согласится ли тот выдать дочку за него.
— Совсем очумел, Тудып Бадмаич, чего раньше-то молчал! Ведь я ее просватал!.. Разве не знаете?!
«Ну, ладно! Я с другого конца поведу коммерцию. Хоть и говорят: где хитрый Алганай побывал, там Тудыпке делать нечего. Время покажет», — хмурится приказчик.
И повел Тудыпка свою «коммерцию».
Перво-наперво выгнал он Алганаевых рыбаков из залива.
Пригорюнился старый морской волк. А Тудыпка радехонек! Еще дальше пошел. Умолил слезно Михаила Леонтича, чтоб тот дал ему из своего подвала пару бутылок заморского винца, да такого, какое пьется слаще меда, а сшибает с ног ловчей лютого спирта.
Дал Михаил Леонтич. А сам спросил:
— Бабу заманить хочешь?
— Вроде бы бабу, но через мужика.
Лозовский мотнул головой.
— Пора обрести жену. А то, как кобелек облезлый, таскаешься за юбками.
Никуда не делся Алганай, с богатым подношением привалил к Тудыпке.
Приказчик вышел в коридор, вежливо поприветствовал Алганая, но подарки не взял.
— У меня, дядя Алганай, завтра именины. Прошу тебя приехать в гости ко мне вместе с Цицик. А эти подарки, если уж желаешь, отдашь мне на банкете, как и положено у добрых людей.
Расплылся в умильной улыбке хитрый бурят.
— Спасибо, нойон Тудып Бадмаич! Обязательно с Цицик придем в гости. Подарков принесем! Деньги дарить будем!..
Горничная с Маруськой-солдаткой весь день щебечут на кухне — готовят ужин для каких-то больших гостей.
Вечером прибыли гости. Кроме Алганая и Цицик, за столом еще несколько человек.
— Дядя Алганай, вот суп с лапшой, — предложила горничная.
Алганай весело согласился:
— Давай, давай, девка, это мой любит!
В супе плавали какие-то неведомые ему, похожие на ольховые листья. «Наверно, тоже надо кушать», — решил он и, заловив ложкой большой лист, стал жевать.
— Эка, паря, хороша штука, да мало варил, — с досадой проговорил он.
Цицик склонилась к нему:
— Бабай, это лавровые листья: их не едят, а кладут для запаха.
Скоро за столом стало шумно и весело. Все кричали, не слушая друг друга.
Тудыпка-приказчик не сводит глаз с красавицы Цицик. Халат из голубого китайского шелка искусно сшит, на полях, словно живые, переливаются из конца в конец большие яркие цветы. Пышные русые волосы заплетены в толстую косу. Невозможно не любоваться этим лицом, с таким нежным овалом, с такими синими глазами. Красиво очерченные губы мягко улыбаются. Порой кажется: Цицик смотрит виновато на грубых нескладных женщин и осуждает себя за то, что природа обидела их, слишком щедро наградив ее такой яркой, редкостной красотой.
Тудыпка не ест, не пьет. Он вздыхает, горит нетерпением. Все наливает и наливает в бокал Алганая крепчайшего ерша. А старик могуч, его трудно подпоить.
Но против винца нет молодца — уронил свою сивую голову на стол и Алганай.
— Ох, бедняга! Ох, дорогой мой друг! Ничего, Цицик, не бойся, пусть немножко вздремнет, — закрутился, завертелся около Алганая обрадованный Тудып Бадмаич. — Мужики, помогите мне укласть его в кровать, — просит он гостей.
Здоровенные ручищи подхватили и уволокли пьяного Алганая в Тудыпкину комнату.
— Ой-ой! Пожальста не ушибайте! — просит Цицик.
Тудыпка многозначительно крякнул, и гости один за другим исчезли в темноте.
— Маруська, пойдем по воду, — зовет горничная подругу.
В сенях забрякали, зазвенели ведра и замерли у притихшего темного берега.
