— Труби сбор, пойдем на Сирмию.
Сбор протрубили и турмы собрались быстро, а на Сирмию не пошли. Каган отобрал двадцать из них и приказал вторгнуться в соседнюю Далмацию, не так давно покоренную Византией после упорных и длительных битв с готами.
Начальные и неначальные авары были изрядно удивлены этим. Почему Ясноликий так поступил? Зачем ему и без того разоренная Далмация? Не лучше было бы пустить аварские турмы на богатую Фракию? А когда в Далмации объявились собранные со всего Иллирика провинциальные когорты и стали давить на аваров, да и гнать их оттуда, и вовсе опустили руки. Что случилось с Баяном? Почему он так скудно начал мыслить?
Каган почувствовал на себе любопытные взгляды своих сородичей и позвал к себе предводителя паннонских славян.
— Что поведаешь мне, Вирагаст? Мост через Саву сможешь уже перебросить?
— Если дашь нам две недели, то сможем.
— Пусть будет так, однако не больше, слышал?
— Да.
— Язык, как и прежде, держи за зубами. Даже тогда, как будешь отправляться к Саве, никто не должен знать, куда и зачем. В определенное время я буду уже там.
Вирагаст понимал, что не так просто будет сделать то, что велит каган. Это же не коней из чужого стада увести, это лодьи надо будет отправить по Дунаю в Сингидун, а от Сингидуна вверх по Саве. И все — против течения. Как доставить, чтобы никто не заметил? Даже ночью не скроешь их, немалые ибо. Пусть и невысокие, без бортов, все же немалые. Одна надежда на ночную темноту и еще на то, что каган не будет медлить. Рискует ведь, и не чем-нибудь — славой непобедимого предводителя. А Сирмию оттуда, с суши, не взять. Только так, как задумали с ним, можно вторгнуться в эту неприступную крепость и завладеть ею. Если повезет, конечно, и мост через Саву провести за ночь, и всадников перекинуть той же ночью на противоположный берег. Одно, их не ждут со стороны реки, а второе, крепостные стены вдоль Савы не те, что от поля. Кто-кто, а он, Вирагаст, бывал там при гепидах и именно на лодьях. Поэтому и посоветовал кагану: иначе Сирмию не взять, как от реки. На свою голову, между прочим, посоветовал. Кто мог подумать, что сооружать мост через Саву каган поручит, именно, ему и его словенам? Думал, на своих, аваров возложит. А не возложил, видишь. Так верит славянам или научен уже: только славяне способны в одну ночь переправить через Саву и воинов его, и их коней?
Когда настал он, этот последний перед штурмом Сирмии день, Вирагаст затаился в ивняках и постарался сделать так, чтобы и каган был уведомлен о готовности славян к ратному делу, и ромеи не выведали, что вблизи скрывается наплавной славянский флот. Замысел у него такой: закрепить против Сирмии все сорок лодей так, чтобы плотно встали друг возле друга. Когда удастся сделать это (а повезти должно, его воины не впервые проводят переправы), река не будет уже преградой. Безбортные и опалубленные лодьи станут сплошным деревянным мостом, по которому всадники могут и вскачь гнать своего жеребца.
Чтобы обеспечить этот достойный и отчаянный замысел, Вирагаст не стал полагаться на Баяна, перевез на противоположный берег своих мечников и поставил их ночью, как защиту от Сирмии. Береженного, говорят, боги хранят, то почему бы действительно не поберечься. Имея между собой и Сирмией защиту из мечников, надежнее будет возводиться мост.
Ставили лодьи на корчаги — велел следить, чтобы ютились одна к одной и были вровень друг с другом, скрепляли их канатами — снова напоминал, чтобы крепили надежно, соединяли наплавной мост с береговыми сходнями — сам вмешивался, а добивался добросовестного соединения. Каган, когда сошел, после всего, на мост и осмотрелся, удивлен был немало, и оказался вместе с турмами своими по другую сторону Савы — повернулся к Вирагасту и сказал Вирагасту:.
— Авары не забывают таких услуг. Будешь вознагражден мной, предводитель словенов. А сейчас найди хакан-бега и скажи ему: пришло наше время.
Ромеев немало было в Сирмии. Когда высыпали, потревоженные, из опочивален и встали на стены, и как муравьи, облепили их. Несладко пришлось бы тем, кто шли на штурм Сирмии, если бы защитники проснулись раньше и успели настроить все, что было у них: метательные устройства, разжечь огонь под котлами со смолой. Но, увы, проспали они свое время, потому, ни устройств не настроили, ни башен и, ни забрал не удержали за собой. Единственное, что оставалось теперь встать в строй против строя и биться, пока будет хватать сил.
