– Именно так, – кивнул Эдди, как будто то, что ей придется сидеть в четырех стенах, было его идеей.
– Ты любишь стимы, Мона? – спросил Прайор, по-прежнему улыбаясь.
– Конечно, – ответила она. – Кто ж не любит?
– А у тебя есть любимые записи, Мона? Есть любимая звезда?
– Энджи, – несколько ошарашенно сказала она. – Кто же еще?
Улыбка стала чуть шире.
– Хорошо. Мы достанем тебе все ее последние записи.
Вселенная Моны состояла по большей части из мест и предметов, где она физически никогда не бывала или которые сама никогда не видела. Аэропорт северного Муравейника в стимах не имел запаха. Вырезали при монтаже, решила она, точно так же, как у Энджи никогда не бывает ни месячных, ни головной боли. Но как же тут воняет! Как в Кливленде, даже хуже. Когда они только-только сходили с самолета, Мона было подумала, что это просто запах аэропорта, но стоило им выйти из машины, чтобы пройти несколько метров до входа в гостиницу, вонь лишь усилилась. К тому же на улице было адски холодно, ледяной ветер кусал ее за голые лодыжки.
Вестибюль отеля показался ей гораздо просторнее, чем в «Холидей Инн», хотя само здание было постарше. В вестибюле толпилось народу больше, чем в любом стиме, но повсюду – чистые синие ковры. Прайор оставил ее ждать у рекламы орбитального курорта, пока они с Эдди отошли к длинной черной стойке поговорить с женщиной, на груди у которой красовалась медная именная табличка. Мона чувствовала себя глупо в белом пластиковом дождевике, который Прайор заставил ее надеть, как будто думал, что ее прикид недостаточно хорош для этого места. Примерно треть толпы состояла из япошек, которых она посчитала туристами. У всех, похоже, была при себе какая-нибудь записывающая техника: видео-, голо-, а у нескольких на поясе даже симстим-модули, – но в остальном они совсем не были похожи на денежных мешков. А она-то думала, что у всех японцев полно денег. Наверное, шифруются, решила она, умницы какие.
Мона увидела, как англичанин отправил женщине через стойку кредитный чип. Женщина взяла чип и пропустила его через металлическую прорезь.
Прайор положил ее сумку на кровать – широкий пласт бежевого темперлона – и коснулся панели на стене, после чего справа разошлись портьеры.
– Здесь, конечно, не «Риц», – сказал он, – но мы постараемся, чтобы тебе было удобно.
В ответ Мона лишь неразборчиво хмыкнула. «Риц» – так называлась гамбургерная в Кливленде, и при чем тут, спрашивается, эта забегаловка?
– Взгляни, – сказал он, – твоя любимица.
В обитое плюшем изголовье кровати оказался встроен стим-модуль, а рядом – небольшая полочка с набором тродов в пластиковой упаковке и штук пять кассет.
– Тут все новые стимы Энджи, – улыбнулся он.
Интересно, кто приготовил кассеты и не попали ли они сюда после того, как Прайор спросил, какие стимы она любит? Мона ответила на его улыбку своей и отошла к окну. Муравейник выглядел в точности так, как в стимах, окно было похоже на почтовую стереооткрытку: знаменитые здания, названий которых она не знала, знала только, что они знаменитые.
Серый цвет геодезических куполов. Белизна снега оттеняет путаницу их решеток, а выше – серый фон неба.
– Счастлива, детка? – спросил Эдди, подходя сзади и кладя руки ей на плечи.
– А душ у них тут есть?
Прайор рассмеялся. Передернув плечами, она сбросила руку Эдди и с сумкой в руках скрылась в ванной. Заперла за собой дверь. Слышно было, как Прайор опять рассмеялся, а Эдди снова завел шарманку о своих аферах. Присев на унитаз, Мона открыла сумку и выкопала косметичку, где хранился магик. У нее осталось четыре кристалла. Должно хватить. Хватило бы и трех, но, когда число их уменьшалось до двух, она уже начинала думать, где бы закупиться еще. Она не слишком часто закидывалась, во всяком случае, не каждый день, разве что в последнее время, но это потому, что Флорида начала ее доставать.
Теперь можно и сократиться, решила Мона, вылавливая кристалл из пузырька. Кристалл напоминал твердую желтую карамельку, сперва ее надо раздавить, потом растереть между двух нейлоновых пластинок. Измельченный стимулятор издавал слабый, чем-то схожий с больничным запах.
