А кроме того, Джентри в последнее время стал совсем странный, подумал Слик, с хрустом в коленях вставая. Он достал из кармана куртки пульт управления Судьей. Джентри был убежден, что у киберпространства есть некий Образ, какая-то всеобщая форма, вбирающая в себя всю совокупность информационных баз. Нельзя сказать, что это была самая сумасбродная идея, с какой Слик когда-либо сталкивался, но убежденность Джентри, что этот его Образ абсолютно, «тотально» материален, граничила с одержимостью. Постижение Образа стало для него сродни поискам Грааля.
Слик однажды отстимил ролик «Ноулиджнета» о том, какова форма вселенной. Еще тогда Слик полагал, что вселенная – это все, что вокруг. Так какая же у нее может быть форма? Если у нее есть форма или там образ, значит и вокруг нее что-то есть, иначе в чем же вселенной иметь форму, верно? Идем дальше: есть форма или образ – не важно – и есть что-то еще, так разве тогда не будет и это что-то тоже частью вселенной? Впрочем, это не совсем та тема, на которую стоит болтать с Джентри, – мозги узлом завяжутся. Но Слик все равно считал, что киберпространство – это не вселенная, а просто способ представления данных. «Ядерная комиссия» всегда выглядит как большая красная ацтекская пирамида, но ей вовсе не обязательно выглядеть именно так. Если «Комиссия» захочет, то может представить свои базы в любом виде. У больших компаний есть даже копирайты на то, как выглядит принадлежащая им информация. И как тогда можно говорить, что вся матрица в целом имеет некий определенный образ? Но даже если имеет, что с того-то?
Он коснулся клавиши подачи питания. В десяти метрах от него дрогнул и загудел Судья.
Слик Генри ненавидел Судью. Вот чего никогда не понять в искусстве обычным людям. Нет, само создание Судьи, без сомнения, принесло ему некоторое удовлетворение. Но важнее другое – то, что, построив эту штуку, он выкорчевал Судью из себя, перенес боль и страх туда, где их можно видеть, наблюдать за ними и, наконец, освободиться от самой идеи Судьи. Только при чем тут «нравиться» или «любить»?
Почти четырехметрового роста и вполовину этого в ширину, безголовая фигура в чешуйчатом панцире стояла, мелко подрагивая. Чешуйки у Судьи были особого цвета ржавчины, как, скажем, ручки у старой тачки, отполированные трением множества ладоней. Слик долго искал способ добиться такой фактуры поверхности, перепробовал множество химикатов и наждаков и, найдя наконец точное сочетание, обработал им большую часть робота – во всяком случае, старые детали, выкопанные в мусоре. Конечно, холодные зубья циркульной пилы и зеркальные поверхности суставов подобной обработке не подвергались. Но в остальном Судья был именно такого оттенка ржавчины, имел такую фактуру поверхности, как какое-нибудь очень старое орудие, которым до сих пор постоянно пользуются.
Слик передвинул большим пальцем рычаг управления, и Судья сделал шаг вперед, потом следующий. Гироскопы работали как надо: даже с оторванной рукой робот двигался с жутким достоинством – просто переставляя огромные ступни.
Слик ухмыльнулся мутному свету Фабрики. Судья топал к нему – раз-два, раз-два. Стоило только захотеть, и Слик мог бы вспомнить каждый этап конструирования Судьи. Временами ему и вправду этого хотелось. Просто ради успокоения, которое приносила мысль, что он на это способен.
Он не мог припомнить, когда бы у него не получилось этого припомнить, но иногда казалось, что такое было.
Вот почему он построил Судью. Потому что совершил когда-то некий проступок, причем не очень серьезный, но его поймали, и даже дважды, его судили и приговорили, и приговор был приведен в исполнение, только он ничего об этом не помнил, памяти тогда хватало от силы минут на пять кряду. Да, угонял машины. Машины богатых. Что ты натворил – вот этого тебе забыть не позволят, и не надейся.
Работая джойстиком, он заставил Судью развернуться и прошагать в соседнее помещение. Путь предстоял неблизкий – по проходу между рядами бетонных оснований в потеках влаги; когда-то на этих выступах стояли токарные станки и сварочные агрегаты. Высоко над головой среди пыльных балок свисали мертвые плети порванных флюоресцентных трубок; там иногда гнездились птицы.
