Принцессы-балерины были прекрасны, но бедны, танцевали во имя любви в сердце далекого города, где за ними ухаживали художники и молодые поэты, красивые и без гроша в кармане. Для того чтобы поддержать престарелых родителей или купить новый орган занемогшему брату, принцессе-балерине иногда приходилось уезжать в чужие края – быть может, даже в Токио, – чтобы танцевать там за деньги. А танец за деньги, подразумевалось в сказках, не приносит счастья.
Салли привела ее в робата-бар в Эрлз-Корте[54] и заставила выпить рюмку сакэ. Копченый плавник карпа плавал в горячем вине, придавая ему оттенок виски. Они ели робату с дымного гриля, и Кумико чувствовала, как отступает холод, но не оцепенение. Обстановка бара вызывала неотвязное ощущение культурного разнобоя; бару как-то удавалось сохранять традиционный японский дизайн – и в то же время он выглядел так, будто эскизы оформления делал Чарльз Ренни Макинтош[55].
Странная она, эта Салли Ширс, гораздо более странная, чем весь этот их гайдзинский Лондон. Вот она сидит и рассказывает Кумико всякие истории – истории о людях, живущих в Японии, совсем не похожей на ту, что знает Кумико, истории, которые проясняют роль ее отца в этом мире. Оябун – так назвала она отца Кумико. Мир, в котором происходили истории Салли, казался не более реальным, чем мир маминых сказок, но понемногу девочка начинала понимать, на чем основано и как далеко простирается могущество ее отца.
– Куромаку, – сказала Салли.
Слово означало «черный занавес».
– Это из театра кабуки, так называют человека, который устраивает всякого рода дела, то есть того, кто продает услуги. Что означает: человек за сценой, так? Это и есть твой отец. И Суэйн тоже. Но Суэйн – кобун твоего старика или, во всяком случае, один из них. Оябун-кобун, родитель-ребенок. Вот откуда Суэйн черпает свою силу. Вот почему ты сейчас здесь: потому что Роджер обязан своему оябуну. Гири[56], понимаешь?
– Он человек высокого ранга.
Салли покачала головой:
– Твой старик, Куми, вот он действительно большой человек. Если ему понадобилось сплавить тебя из города ради твоей же безопасности, значит грядут какие-то серьезные перемены.
– Выпить выбирались? – спросил Петал, когда они вошли в комнату.
Оправа его очков блеснула в свете лампы от «Тиффани» на верхушке бронзового со стразами дерева, которое росло на буфете. Кумико очень хотелось взглянуть на мраморную голову, за которой прятался модуль «Маас-Неотек», но она заставила себя смотреть в сад. Снег там приобрел цвет лондонского неба.
– Где Суэйн? – спросила Салли.
– Хозяин в отлучке, – проинформировал ее Петал.
Подойдя к буфету, Салли налила себе стакан скотча из тяжелого графина. Кумико заметила, как поморщился Петал, когда графин с тяжелым стуком опустился на полированное дерево столешницы.
– Просил что-нибудь передать?
– Нет.
– Ждешь его сегодня вечером?
– По правде говоря, не могу сказать. Обедать будете?
– Нет.
– Мне бы хотелось сэндвич, – сказала Кумико.
Четверть часа спустя, оставив нетронутый сэндвич на черном мраморном столике у кровати, она сидела посреди огромной постели. Модуль «Маас-Неотек» разместился между ее голых ног. Салли она оставила глядеть на серый сад за окном в обществе суэйновского виски.
Кумико взяла модуль в руки, и в изножье кровати, передернувшись, сфокусировался Колин.
– То, что я буду говорить, все равно никто не услышит, – поспешно прошептал он, прикладывая палец к губам, – и это к лучшему. Комната прослушивается.
Кумико хотела было ответить, потом кивнула.
– Хорошо, – сказал он. – Умница. У меня есть для тебя записи двух разговоров. Один – между твоим хозяином и Петалом, другой – между твоим хозяином и Салли. Первый записан через пятнадцать минут после того, как ты припрятала меня внизу. Слушай…
Кумико закрыла глаза и услышала позвякивание льдинки в стакане.
– Где наша маленькая япошка? – спросил Суэйн.
– Упакована на ночь, – ответил Петал. – А девчонка-то разговаривает сама с собой. Странно.
– О чем же?
– На деле чертовски мало. Вообще-то, с некоторыми это бывает…
– Что бывает?
– Говорят сами с собой. Хочешь ее послушать?
– Господи, нет. А где очаровательная мисс Ширс?
– Совершает моцион.
– В следующий раз вызови Берни, посмотрим, чем она занимается на этих своих прогулочках…
– Берни. – Тут Петал рассмеялся. – Да он вернется назад в ящике, порезанный на кусочки!
Теперь рассмеялся Суэйн.
– Пожалуй, и так неплохо, и так: и от Берни избавимся, и знаменитая девка-бритва хоть немного да напьется… Да, налей нам еще по одной.
– С меня хватит. Пойду спать, если я тебе больше не нужен…
– Иди, – отозвался Суэйн.
