждать подобное!
— Кстати, о нарушении закона... — заговорила я из последних сил сдерживая гнев. — Порча чужого имущества, детских поделок — это разве не преступление? Однако куда более страшное преступление — забрать у детей радость, заставить их плакать!
— Не понимаю вас. Вы о чем? — хладнокровно спросила госпожа Лотар, но быстро моргнула, пряча взгляд. — Не пытайтесь свалить вину на чужие плечи. Мы сейчас говорим о вашей некомпетентности, потому что вы...
Тут Корнелиус посмотрел на нее очень пристально, и госпожа Лотар осеклась, наконец, сообразив, что сказала лишнего и при человеке, с которым лучше не спорить.
— Моя дочь учится в классе госпожи Верден. Я внимательно следил за тем, что и как преподается на занятиях, — произнес Корнелиус таким тоном, что будь я на месте госпожи Лотар — упала бы в обморок от ужаса. — Госпожа Верден прекрасно справляется со своими обязанностями. Как глава попечительского совета, рекомендую вам изложить свои соображения на бумаге и направить их мне на рассмотрение.
По его интонации было ясно, что, поступи госпожа Лотар именно так, ее кляуза отправится в мусорный бак быстрее, чем почтенная учительница успеет пикнуть.
— Прошу, хватит! — чуть ли не простонал господин директор. — Довольно! У нас праздник, не будем устраивать педагогические дебаты! Отложим все на потом. Идемте же, идемте!
Он помахал руками, как будто желая разогнать толпу. Господа и дамы, поняв, что больше на школьной ярмарке не случится ничего интересного, начали, наконец, расходиться.
Не сдвинулись с места лишь я, мой дядя и Корнелиус.
* * *
— Каковы ваши намерения в отношении племянницы, господин Хант? — грубовато поинтересовался Корнелиус.
Этот вопрос заставил дядю враждебно насупиться, но он ответил учтиво, хоть и не без ехидства:
— Вы — господин Корнелиус Роберваль, не так ли? Я слышал о вас. Однако странно, что вы озабочены делами Эрики. Вы ее... покровитель? — он многозначительно поднял бровь.
— Он отец моей ученицы и мой друг! — отрезала я.
— Господин Роберваль, вот-вот прибудет автомобиль из Шваленберга! — звонко позвала Алисия от школьных ворот. — Вас ждут у ратуши, пожалуйста, поторопитесь! Принесли телеграмму; не представляете, какая новость ждет вас!
— Папа, идем! — крикнула Регина.
— Минуту! — Корнелиус махнул рукой и повернулся к Ханту.
— Ответьте на мой вопрос, Хант, — продолжил Корнелиус. — Очень важно, как вы на него ответите. Мне нужно решить, позволить ли вам остаться в городе или выставить отсюда поскорее.
— Не много ли вы на себя берете, Роберваль?! Это семейное дело. Какого черта вы вмешиваетесь! — вспылил дядя, но тут же взял себя в руки. — Полагаю, Эрика вам рассказывала о том, что случилось в столице. И вы придумали себе невесть что...
— Кто приехал с вами?
— Я приехал один, утренним поездом. Оставил саквояж в трактире, узнал, где найти Эрику и… нашел ее.
Дядя отвечал на удивление терпеливо, тона больше не повышал. Он прикрыл глаза, потер переносицу и устало сказал, как будто через силу:
— Уверяю вас, что я действительно приехал убедиться, что моя племянница жива и здорова. Больше ничего. Эрика…
Он повернулся ко мне.
— ...Пожалуйста… нам нужно поговорить.
— О чем же? — сухо спросила я.
— О твоем возвращении в столицу.
— Под конвоем санитаров?
— Эрика, будь благоразумна, — настойчиво говорил дядя. — Клянусь, я желал тебе только добра. Возможно, в чем-то я ошибался, но готов все объяснить.
— Госпожа Верден, вам действительно стоит поговорить с господином Хантом, — вдруг заявил Корнелиус. — Идите в «Хмельную корову». Устройтесь в общем зале. Там сейчас пусто, вам не помешают. Но будут свидетели, если что-то пойдет не так.
Он угрюмо глянул на дядю, тот обидчиво вздернул подбородок.
Корнелиус взял меня за локоть, отвел на несколько шагов и сказал негромко, настойчиво:
— Эрика, все будет хорошо. Присутствовать при вашем разговоре я не могу, меня ждут в другом месте. Но ты в безопасности. Постарайся услышать и понять своего родственника. Не горячись. Ты справишься.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Сегодня я столько горячилась, что на дядю запала уже не хватит. Обещаю, буду осторожной и рассудительной. Иди скорее. Регина ждет. Увидимся позже.
