«Что я здесь делаю?». Мысли легионера Кастриция не давали ему покоя. Сегодня двадцать четвертое мая, годовщина дня рождения давно умершего Германика – его памяти полагалось жертвоприношение. Сегодня мой день рождения. Сейчас середина ночи, и я прячусь в каком-то сыром подлеске.
Прохладный ветерок, дувший с северо-востока через Евфрат, шелестел в камышах. Не было слышно никаких других звуков, кроме великой реки, катящейся мимо, булькающей, всасывающей берега. Стоял сильный запах влажной земли и гниющей растительности. Вверху рваные облака закрывали луну не больше, чем плащ нищего. Прямо перед лицом Кастриция в лунном свете серебрилась паутина.
Сегодня мой день рождения, и я замерз, устал, напуган. И это все моя собственная вина. Кастриций слегка пошевелился, приподняв с земли мокрую ягодицу, и мужчина позади него шикнул на него. Пошел ты, брат, подумал он, снова успокаиваясь. Почему? Почему я всегда такой дурак? Такой проницательный маленький опцион, как Проспер, просит добровольцев – это может быть немного опасно, ребята, – и моя рука взлетает вверх, как туника шлюхи. Почему я никогда не учусь? Почему я всегда должен доказывать, что я настоящий мужчина, готовый на все, не боящийся ничего? Кастриций мысленно вернулся через годы и многие мили к своему школьному учителю в Ниме. "Ты кончишь на кресте", - часто говорил педагог. Пока что он ошибался. Но Кастриция отправили на рудники. Он подавил дрожь, думая об этом. Если я смог выжить в шахтах, я смогу пережить все, что угодно. Лунный свет или нет, но сегодняшняя ночь будет прогулкой по персидскому парадизу по сравнению с шахтами.
Солдат впереди повернулся и жестом показал, что пора идти. Кастриций с трудом поднялся на ноги. Пригнувшись, они двинулись на юг через заросли тростника. Они старались двигаться тихо, но их было тридцать: грязь хлюпала под их ботинками, звенела металлическая фурнитура ремней, утка, потревоженная их проходом, взлетела, хлопая крыльями. "А ветер дует нам в спину и доносит шум до персов", - подумал Кастриций. Лунный свет, шум и неопытный офицер – сплошные предпосылки к катастрофе.
В конце концов они добрались до скалы. Молодой опцион Гай Лициний Проспер жестом велел им начинать восхождение. "Если я умру, чтобы удовлетворить твои амбиции, я вернусь и буду преследовать тебя", - подумал Кастриций, закидывая щит за спину и начиная подниматься. С тех пор как молодой опцион сорвал заговор с целью поджога зернохранилищ, он почти не скрывал своих амбиций. Ниже по течению реки дальний утес южного ущелья был довольно крутым. Именно это привлекло внимание Проспера: "Сасаниды не будут ожидать ночного налета с этой стороны". Что ж, мы скоро узнаем, прав ли ты, юный смельчак.
Кастриций был одним из первых, кто поднялся на вершину. Высоты он не боялся, и он был хорош в скалолазании. Он выглянул из-за края оврага. Примерно в пятидесяти шагах от них горел первый из персидских костров. Вокруг него он мог видеть скорчившиеся фигуры спящих людей, завернутых в плащи. Не было никаких признаков присутствия часовых. Откуда-то издалека доносились звуки разговоров, смех, обрывки песен. Поблизости не было никаких признаков того, что кто-то проснулся.
Когда большинство подхватило, Проспер просто сказал: "Сейчас". Через несколько неловких мгновений, когда все перебрались через край оврага, поднялись на ноги, сняли со спин щиты и обнажили мечи. Чудесным образом Сасаниды продолжали спать.
Без дальнейших приказов неровная шеренга добровольцев отправилась через пятьдесят залитых лунным светом шагов к лагерному костру. "Может быть, только может быть, это сработает", - подумал Кастриций. Вместе с остальными он перешел на бег. Он выбрал своего человека: красный плащ, шляпа надвинута на лицо, по-прежнему не шевелится. Он взмахнул своей спатой.
