обскажи Бириканские новости, как тетка Липистинья поживает, соседи наши.
Король махнул рукой, рассмеялся.
— Кумуха ли с бабами сотворится-то?.. Сидят дома да сплетни плетут.
— Это вам, бакланам, так кажется.
Весело притопывает Король.
— Вот, куру мать, кажется! Оно так и есть. А Волчонок-то все ж долго там… Скоро ль возвернется?
Вера тяжко вздохнула.
— Откуда же мне знать, о господи!
— Ты, Ганька, чо робишь?
— Сети починяет. Да такой он мастак, дя Король! Всю рвань у Макара Грабежова перепочинил. Макар-то обещал взять его в свою лодку на водопольную, — загордилась Вера.
— Эвон как! Молодец Ганька! А за девками-то бегаешь?.. Э, паря, тогдысь надо ехать на Ольхон сватать Цицик! — Король подмигнул Ганьке. — Соболька-то чуть не подарил ей — сразу же девке по нраву пришелся! Видел по глазам!.. Меня, брат, не проведешь!
Ганька красный выскочил на улицу.
…После завтрака, распалив свою трубку, Король заговорил уже серьезно.
— Соседка, я еду нерповать. Дай, думаю, возьму с собой и Ганьку, пусть парень навыкает у стариков морскому промыслу. Сгодится в жизни. Отпусти ево, не обижу, наделю и жиром и шкурками, ежели бог даст промыслу.
— Да буде тебе, дя Филантий! Рази ты забижал кого… Пусть идет.
Ганька забегал, засуетился.
Вера подала ему на руки Анку.
— На, понежься перед охотой с сестренкой. Я соберу тебя.
А когда уходили зверобои из дома, дрожащим от волнения голосом Вера попросила Короля:
— Ты уж, дя Филантий, оберегай его…
Король рассердился:
— Не ной, девка… Худо на дорогу душу бередить.
…Через час мореходы подъехали к Верхнему Изголовью Святого Носа, где Чивыркуйский залив раздается вширь и сразу же начинается простор моря. Трудно подыскать другую такую первозданную дикость! Небольшой каменистый мыс с трех сторон окружен морем, а с четвертой притиснут крутой, местами почти отвесной скалистой горой, покрытой корявым листвяником, рыжим мхом и баданом. Местами, по склону, дружной стайкой пасутся валуны, промеж которых бурно растет черная смородина.
Едет Ганька и пялит глаза на горы, на скалы, на светло-голубое поле Байкала. Диву дается, кто же мог создать такую красотищу?
А Король понукает своего Савраску. Ему нет дела до гор крутых, скал и яркого простора. Он гудит себе под нос какую-то протяжную, словно бурятскую, песню.
Майское солнце припекает, и ледяная поверхность моря постепенно тает.
«Цок-цок-цок-цок-хрум-хрум!» — весело грызут лед острые щипы новеньких подков на косматых толстых ногах Савраски.
«Какой сильный коняга! — восхищается Ганька. — Ведь столько на санях груза. Сено… а под сеном сосновые чурки дров, куль с сухарями, охотничьи припасы, овес»…
Король вытянул Савраску бичом.
— Ему тяжело, дядя!
— Хы, по шаху-то[98] даже ты десять пудов упрешь.
Ганька не стал надоедать, а сам думает, что же такое «шах». «Почему же по шаху легко тянуть сани с грузом? Ладно, как-нибудь спрошу».
Сзади за санями, подпрыгивая на мелких торосах, бегут маленькие нерповые саночки.
Выбирая меж торосов ровную гладь, Савраска потихоньку хлыняет ленивой рысцой.
Лишь когда солнце высоко поднялось над Курбуликом и гольцами, нерповщики подъехали к речке Кедровой. Теперь хорошо видны поразившие Ганьку грозные Черемшанские скалы — еще той зимой он с отцом проходил мимо них: тогда нависшие над его головой каменные громады давили Ганьку своей грандиозностью и дикостью. Сейчас же, смягченные расстоянием, они походят на фантастические дворцы, церкви и башни. Ганька не может оторвать от них глаз.