К тому времени, когда она покончила с душем, оба они ушли. Мона долго нежилась в ванной, пока это ей не наскучило. Во Флориде она пользовалась в основном душами при общественных бассейнах или на автовокзалах – и в тех и в других требовались жетоны. Она предположила, что и в этот, гостиничный, встроен приборчик, который отмеряет расход воды и заносит потом в счет – как это было в «Холидей Инн». Здесь, под пластмассовым распылителем, висел большой белый фильтр, а наклейка на кафеле – глаз и слезка – означала, мол, во время мытья старайтесь, чтобы вода не попала в глаза, совсем как в бассейне. Из кафельной стенки торчал ряд хромированных краников, и если по очереди нажимать на кнопку под каждым, получаешь шампунь, гель для душа, жидкое мыло, масло для ванны. Затем возле кнопки загорается красная точка, значит, это включается в твой счет. Или в счет Прайора. Мону только порадовало, что они ушли. Так хорошо остаться одной, да еще под кайфом и чистой. Ей редко удавалось побыть в одиночестве, разве что когда работала на улице, а это совсем не то. Она завернулась в огромное махровое полотенце в тон ковру и кровати; в самой пушистой части полотенца было выбрито какое-то слово. Наверное, название отеля. Прошла к окну, оставляя за собой мокрые следы на ковре.
В квартале от отеля стояло старомодное здание. Ступенчатые грани его верхушки были стерты и изрыты так, что она смахивала на самую натуральную гору – с валунами, травой и водопадом. Водяной поток падал, разбивался о камни, падал дальше. Мона невольно улыбнулась: и с чего бы им так выпендриваться? Там, где вода падала на камни, поднимались струйки пара. Но не может же вода просто так течь на улицу, подумала Мона, это стоило бы слишком уж дорого. Она решила, что воду насосами закачивают обратно наверх и используют вновь, гоняя по кругу.
Что-то серое пошевелило головой там, наверху, вскинуло большие изогнутые рога, словно хотело посмотреть на нее, Мону. Отступив на шаг по ковру, она моргнула. Какой-то баран, но это, должно быть, дистанционка – голограмма или вроде того. Животное тряхнуло головой и принялось жевать траву. Мона рассмеялась.
Приход. Магик прокатился волной по внутренней стороне лодыжек, закопошился в лопатках. Холодное стягивающее покалывание, и больничный запах где-то в нёбе.
Раньше она боялась, но теперь страх ушел.
У Прайора нехорошая улыбка, но ведь он просто игрок, просто ввязавшийся в какую-то аферу пиджак. Если у него и есть деньги, то принадлежат они кому-то другому. И Эдди она больше не боялась; скорее она боялась за него, поскольку теперь ясно видела, как его воспринимают другие.
Ладно, подумала Мона, это не важно. Она больше не выращивает сомов в Кливленде, и никто никогда не затащит ее назад во Флориду.
Она вспомнила спиртовку, зимний утренний холод, старика, нахохлившегося в своем огромном сером пальто. Зимой он утеплял окна вторым слоем пластика. Тогда тепла печурки хватало, чтобы обогреть помещение, поскольку стены были обиты листами жесткого пенопласта, а поверх них – древесно-стружечными плитами. Там, где проглядывал пенопласт, его можно было ковырять пальцем. Если старик тебя за этим застукает – разорется. И с тем, чтобы содержать рыбу в тепле холодной зимой, работы у Моны прибавлялось: надо было закачать воду на крышу, где стояли солнечные зеркала, отбрасывающие свет в такие прозрачные пластиковые трубки. Отчасти помогали гниющие по стенкам баков водоросли; когда идешь вылавливать рыбу сачком, поднимается пар. Старик обменивал рыбу на всякую еду, на то, что выращивали другие люди, на спирт для печки и спирт питьевой, на кофейные зерна, на отбросы, которые шли на корм рыбам.
Он не был ее отцом, он повторял это очень часто, когда вообще открывал рот. И все же время от времени она задумывалась: а может быть, он ей все-таки отец? Когда Мона впервые спросила, сколько ей лет, он ответил, что шесть, так что она отсчитывала от этого.
Услышав, как за спиной открывается дверь, Мона обернулась. В дверях стоял Прайор с золотистой пластинкой ключа в руке. Борода раздвинулась, чтобы показать «улыбку».
– Познакомься, Мона, – сказал он, переступая порог, – это Джеральд.
Высокий, китаец, серый костюм, волосы с проседью. Джеральд мягко улыбнулся, проскользнул мимо Прайора в комнату и направился прямо к комоду напротив изножья кровати. Положил черный чемоданчик и нащелкал на замке код.
– Джеральд – наш друг. Он медик, наш Джеральд. Ему нужно тебя осмотреть.
– Мона, – подал голос сам Джеральд, вынимая что-то из чемоданчика, – сколько тебе лет?
– Шестнадцать, – ответил за нее Прайор.
– Шестнадцать, – повторил Джеральд.
Штуковина, которую он держал в руках, походила на черные защитные очки, этакие затемненные линзы со зловещими шишками сенсоров и проводками.
