Как ни странно, письмо, пышущее гневом, убедительно доказывало обратное: что список обеспечил возможность выжить. Было бы несправедливо возлагать на Оскара Шиндлера вину за те махинации с фамилиями, которыми занимался Гольдберг. В хаосе последних дней лагерные власти подмахнули бы любой список, предложенный Гольдбергом, если его состав не слишком превышал те тысячу сто фамилий, которые требовал Шиндлер. Сам Оскар Шиндлер не мог позволить себе часами сидеть рядом с Гольдбергом и контролировать его. Шиндлер с утра до ночи общался с чиновниками: он убеждал, просил, подкупал, умасливал их как только мог.
Например, от старых друзей из конторы генерала Шиндлера он получил разрешение на перевозку своих прессов «Хило» и штамповочных машин; но кое-кто из них взял на себя труд просмотреть документацию – и обнаружил небольшие неточности, которые могли бы помешать миссии Оскара Шиндлера спасти своих тысячу сто человек.
Другой работник инспекции раскопал инструкцию, согласно которой станки «Эмалии» для производства боеприпасов должны были получить разрешение на вывоз (особенно из Польши) специального отдела в Берлинском инспекторате, получив одобрение его секции лицензирования. Ни один из этих отделов не был оповещен о предполагаемом перемещении в Моравию. Они потребовали бы ввести их в курс дела, и разрешения были бы получены не раньше чем через месяц. Этого месяца у Шиндлера не было. К концу октября Плачув должен был опустеть; всех его обитателей ждали Гросс-Розен или Аушвиц. В конце концов, проблема была решена привычным способом – взятками и подарками.
Занимаясь всеми этими делами, Оскару Шиндлеру приходилось уделять время и следователям СС, арестовавшим Амона Гета. В глубине души он был готов к тому, что его тоже арестуют или – что примерно то же самое – будут непрерывно допрашивать о его взаимоотношениях с бывшим комендантом. Он был достаточно умен, чтобы не отрицать их. К тому же одно из объяснений Амона Гета по поводу восьмидесяти тысяч рейхсмарок, найденных в его квартире, звучало следующим образом: «Их дал мне Оскар Шиндлер, чтобы я был помягче с евреями».
В то же время Шиндлер поддерживал связи со своими друзьями на Поморской, которые сообщали ему, в каком именно направлении бюро ведет расследование.
И наконец, поскольку его лагерь в Бринлитце должен был находиться под контролем концлагеря Гросс-Розен, Шиндлер познакомился с его комендантом – штурмбанфюрером Хассеброком. Стараниями Хассеброка в лагере смерти Гросс-Розен отправилось на тот свет сто тысяч человек, но, пока Шиндлер договаривался с ним по телефону о встрече и ехал через Нижнюю Силезию, он был самой малой из всех забот Оскара. Шиндлер уже привык встречаться с обаятельными убийцами, и ему показалось, что Хассеброк даже благодарен ему за то, что теперь его империя простирается до Моравии – ибо Хассеброк видел себя великим правителем и воспринимал свои владения только в этом качестве. Под его контролем находилось сто три дополнительных лагеря (Бринлитц должен был стать сто четвертым – и со своими более тысячи заключенных и сложной промышленностью – составить весомое дополнение). Семьдесят шесть лагерей Хассеброка были расположены в Польше, шестнадцать в Чехословакии, десять – в рейхе. Этот кусок сыра был куда больше того, что имелся в распоряжении Амона Гета!
Заваленный обилием дел, встреч, лжи, лести и бесконечного заполнения бумаг в те несколько недель до закрытия Плачува, Оскар просто не имел времени проверять Гольдберга. В эти дни, полные хаоса и неразберихи, Гольдберг – Владыка Списка – держал его открытым для предложений.
Например, доктор Идек Шиндель пришел к Гольдбергу, чтобы уговорить его включить в список для отправки в Бринлитц себя и двоих своих младших братьев. Гольдберг не дал ему немедленного ответа, и Шиндель находился в неведении до 15 октября, когда мужчин-заключенных стали загонять в теплушки: только тогда Идек понял, что ни он, ни его братья не были включены в список.
И все же он попытался присоединиться к «людям Шиндлера».
Эта сцена была достойна того, чтобы стать воплощением Судного Дня – отторгнутый из числа праведников пытается укрыться в их среде, где его и замечает ангел мщения; роль его на этот раз выполнял обершарфюрер Мюллер, который подошел к доктору с хлыстом в руке и ударил его.
По левой щеке, по правой, опять по левой и опять по правой – насмешливо спрашивая при каждом ударе:
– Что? Ты? Забыл? В этом? Ряду?!