— Дядя Филантий!
— Не называй меня Филантием, а кличь Королем.
— Дя Король! А скоро мы увидим нерпу?
— Как найдем ваш Курбуликский лед, так и нерпу узрим.
— Курбуликский?.. А как она на Курбулик попала?
— Как?.. А вот слухай. Видишь, кругом нас торосы из толстого льда наворочало. Значит, оне поздней зимой наломаны, в крещенские морозы. Среди них нерпят не сыщешь, их тут не бывает. Она, нерпа-то, гнездится в торосах, набитых во время морестава. Ее выбрасывает из Курбуликского залива на оплотинах, носит по морю и где-то все равно застигнет же их морестав. Вот где застигнет, там и зазимуют нерпы-то.
Только к вечеру, уже против Больших Черемшан, Король нашел нерпичьи торосы. Поднялся во весь рост на санях. Долго в бинокль разглядывал окрестность. Потом резко нагнулся и передал вожжи Ганьке.
— Нерпенок на льду! — тихо, с волнением сообщил он. Выхватил из воза берданку, зарядил ее патроном-«казенником»[99], затем, отвязав от воза санки, натянул на них белый парусок. Сверх своей шапчонки приладил белый колпачок. Осмотрел себя, что-то вспомнив, достал из куля волосяные наколенники, быстро привязал их к коленям, чтоб мягче было ползти по колючему льду. Потом, вырвав клок шерсти из старой шубейки, подкинул над головой — шерсть понесло ветерком на восток.
— «Култучок» дует, — прошептал он и быстро зашагал против ветра.
Ганька, не сводя глаз, наблюдает за товарищем. А Король удаляется все дальше и дальше.
— Эх, черт, эти темные очки! — парнишка сдернул их и смотрит без защитных стекол. У Ганьки от жгучего любопытства захватывает дух, громко стучит сердце.
Вот Король, выйдя из-под ветра, согнувшись за парусом, движется теперь на нерпу. Ветер уже дует ему вбок и относит человеческий запах в сторону от зверя. Если ошибется нерповщик и ветром набросит его запах на нерпу, то поминай как звали: промелькнут в воздухе черные ласты и исчезнут подо льдом.
А Король — опытный зверобой. Он до тонкости знает, как нужно скрасть зверя. Парусок слился с белым полотном моря так, что на него прямо бьют лучи солнца, и нельзя его отличить от поверхности льда.
Нерповщик движется на коленях, а сам заглядывает в смотровую щель — прорезь в паруске: если забеспокоилась нерпа, он сразу же замирает на месте; успокоилась — снова движется по-кошачьи, бесшумно переступая коленями.
Наконец до нерпы — совсем близко, Король ложится на брюхо, ползет по-пластунски, а сам беспрестанно наблюдает за зверем. Вот Король остановился, просунул в отверстие паруска ружье, прицелился.
У Ганьки от томительного ожидания пересохло во рту. Он чувствует себя непосредственным участником скрадывания зверя.
Грянул выстрел. Ганька ждал его, но все равно вздрогнул от неожиданности. А Король уже бежит с моногоем[100] в руках к черному неподвижному предмету.
— Упромыслил!.. Слава Миколе святому! — по-охотничьи молится Ганька.
Быстро, весело шагает Король. Еще бы! Первая скрадка, и такая удачная.
Ганька с Савраской спешат навстречу товарищу.
Король возбужден, серые глаза весело сверкают, лицо красное, в широкой улыбке.
Ганька не может глаз оторвать от мертвой нерпы. На него неподвижно смотрят какие-то неземные, бездонной глуби выпуклые глаза.
Ему стало не по себе.
Король обежал крутом и, облюбовав укромное местечко меж высоких торосов, махнул