Ромеи так и делали. Ибо знали, с кем встали на бой (от кого, от кого, а от аваров пощады не жди), или такие верные были императору, падали под ударами мечей, а не отступались. Но что могли сделать они своими несколькими когортами, когда стены перестали быть помощью-защитой, аваров же напирала тьма, к тому же только вначале пешие, дальше и пешие, и конные. И отступать было некуда, а бежать, тем более.
Тогда уже, увидев: сопротивляться бесполезно, их осталось очень мало, выбросили белый флаг и сложили перед победителями мечи. Авары остановились, однако ненадолго. Кто-то, опьянев от крови, и в каком-то не наигравшемся буйстве — пришпорили жеребцов и бросили их на собравшиеся под стеной остатки защитников Сирмии. За ними и все остальные. Кто-то из пленных прикрывался руками, кто-то умолял о пощаде — бесполезно. Удобно было рубить голову — отрубали голову, заслонялись от меча руками — отсекали руки. Пока не появился и не увидел это каган.
— Остановитесь! — повеление, будто громом прокатилось по небу, — Вы не понимаете, что делаете. Это же пленные! Они сложили мечи, сдались на вашу милость.
Помолчал, ожидая чего-то, и потом обратился к ромеям.
— Стратеги, центурионы есть среди вас?
— Есть, — придал себе более-менее нарядный вид один и вышел вперед.
— Пойдешь и скажешь императору: все, что произошло здесь, плата за пренебрежение к нам, аварам. И за непризнание права нашего на Сирмию. Всем будет это, — показал на убитых — кто пренебрегает нами и хочет сделать нас своими конюхами. А еще скажешь следующее: каган Баян еще раз империи напоминает: если она намерена жить с аварами в мире, пусть платит то, что было обещано императором Юстинианом и субсидировалось империей сейчас подчиненным нам племенам; пусть выдаст нам всех, кто провинился перед нами. Если же Юстин и на этот раз не исполнит нашу волю, Сирмией не отделается, на Константинополь пойдем!
XXII
Византия, как и всякая империя, не считала убитых на поле боя. Одно знала: на все ее ратные промыслы, на содержание в повиновении захваченных недавно земель нужно шестьсот-семьсот тысяч мечников и щитоносцев. Когда их становилось меньше — и главное, ощутимо меньше — тогда вспоминала и убитых и то лишь потому, что их нужно было заменить живыми. В царствование Юстина Младшего потребность эта не сходила с уст, как стратегов, так и василевса: в легионах империи было всего лишь сто пятьдесят тысяч воинов.
Живых не приходится упрекать, так громы низвергались на покойников и прежде всего на Юстиниана Первого. Это он довел империю до такого состояния: посылал легионы в Иран или Армению и там их оставлял, посылал в Африку, Италию — и тоже как бы в пропасть. А о пополнении не заботился, возлагал надежды на варваров и брал солиды из фиска, чтобы расплачиваться с варварами, вместо того, чтобы искать воинов у себя и формировать легионы из своих. Сетовали и на сенаторов — это они курили покойному императору фимиам, говорили, на то мы и империя, не княжество и не земля — империя, чтобы не думать о потерях, говорили, в нас людей, как в безбрежной ойкумене, сколько надо, столько и наберем, когда надо, тогда и возьмем. И вот имеем: какие-то авары взяли Сирмию, какие-то авары угрожают самому Константинополю!
— Это что же они позволяют себе? — не так спросил, как возмущался Юстин Второй. — Бросить все и всех и выкинуть за рубежи империи!
Те, кого это касалось, не посмели спросить у императора: а кого выставят против аваров, когда все палатийские когорты или в Италии, или в Египте, или в Иране сражаются. О том скажут позже, не под горячую руку и это обязательно императору. Потому что должны сказать. У аваров более ста тысяч конных воинов, ромейские же, если и есть, то где-то. Если не раскошелить фиск и не набрать из него золота, хотя бы пятьдесят тысяч, Сирмией действительно не откупятся.
С теми упованиями на кого-то и на если бы, видимо, и ушли бы от Юстина II, если бы Юстин Второй не захотел услышать от своих стратегов, кто и какой силой угомонит аваров.
Пришлось быть откровенными с ним: такой силы империя не имеет.
— Это как прикажете понимать? — уставился император.
— Отборные палатийские легионы, василевс, брошены на персов, остальные находятся в Италии, Египте, где без них тоже не обойтись. Те же, что есть под рукой, не смогут осилить обров. На то нужна такая сила, как и у них.