Синдром Корсакова – так они это называли: это когда с твоими нейронами делают что-то такое, отчего в памяти потом не задерживаются краткосрочные воспоминания. Так что время, которое ты отсидел, оказывается потерянным временем. Слик вроде бы слышал, что больше такого не делают, по крайней мере за угон автомобилей. Те, кто там не бывал, полагают, что это не так уж и плохо: отсидел в кутузке, но память о ней стерта. На самом же деле все совсем не так. Он вышел, когда кончился срок, – и три года оказались выстроены в длинную цепочку смутных вспышек растерянности и страха, отмеренных пятиминутными интервалами. Дело даже не в самих интервалах, их все равно не вспомнить, а вот переходы… Так вот, когда все кончилось, ему потребовалось создать сначала Ведьму и Трупоруба, потом Следователей и теперь, под самый конец, – Судью.
Ведя Судью вверх по бетонному пандусу туда, где ждали все остальные, он услышал, как где-то на Пустоши взревел мотор Джентри.
С людьми Джентри нервничает, думал Слик, направляясь к лестнице; впрочем, верно и обратное. Испепеляющий Джентри Образ ощущался посторонними едва ли не физически; эта его зацикленность примешивалась ко всему, что бы он ни делал. Слик понятия не имел, как Джентри справляется с собой во время своих вылазок в Муравейник. Может, он просто общается там с людьми такими же зацикленными, как и он сам, с одиночками, ходящими по краю на рынке подпольных наркотиков и софта. Казалось, на секс Джентри плевать. Казалось, ему это настолько до лампочки, что Слик даже гадать не пытался, чего могло бы захотеться ковбою, если бы он все же решил захотеть.
А для Слика отсутствие секса и было основным недостатком Пустоши, особенно зимой. В летнее время иногда еще можно найти девчонку в одном из городков Ржавого Пояса; потому-то его и занесло тогда в Атлантик-Сити, потому-то он и оказался в долгу у Малыша Африки. Впоследствии он сказал себе, что лучше всего сосредоточиться на работе. А вот сейчас, взбираясь по ходящей ходуном стальной лестнице к подвесному мостику, который вел к логову Джентри, Слик обнаружил, что размышляет, как выглядит Черри Честерфилд под всеми своими куртками. Он вспомнил ее руки, какие они были быстрые и чистые, но тут же перед глазами встало лицо человека на носилках, с трубкой, накачивающей жидкость в его левую ноздрю, и как Черри промокает ваткой его впалые щеки. Слик поморщился.
– Эй, Джентри, – гаркнул он в железную пустоту Фабрики, – я поднимаюсь!..
Три вещи в Джентри не были острыми, тонкими и натянутыми: глаза, губы и волосы. Широко распахнутые блеклые глаза были голубыми или серыми в зависимости от освещения; губы – полными и подвижными, а волосы вечно забраны назад в светлый растрепанный петушиный хвост, который подрагивал при каждом шаге хозяина. Худоба Джентри не имела ничего общего с истощением Пташки, плодом давнего недоедания и расшатанных нервов. Джентри был просто узким – плотно упакованные мускулы и ни грамма жира. Одевался он клево: облегающая черная кожа, украшенная черным, как смоль, бисером, – стиль, который Слик помнил еще по своим дням с «Блюз-Дьяконами». Судя по бусинам на кожанке, да и всему остальному, Слик предполагал, что Джентри около тридцати. Самому Слику было столько же.
Когда Слик вошел, Джентри прищурился на него в свете стоваттной лампочки, давая этим понять, что Слик просто очередное препятствие, вставшее между ним и Образом. Джентри как раз водружал на длинный стол из нержавейки седельную сумку; выглядела сумка тяжелой.
В свое время Слик вырезал несколько секций крыши, вставил, где надо, рамы и прикрыл отверстия листами жесткого пластика, потом заделал швы световых люков силиконом. Затем пришел Джентри в маске и с распылителем, втащил за собой двадцать галлонов белой латексной краски. Не утруждая себя уборкой, Джентри просто залил толстым слоем краски весь мусор, грязь и потеки голубиного помета. И красил снова и снова, пока комната не стала более или менее белой. Джентри закрасил все, кроме световых люков. Потом Слик начал поднимать из цехов Фабрики аппаратуру: кучу компьютеров, киберпространственные деки, огромный старый стереопроекционный стол, с которым лебедка чуть не надорвалась, а также эффектогенераторы, десятки коробок из рифленого пластика, набитых тысячами микрофишей, которые Джентри накопил за время поисков Образа, сотни метров оптокабеля на новеньких пластиковых катушках, явно стыренного с какого-нибудь завода. И книги, старые книги с обложками из ткани, наклеенной на картон. Слик даже не думал, что книги могут быть такими тяжелыми. И пахло от них чем-то печальным, от старых книг.
– С тех пор как я уехал, ты берешь больше тока, – сказал Джентри, открывая первый из кофров. – Твоя комната. Поставил новый обогреватель?
