– Герр комендант никогда при мне не обсуждал подобные темы, – продолжал твердить он.
Но хотя он был весьма убедителен в исполнении своей роли, эсэсовцы испытывали к нему, как и к Хелен Хирш, зловещее недоверие. И если хоть что-то могло гарантировать ему право на жизнь, то только арест Амона. Более надежной гарантии у него не было: когда русские приближались к Тарнуву, Амон Гет, продиктовав последнее письмо, застрелил вторую машинистку – фройляйн Кохман. Следственную комиссию интересовали факты. Эсэсовец, который допрашивал Метека, слышал от обершарфюрера Лоренца Лансдорфера, что гауптштурмфюрер Гет диктовал своему еврейскому стенографу планы действий гарнизона Плачува в случае нападения партизан. Как явствовало из показаний Пемпера, ему действительно было доверено печатать такие планы, сходные с указаниями, касающимися и других концентрационных лагерей. Судья был настолько обеспокоен тем, что сверхсекретные документы стали известны еврейскому заключенному, что приказал арестовать Пемпера.
Метек провел две ужасные недели в камере СС. Его не били, но он подвергался постоянным допросам, которые вели несколько следователей СС и двое эсэсовских судей. Ему казалось, что он читает в их глазах убеждение: самым простым и надежным решением этого дела было бы просто расстрелять его! Как-то в ходе допроса, касавшегося планов обороны Плачува, Пемпер спросил своих следователей: «Почему вы меня тут держите? Тюрьма есть тюрьма. А я и так обречен на пожизненное заключение». За этим должен был последовать конец: то ли его наградят пулей, то ли освободят из камеры. После этого допроса Пемпер провел в камере еще несколько тревожных часов, и, наконец, дверь ее распахнулась…
Он вернулся в свой барак в лагере. Однако его еще не раз таскали на допросы по поводу того или иного факта расследования, имевшего отношение к коменданту Гету.
После ареста Амона Гета его подчиненные не торопились охарактеризовать его самым лучшим образом. Они проявляли осторожность. Они выжидали.
Бош, который выпил на пару с Гетом несметное количество алкоголя, намекнул унтерштурмфюреру Йону, что совать взятку этим высокоморальным следователям слишком опасно. Что же до непосредственного начальства коменданта Гета, то оно на данный момент отсутствовало по весьма весомым причинам: Шернер отбыл охотиться на партизан и погиб, напоровшись на партизанскую засаду где-то в лесах под Неполомицей.
И Амон Гет продолжал находиться в руках людей из Ораниенбурга, которые никогда не обедали в Goethhaus – а то бы они тоже были бы поражены его богатством или же преисполнились зависти к нему.
После освобождения из тюрьмы СС Хелен Хирш стала прислуживать новому коменданту, гауптштурмфюреру Бюхнеру. Она получила «дружескую» записку от Амона, который просил ее передать ему несколько смен белья, несколько романов и детективов и еще пару бутылок выпивки, чтобы он комфортнее чувствовал себя в камере. Текст был такой, словно ей писал близкий родственник: «Не будешь ли ты так любезна прислать мне нижеследующее…», и заканчивалось все пожеланием: «Надеюсь, что в ближайшее время мы увидимся».
Шиндлер обшаривал рыночную площадь в Троппау, где ему предстояло встретиться с инженером Зюссмутом. Он прихватил с собой напитки и драгоценные камешки, но выяснилось, что в данном случае они не понадобятся. Зюссмут рассказал Оскару, что уже сам предложил, чтобы небольшие еврейские рабочие лагеря были переведены в пограничные городки Моравии, где будут производиться товары для нужд Инспекции по делам армии. Такие лагеря, конечно, будут находиться под общим контролем Аушвица или Гросс-Розена, ибо район влияния столь больших концентрационных комплексов захватывает и границу Польши с Чехословакией. Но в малых лагерях заключенные будут чувствовать себя в большей безопасности, чем в огромных некрополях вроде Аушвица. Зюссмут, увы, не может предложить ничего конкретного – Либерецкий замок отвергает все предложения. И у него, Зюссмута, нет способа воздействия на него. А герр Шиндлер – точнее, поддержка, полученная им от полковника Ланге и эвакуационного отдела, – имеет в руках такой способ.
В кабинете Зюссмута Шиндлер ознакомился со списком мест для размещения предприятий, эвакуируемых из зоны военных действий. Неподалеку от родного городка Оскара – Цвиттау, на окраине деревни Бринлитц, находилось большое текстильное предприятие, принадлежащее двум братьям Гофман из Вены. В своем родном городе они катались как сыр в масле, но решились покинуть его и двинуться в Sudetenland вслед за легионами захватчиков (так же, как и сам Шиндлер появился в Кракове) и стали текстильными магнатами. Одно крыло их предприятия практически не использовалось, служа складом для вышедших из строя мотальных станков. Здание такого же размера служило железнодорожным депо в Цвиттау, где шурин Оскара командовал грузовым двором. И железная дорога подходила чуть ли не к самым воротам.