Когда лезвие вонзилось, Кастриций понял, что все вот-вот пойдет наперекосяк: они попали в ловушку, и он, скорее всего, умрет. Лезвие рассекло соломенное чучело в форме человека. Автоматически Кастриций присел очень низко, высоко подняв щит – и ни мгновением раньше, когда первый залп стрел пронзил ряды римлян. Наконечники стрел вонзались в деревянные щиты, со звоном отскакивали от кольчуг и металлических шлемов, вонзаясь в плоть. Мужчины закричали.
Удар в левый висок заставил Кастриция растянуться на земле. Ему потребовалось мгновение или два, пока он поднимал свой меч и поднимался на ноги, чтобы понять, что это была стрела, что они попали под перекрестный огонь.
-Тестуда, формируйте тестуду, - крикнул Проспер. Низко пригнувшись, Кастриций, шаркая ногами, направился к опциону. Мимо его носа просвистела стрела. Рядом с ним рыдал мужчина и звал по-латыни свою мать.
Прозвучала труба, ясная и уверенная в суматохе ночи. Обстрел прекратился. Римляне огляделись по сторонам. Их осталось около двадцати, сбившихся в беспорядочную кучку, а не в тестуде на плацу.
Снова зазвучала труба. За этим последовало нарастающее скандирование: "Пер-оз, Пер-оз, Победа, Победа". Из темноты хлынула волна воинов-сасанидов. Отблески костра играли на доспехах людей с востока, на длинных, очень длинных лезвиях их мечей и в убийственном взгляде их глаз.
-Боги подземные, их сотни, - сказал чей-то голос.
Как волна, разбивающаяся о берег, персы набросились на них. Кастриций отразил первый удар своим щитом. Он низко взмахнул своей спатой, ладонью вверх справа. Он проскользнул под защитой его противника, впившись в лодыжку мужчины. Удар отдался в руке Кастриция. Сасанид пал. Его место занял другой.
Новый враг качнулся над головой. Когда Кастриций принял удар на свой щит, он почувствовал и услышал, как тот раскололся. Слева от него римский меч метнулся вперед и попытался попасть персу в подмышку. Полетели искры, и острие клинка отскочило от кольчуги перса. Прежде чем Проспер успел уклониться от удара, сверкнул еще один сасанидский клинок и отсек ему правую руку. Кастриций с ужасом наблюдал, как молодой опцион развернулся и упал на колени, левой рукой держась за обрубок правой руки, рот его был открыт в беззвучном крике. Повсюду была кровь. Два сасанида двинулись, чтобы прикончить офицера. Кастриций повернулся и побежал.
Топоча сапогами по камню, Кастриций отлетел обратно к краю утеса. Он отбросил свой щит, выронил меч. Когда он приблизился к краю оврага, он бросился вбок и вниз, скользя последние несколько ярдов, выбрасывая ноги вперед в пространство, изгибаясь всем телом, его пальцы цеплялись за что-то. На мгновение ему показалось, что он недооценил риск, что он соскользнет назад прямо через край. Здесь обрыв был стофутовым. Если он упадет, то разобьется. Резкая сильная боль пришла вместе с сорванными ногтями, но он держал себя в руках. Скользя, карабкаясь, не попадая пальцами в носки обуви, часто перебирая ногами, он спускался по склону оврага.
Высоко на юго-западной башне Арета, хотя он был по крайней мере в 400 шагах, Баллиста увидел, что ловушка захлопнулась быстрее, чем среагировали те, кто попал в ее пасть; звон тетивы, крики людей, два отчетливых трубных звука.
-Пидоры, - коротко выругался он.
-Мы должны им помочь, - выпалил Деметрий.
Баллиста не ответил.
-Мы должны что-то сделать, - продолжал гречонок.