— После разговора с дядей пошли мне весточку с мальчишкой из трактира, чтобы я знал, все ли в порядке.
Я посмотрела ему в лицо и улыбнулась. Обо мне беспокоились, за меня переживали, и это было новым и приятным для меня чувством. Как и мысль о том, что я теперь не одна, и есть к кому обратиться, если что-то пойдет не так. И радовало то, что Корнелиус верит в меня, мою рассудительность и способность держать вещи под контролем.
— Иди. Я справлюсь.
Я легко дотронулась до его руки.
— Не знаю, получится ли нам сегодня увидеться. Но завтра я жду тебя на приеме в лесном особняке. И вот еще... — он наклонился ко мне и прошептал: — Эрика, ты чертовски хороша в наряде бродячей гадалки. Самая красивая и загадочная девушка на ярмарке.
Простые слова, но он произнес их так, что я вспыхнула от удовольствия.
Мне хотелось услышать больше, но он лишь почтительно поклонился и ушел.
Я вернулась к дяде.
Было слышно, как Алисия возбужденно заговорила, когда подошел Корнелиус, но слов я уже не разобрала.
* * *
В зале «Хмельной коровы» и впрямь оказалось пусто. Публика заполнит трактир позднее, когда закончатся уличные празднования.
За стойкой сидела помощница хозяйки. Кухонный мальчишка — точнее, дюжий парень, который порой выполнял обязанности вышибалы, — лениво развалился на табурете, двое стариков перебрасывались в кости за столом у очага.
Мы с дядей уселись в дальнем углу. Я заказала сладкого чая и ватрушку, дядя не стал заказывать ничего. Пока мы добирались до трактира, не обменялись и дюжиной слов.
Он молча смотрел, как я жадно пью горячий чай, в который положила шесть ложек сахара.
Силы, надо срочно восстановить силы! Впрочем, чувствовала я себя недурно, хотя за день несколько раз входила в транс и прибегала к дару. Жизнь и физический труд на свежем воздухе принесли пользу; я определенно стала выносливее, хотя никогда не считала себя слабой городской неженкой.
Дядя сцепил руки, прокашлялся и заговорил все о том же:
— Эрика, тебе нужно вернуться в столицу.
— Зачем? Чтобы ты опять упек меня в сумасшедший дом?
— Я отправил тебя в клинику святого Модеста, потому что беспокоился о тебе!
— Не обо мне. О состоянии, которое уплывало из твоих рук.
— Да! — заговорил он с ожесточением. — Ты скоро станешь владелицей большого наследства. Я бережно управлял им эти годы. Меня коробило твое пренебрежительное отношение к деньгам! Я видел, что ты своевольна, упряма и сумасбродна. Чего только стоило твое желание учиться в академии и развивать дар, которого у тебя считай что нет! Зачем тебе это было нужно? Для чего?
— Я хотела идти своей дорогой и не растрачивать впустую то, что мне дано!
Он нетерпеливо отмахнулся.
— Я боялся, что после совершеннолетия ты захочешь изъять деньги из фонда и пустить их на ветер. На какой-нибудь нелепый проект!
— Неужели я казалась тебе настолько сумасбродной?! Плохо же ты меня знаешь!
— Именно — ты сумасбродная! Поэтому я желал видеть твоим мужем надежного, достойного человека, который сможет тебя обуздать. Образумить. Я надеялся, что Андреас станет именно таким супругом и твердой, настойчивой рукой поведет тебя по жизни.
— Переломать бы этому негодяю его настойчивые руки! — энергично сказала я и жестом попросила подавальщицу принести еще чая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Дядя помолчал, покраснел, потер лоб и вдруг удивил меня.
— Тут ты права! — выпалил он с досадой. — Он негодяй. Точнее не скажешь. После того, как расстроилась ваша свадьба, Андреас приходил ко мне. Уверял, что совершил маленькую шалость... а ты придала ей слишком большое значение. Молодые склонны к импульсивным поступкам. Я хотел, чтобы между вами все наладилось. Но потом, когда ты сбежала, я много думал. Решил разобраться. И выяснил: все это время, что Андреас ухаживал за тобой, он содержал двух любовниц. Стань ты его женой, он превратил бы твою жизнь в ад и разбазарил твое состояние. Видишь... — дядя побагровел от натуги и выдавил. — Я готов признавать свои ошибки. Хорошо бы и тебе признать свои.