– Эти братья умеют извлекать прибыль, – улыбаясь, похвалил Зюссмут. – Их поддерживает кто-то из местных политических лидеров – и городской совет, и руководитель района у них в кармане. Но за вами – полковник Ланге!
Зюссмут пообещал, что тут же письменно свяжется с Берлином и порекомендует более рационально (в интересах герра Шиндлера) использовать пристройки к предприятию Гофманов.
Шиндлер с самого детства был знаком с деревушкой Бринлитц, населенной немцами. Ее национальный характер сказывался и в том, что жители предпочитали называть ее именно так, ибо чехи именовали ее Брненец. Жители Бринлитца отнюдь не горели желанием обрести по соседству тысячу евреев. Как и жители Цвиттау, где многие все еще трудились на предприятии Гофманов, пусть даже война явно подходила к концу.
Оскар подъехал в деревню, чтобы бросить беглый взгляд на предлагаемое место будущей дислокации «Эмалии» и лагеря. Он решил не заглядывать в головную контору братьев Гофман, потому что старший из них, основатель компании, мог бы кое о чем догадаться. Но ему удалось без помех осмотреть крыло здания. Это было старое промышленное строение в два этажа, за которым простирался огромный двор. Нижний этаж с высокими потолками был заставлен старыми машинами и тюками бракованной пряжи. Верхний этаж можно отвести под контору и поставить там легкое оборудование. Пол верхнего этажа не выдержит давления крупных прессов. Внизу же вполне надежно разместятся новые мастерские для ДЭФ, кабинеты, а в углу следует обставить личные апартаменты директора.
Место ему понравилось.
Он вернулся в Краков, полный желания поскорее взяться за работу, пустив в ход все средства. А еще ему нужно было снова поговорить с Мадритчем. Ибо Зюссмут мог найти место и для него – может, в том же Бринлитце.
Его ждал сюрприз: бомбардировщик союзников, сбитый истребителем люфтваффе, рухнул на два крайних барака на тюремном дворе. Мятые обломки его почерневшего обгоревшего фюзеляжа еще торчали среди раздавленных обломков. На «Эмалии» оставалась небольшая группа рабочих, которые упаковывали продукцию и приводили в порядок оборудование. Они видели, как падал самолет, объятый пламенем. В самолете они обнаружили тела двоих людей, они сгорели после падения. Люди из «Люфтваффе», приехавшие забрать их трупы, сообщили Адаму Гарде, что бомбардировщик был «Стерлингом», а пилоты – австралийцами. Один из погибших прижимал к груди обуглившуюся Библию, должно быть, так и умер с нею в руках. Еще двоим членам экипажа удалось выпрыгнуть с парашютами в пригороде – первый скончался от ран, повиснув на стропах в кроне дерева. До другого первыми добрались партизаны и сейчас где-то прячут его. Этот австралийский экипаж сбрасывал партизанам припасы и снаряжение где-то в глухих лесах к востоку от Кракова…
Если Оскар Шиндлер и хотел получить подтверждение своим намерениям – оно было перед ним. Эти люди проделали непредставимо длинный путь, может быть, из маленького городка в Австралии, чтобы найти свой конец в небе над Краковом. Шиндлер тут же позвонил одному из начальников депо подвижного состава в конторе Ostbahn и пригласил его на обед, в ходе которого необходимо было обговорить количество платформ, которые в скором времени понадобятся ДЭФу.
Через неделю после разговора Шиндлера с Зюссмутом человек из Главного управления вооружений в Берлине сообщил губернатору Моравии, что предприятие по производству боеприпасов герра Шиндлера будет размещено в пристройке к ткацкой фабрике Гофманов в Бринлитце. Бюрократы в губернаторство больше не смогут чинить препятствия, сообщил Зюссмут Шиндлеру по телефону, разве что тормозить прохождение бумаг. Но Гофман и другие члены партии в районе Цвиттау, уже успели посовещаться и выдвигают возражения по поводу вторжения Шиндлера в Моравию. Kreisleiter из Цвиттау, отправил в Берлин жалобу, что евреи-заключенные из Польши представляют собой опасность для здоровья и благосостояния моравских немцев. Активная деятельность в этом регионе, которая не была ему свойственна за последний период, писали они, и появление производства по выпуску незначительного количества боеприпасов герра Шиндлера может привлечь внимание бомбардировщиков союзников, в результате чего будет разрушено весьма важное предприятие Гофманов. Количество еврейских преступников в предполагаемом месте размещения лагеря Шиндлера превысит небольшое число достойных граждан Бринлитца и станет раковой опухолью в здоровом организме окрестностей Цвиттау.