В доме раздается храп Алганая. А Тудыпка и Цицик стоят молча, наблюдают искоса друг за другом. Тудыпкины глаза горят. Вот она совсем рядом — нежная и хрупкая Цицик.
Девушка облизнула пересохшие губы:
— Я буду со стола убирать, Тудып Бадмаич.
Приказчик отрицательно покачал головой.
В недоумении стоит перед ним Цицик.
— Цицик! — отрывисто дышит Тудыпка. — Я тебя люблю. Будь моей женой.
Испуганно отступила Цицик, прижалась к стене.
«Какой он страшный!.. Что он хочет сделать со мной?!» — все теснее прижимается Цицик к стене.
А Тудыпка стремительно подскочил к ней, схватил ее за плечи, стал валить на пол.
— Ты достанешься мне! — отчаянно бормочет он. — И тогда никто!..
…Со стороны Крестовой губы приблизилась лодка, мягко ударилась о песок. Человек выскочил на берег, потянул лодку за собой.
Вдруг он услышал неистовый крик. В этом женском крике — смертельный страх, отчаяние и гнев.
Человек вскочил на крыльцо Тудыпкиного дома, с силой рванул за дверную ручку. Крючок разогнулся — и человек влетел в дом.
Цицик колотила и царапала Тудыпку.
Одним прыжком очутился возле борющихся Кешка, схватил за глотку приказчика, поднял его, как щенка.
— Сволочь!.. Насиловать!.. На, падла! — в следующий миг Тудыпка отлетел в угол.
Девушка отступила назад. В ее огромных глазах еще блуждал гнев. Густые русые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Через дыру разорванного халата белели нежные девичьи груди. Цицик, мгновенно прикрыв тело, отвернулась от Кешки и… навзрыд заплакала.
В это время очухался Тудыпка, поднялся, подошел к Мельникову. Вид у него страшный: все лицо поцарапано, покрыто рваными ранами, ручейками течет кровь, капает на белую рубашку.
А Кешка загородил Цицик, дает ей выплакаться, в себя прийти.
— Ты, Кешка, втору бабу захотел иметь?
Мельников презрительно оглядел приказчика.
— Дурак…
— Сам дурак, Ульке брюхо нажил и сиди дома! А Цицик будет моя!.. Все равно моя!..
Жалкий вид у Тудыпки. Он лохмат, окровавлен, да еще и лезет напролом.
Мельников сердито сплюнул, брезгливо оттолкнул Тудыпку, оглянулся на Цицик. Цицик продолжала плакать.
— Моя Цицик!.. Я люблю ее!.. — завизжал приказчик.
Кешка разозлился:
— «Моя»!.. Нужен ты ей!.. Она тебе голову оторвет!..
— Я женюсь на Цицик!.. Увидишь!..
— Увижу!.. Куды там!.. Ты не знаешь про ее предка — казака с Дона, а то бы не захотел лапать… Получил?!
От ярости исказилось Тудыпкино лицо.
— Уходи!.. Уходи из моего дома!
Кешка тяжело вздохнул.
Цицик, как стояла, отвернувшись, так и стоит. Кешка легонько тронул ее за плечо. Она вздрогнула, подняла голову.
— Пойдем, Цицик, провожу до баржи.
Отчужденно и горько глядит на него Цицик.
— Сама дойдем, — она вытерла слезы ладонями, снова стянула на груди халат, слепо прошла мимо Кешки, метнувшегося было следом, и скрылась в темноте…
— Матушка, царица небесная! Сохрани и помилуй отца моих детей. Отведи от него силы грозные. Сбереги от сглаза худых людей. Пресвятая заступница, верни моего мужа Волчонка, который бродит где-то в далекой Мунгальской земле.
Ганька сидит в углу, гладит по головке сестренку, а сам слушает, как мама Вера молит «царицу небесную» вернуть им ихнего бабая. А Ванфед говорил ему, что нет ни бога, ни черта. Бога создали сами люди, ну и черта попутно. Добрых и злых духов, которые водятся в тайге, в морской, речной и озерной воде, тоже выдумали.
Несколько