Шинделю предстояло остаться в лагере с небольшой группой заключенных, которая должна была окончательно ликвидировать Плачув, а затем в вагоне для скота вместе с несколькими больными женщинами отправиться в Аушвиц. Там их бросили в барак в отдаленном углу Биркенау и оставили умирать. Как ни парадоксально, большинство из них выжили: засунутые в дальний угол, они оказались вне внимания начальства лагеря. Самого Шинделя послали во Флосенбург, где ему вместе с братьями пришлось принять участие в «марше смерти». Он завершил его живым скелетом, а вот младший Шиндель был застрелен в предпоследний день войны.
Оценивать негативные факты, связанные со списком Шиндлера, к которым Оскар не имел отношения, следует как результат злонамеренной деятельности Гольдберга, который вплоть до последних отчаянных дней октября продолжал поддерживать в людях ложные надежды.
Каждый по-своему вспоминал о списке.
Генри Рознер встал в один ряд с людьми Шиндлера, но эсэсовец заметил в его вещах футляр от скрипки. Решив, что Амон Гет, едва его выпусят из тюрьмы, ту же потребует музыки, отослал Рознера обратно. Тогда Генри, пристроив гриф под пальто в подмышечную ямку, опять стал в эту очередь – и так попал в теплушку. Рознер был одним их тех, кому Шиндлер пообещал спасение, он был в списке всегда, с самого начала.
То же самое произошло с Иеретцами: старый Иеретц с упаковочной фабрики и Хая Иеретц значились в списке как мetallarbertierin – металлисты. В списке старых работников «Эмалии» оказались и супруги Перельман и Левертов.
В итоге, несмотря на все махинации Гольдберга, Шиндлер все-таки получил в свое распоряжение большую часть из тех, кого он потребовал, хотя некоторые лица среди них не могли не удивить его. Но столь великодушный человек, как Оскар, не стал возражать, увидев позже среди обитателей Бринлитца самого Гольдберга.
Но встречались и более приятные неожиданности. Польдек Пфефферберг, например, был отвергнут Гольдбергом из-за отсутствия у него драгоценностей, хотя и намекнул, что может заплатить водкой или вообще одеждой или хлебом. Раздобыв бутылку, он получил разрешение вместе с ней направиться в казарму на Иерусалимской, где дежурил Шрейбер. Вручив тому бутылку, он попросил заставить Гольдберга включить его в список вместе с Милой.
– Шиндлер, – сказал он, – должен был включить нас.
Польдек понимал, что речь идет о жизни и смерти.
– Да, – согласился Шрейбер. – Вы двое должны попасть в него.
Если вы возмущены, почему такой человек, как Шрейбер, не спросил себя в тот момент: «Если данный человек и его жена достойны спасения, почему его не достойны остальные?» – постарайтесь понять, в какое страшное время и в каком страшном месте все это происходило, и не судите никого судом человеческим.
И когда пришло время, Пфефферберги оказались среди людей Шиндлера. Здесь, к их удивлению, они встретили Хелен Хирш с младшей сестренкой, о спасении которой она мечтала.
В воскресенье, 15 октября, мужчины из лагеря Шиндлера собрались на боковых путях Плачува. Женщины должны были отправляться через неделю.
Хотя первые восемьсот человек держались отдельной группой во время погрузки, ибо для них должны были быть поданы отдельные вагоны, всех загнали в состав, где уже содержалось тысяча триста других заключенных, направлявшихся в Гросс-Розен. Примерно половина из них решила, что им не миновать Гросс-Розена, прежде чем они попадут в лагерь Шиндлера. Но многие считали, что должны прямиком направляться туда: они уже подготовились к тяготам долгого и медленного пути в Моравию, предполагая, что им придется сидеть в вагонах, когда их состав будут загонять на дополнительные пути и томить на развязках. Не исключено, что в таком положении им придется ждать по полдня и больше, пропуская грузы первой срочности…
В последнюю неделю выпал снег, и похолодало.
Каждому заключенному на всю дорогу было выдано по триста граммов хлеба, а на вагон – по одному ведру воды. Для отправления естественных надобностей им придется использовать угол вагона теплушки или же, если все стоят, тесно прижатые друг к другу, мочиться и испражняться прямо на месте. Но они готовы были претерпеть все: ведь, в конце концов, как бы ни было трудно, они опять окажутся в распоряжении Шиндлера, а значит – спасутся.
В следующее воскресенье последние триста женщин – узниц лагеря Плачув, обозначенные в списке Шиндлера, погрузились в теплушки с теми же самыми мыслями и настроениями.