– Итак, – сказал Колин, когда Кумико, открыв глаза, обнаружила, что он по-прежнему сидит на постели, – в твоей комнате сидит срабатывающий на голос жучок. Петал прокрутил запись и услышал, как ты обращаешься ко мне. Идем дальше. Второй фрагмент, пожалуй, поинтереснее. Твой хозяин попивает очередной стакан виски, входит наша Салли…
– Привет, – услышала девочка голос Суэйна, – ходила подышать воздухом?
– Отвали.
– Ты же знаешь, это вовсе не моя идея, – сказал Суэйн. – Постарайся не забывать об этом. Видишь ли, они и меня держат за яйца.
– Знаешь, Роджер, временами чертовски хочется тебе поверить.
– Попробуй. Это облегчит жизнь нам обоим.
– А временами очень хочется перерезать твою чертову глотку.
– Твоя беда, дорогая, в том, что ты так и не научилась делегировать ответственность. Все так же стремишься обо всем заботиться собственноручно.
– Послушай, мудило, я знаю, откуда ты взялся, и я знаю, как ты стал тем, кто ты есть. И как глубоко ты засунул язык в жопу Янаки, или кому там еще. Саракин![57]
Этого слова Кумико никогда раньше не слышала.
– Я снова получил от них сообщение, – светским тоном сказал Суэйн. – Она еще на побережье, но все идет к тому, что вскоре сделает свой ход. Скорее всего, двинет на восток. В твои давние родные места. Похоже, это и вправду наш шанс. Сам дом – вне обсуждения. На том участке пляжа охраны хватит, чтобы остановить средних размеров армию.
– И ты по-прежнему будешь убеждать меня, что это всего лишь обычное похищение, Роджер? Якобы ее будут держать до получения выкупа?
– Нет. О том, чтобы продать ее назад, ничего не говорилось.
– Так почему бы им не нанять эту армию? Да и на «средних размерах» останавливаться не обязательно, так ведь? Набрать наемников. Спецов по корпоративному извлечению. Не такая уж недоступная она цель, крадут же из исследовательских центров самые крутые мозги. Вызвать этих гребаных профи…
– В сотый раз тебе говорю – у них другие идеи. Они хотят, чтобы это сделала ты…
– Роджер, что у них на меня, а? Я хочу сказать: ты и вправду не знаешь, что именно у них на меня есть?
– И вправду не знаю. Но, судя по тому, что у них есть на меня, могу рискнуть выдвинуть предположение.
– Ну?
– Всё.
Никакого ответа.
– Есть еще один момент, – продолжал Суэйн, – это всплыло только сегодня. Они хотят, чтобы все выглядело так, будто ее убрали.
– Что?
– Обставить все так, как будто мы ее убили.
– И как, скажите на милость, мы это устроим?
– Тело они предоставят.
– Мое предположение: Салли покинула комнату без дальнейших комментариев, – сказал Колин уже своим голосом. – Здесь конец записи.
10
Образ
Час он проверял подшипники пилы, затем еще раз их смазал. Стало уже слишком холодно, чтобы работать. Придется греть-таки помещение, где он держал остальных: Следователей, Трупоруба и Ведьму. Что уже нарушит хлипкое равновесие их с Джентри договоренности, но это бледнело перед тем, как объяснить сделку с Малышом Африкой и факт присутствия на Фабрике двух чужих. С Джентри не поспоришь – ток ведь принадлежит ему, потому как именно он выдаивает из «Ядерной комиссии» электричество. Без ежемесячных заходов Джентри с консоли, этих ритуальных процедур, внушающих «Комиссии», будто Фабрика находится где-то в другом месте и это другое место исправно оплачивает счета, никакого электричества просто не было бы.
А кроме того, Джентри в последнее время стал совсем странный, подумал Слик, с хрустом в коленях вставая. Он достал из кармана куртки пульт управления Судьей. Джентри был убежден, что у киберпространства есть некий Образ, какая-то всеобщая форма, вбирающая в себя всю совокупность информационных баз. Нельзя сказать, что это была самая сумасбродная идея, с какой Слик когда-либо сталкивался, но убежденность Джентри, что этот его Образ абсолютно, «тотально» материален, граничила с одержимостью. Постижение Образа стало для него сродни поискам Грааля.
Слик однажды отстимил ролик «Ноулиджнета» о том, какова форма вселенной. Еще тогда Слик полагал, что вселенная – это все, что вокруг. Так какая же у нее может быть форма? Если у нее есть форма или там образ, значит и вокруг нее что-то есть, иначе в чем же вселенной иметь форму, верно? Идем дальше: есть форма или образ – не важно – и есть что-то еще, так разве тогда не будет и это что-то тоже частью вселенной? Впрочем, это не совсем та тема, на которую стоит болтать с Джентри, – мозги узлом завяжутся. Но Слик все равно считал, что киберпространство – это не вселенная, а просто способ представления данных. «Ядерная комиссия» всегда выглядит как большая красная ацтекская пирамида, но ей вовсе не обязательно выглядеть именно так. Если «Комиссия» захочет, то может представить свои базы в любом виде. У больших компаний есть даже копирайты на то, как выглядит принадлежащая им информация. И как тогда можно говорить, что вся матрица в целом имеет некий определенный образ? Но даже если имеет, что с того-то?
