и пропустил Босвелла вперед. — Мы идем к Камню? — спросил Бэйли.
— Да.
— Как его имя?
— У него было много разных имен в разные века. Но имя, которое дал ему Триффан, — одно из самых лучших. Он назвал его Камнем Комфри. Пусть будет так! Это единственный Камень в мире, названный по имени крота, а не наоборот.
— Послушай, Босвелл! — сказал Бэйли. — Слышишь?
Это был слабый звук, похожий на тихий гул. Он исходил от Камня.
— Слушай! — повторил Бэйли.
— Я знаю, мой дорогой, я слышу, — мягко ответил Босвелл.
А Бэйли заплакал при виде такой необыкновенной красоты. В Самую Долгую Ночь Камень, около которого умер Комфри, сиял ярче всех других Камней кротовьего мира. Он был абсолютно белый. Его белизна была яркой и чистой, и вокруг простиралось, наполняя собою небо, Безмолвие. Летописцы утверждают, что многие слышали его в ту ночь, как слышала его Фиверфью. Потом свет Звезды стал бледнее, и сделалось как-то пусто.
Бэйли плакал, как крот, потерявший все и теперь жаждущий снова обрести утраченное.
— Крот Камня идет к нам на помощь? — спросил он Босвелла.
— Да,— ответил Босвелл устало.
— Босвелл!
— Что, Бэйли?
— Что мы будем делать здесь?
— Ждать, — улыбнулся Босвелл. — А пока мы ждем, ты мог бы поискать червей и вырыть нору около Камня Комфри.
— Мы будем ждать долго?
— Может быть, недели. А может быть, месяцы.
— Кого?
— Кротиху.
— Но зачем?
Босвелл улыбнулся мудрой улыбкой старца над нетерпением молодости:
— Она нужна мне, Бэйли. Я стар, и мне недолго осталось жить.
— Не говори так, Босвелл. Я не люблю, когда ты так говоришь!
— Что ж, это правда. Но не бойся. На земле и под землей достаточно храбрых и верных кротов. Мой путь почти завершен, и приход кротихи не будет напрасен.
— Босвелл, — прошептал Бэйли, когда заря окрасила небо на востоке,— куда пропал свет Камня Комфри?
— Он — в сердцах верующих в Камень. Этот свет поможет им услышать Безмолвие, когда явится Крот Камня.
— Этот свет — в сердце Триффана?
— Да.
— А Спиндла?
— Да.
— И Мэйуида?
— Да.
— А Хенбейн?
— Не знаю.
— Послушай, Босвелл, и в сердце Старлинг? — спросил Бэйли со слезами.
— Да, и в ее сердце тоже.
— Когда же явится Крот Камня? — спросил Бэйли, уже почти засыпая.
Тихого ответа Босвелла Бэйли уже не услышал. Глаза его были закрыты. Он спал перед Камнем Комфри, освещенный светом восходящего солнца.
❦
Пока Бэйли спал, армия кротов пришла в движение. Кроты шли отовсюду, в том числе из завоеванного Шибода, в их глазах горел отсвет Звезды. Они видели Звезду и поняли ее как знак, обещанный Алдером, — знамение Пришествия Крота Камня. И вот толпы кротов обрушились на грайков, охранявших тоннели Шибода. Это была неудержимая мощная лавина. Она не знала пощады. Она, как сказал Алдер, начавшись, не кончится до тех пор, пока кротовий мир не станет поклоняться Камню, а Слово не будет забыто.
Непреклонность и жесткость были в глазах Алдера. Но в глазах Маррама было беспокойство. Снова убивать? Он не хотел этого, напрасно убеждая других. И потому, когда последователи Камня снова напали на грайков, он удалился на восток, туда, где зажглась Звезда. Он шел одинокий, в смятении и без друзей.
Заканчивается наш рассказ о Самой Долгой Ночи. Не будем упоминать имена могущественных и значительных кротов, они и так займут свое место в истории. Подумаем об обыкновенных кротах, обеспокоенных, неуверенных в себе, сомневающихся, их имена, вероятно, будут забыты. Они, подобно Марраму, имели смелость и присутствие духа искать Крота Камня. Велика и прекрасна была их цель: узнать Крота Камня и обрести Безмолвие. Помните их!
Глава тринадцатая
Многие, подобно Марраму, потом скажут, что дни после Самой Долгой Ночи изменили всю их жизнь.
Можно без конца записывать воспоминания о тех днях. Как будто вместо тупика открылся тоннель, длинный и темный, и в самом конце забрезжил свет. Но не все кроты бросились к свету подобно Марраму. Некоторых он раздражал, кое-кто был недоволен — время вынуждало их измениться и искать Безмолвия. А иные набрели на путь истинный случайно, как, например, старый Скинт и его добрый друг Смитхиллз. Разве не удалился Скинт на север, где хотел в покое провести остаток дней в Грассингтоне? Разве не поклялся он больше ни разу не пустить в ход когти в борьбе с грайками, не думать больше ни о Слове, ни о Камне, и всей этой чепухе, о которой болтают кроты? Да, поклялся. Однако Скинт не был создан для праздности. После ухода Триффана в Верн он сделался беспокойным и раздражительным. Не находил себе места. Он быстро собрал из кротов Грассингтона боевой отряд и стал ждать возвращения Триффана и Спиндла. Но шли месяцы, они не возвращались. Скинт утешал себя тем, что, когда они придут, собранные им силы могут понадобиться.
— Это совсем не то, о чем я мечтал в Грассингтоне, Смитхиллз! Здесь совсем нечего делать, разве что предаваться воспоминаниям, а до этого я небольшой охотник! Лучше бы я пошел с Триффаном в Верн.
— Да, да, — соглашался Смитхиллз, — помощь пришлась бы ему кстати!
Так тянулись кротовьи месяцы. Но Камень, вероятно, слышал жалобы Скинта, как слышал молитвы, и всегда находил способ помочь...
❦
Однажды холодным и неуютным вечером в середине декабря, когда уже начал падать снег, у входа в тоннель Скинта послышалась возня. Там толпились кроты, и чей-то знакомый голос нарушил тоскливое уединение Скинта. Он и не думал, что будет так рад услышать этот голос.
— О почтенный Скинт, крот, который немало странствовал, прислушайся и угадай, чей это голос! Да, это я, смиренный Мэйуид, который так надоедал тебе раньше, а теперь верный, хотя, может быть, и неугодный тебе, слуга. Да, я перед тобой... и не только я!
— Всемогущий Камень! Да это же Мэйуид собственной персоной! — воскликнул Скинт. — Войди и дай мне свою лапу, я рад тебе!
— О лучезарный господин, — послышался сверху голос Мэйуида, — я не один.
— Спустись-ка сначала ты,— крикнул, как всегда, осторожный Скинт.
Мэйуид спустился, оставив Сликит наверху с Уорфом и Хеабелл. Он подумал: следовало бы предупредить Скинта, что его спутниками были
