мое тело. Меня словно огрели по затылку ледяным молотом.
— Да, — говорит Миели.
Мне хочется выбросить вверх руки, кричать и прыгать, но я не в силах стряхнуть ее мысленный захват. Я могу только беспомощно смотреть, как криптарх отвешивает Миели поклон.
— Мой наниматель видит в вас ценных союзников, — говорит она. — Мы поделимся с вами своими… находками в подтверждение своих добрых намерений. И она рассмотрит вопрос о помощи в ваших делах с зоку.
— Великолепно, — говорит Роберт. — Я рад, что мы поняли друг друга. С вами приятно иметь дело. — Он наклоняется и бесцеремонно треплет меня по щеке. — Похоже, ты оказался под каблуком у своей дамы, Жан. Впрочем, у тебя с женщинами всегда были такие отношения.
Миели провожает его к выходу, а я сижу словно статуя и от ярости бью себя по голове воображаемыми кулаками.
— Не могу поверить, что ты на это согласилась! — кричу я. — Неужели ты хочешь работать с ними? Куда подевались твои клятвы? Твоя честь кото? Наставники свои ребята.
— В его словах есть смысл, — говорит Миели. — И судить не наше дело.
— Черта с два, не наше. — Я мечусь по комнате, потом прижимаюсь лбом к стеклу, чтобы немного остыть. — И ты кое о чем забыла. Они знают меня. Это делает их плохими парнями по определению. Им нельзя доверять.
— Дело не в доверии, — говорит Миели. — Прежде чем что-либо предпринимать, мы дождемся, пока твоя память не восстановится окончательно.
— А вдруг что-нибудь не получится? Если наставники не клюнут на эту приманку? Вдруг Раймонда… — Я прикусываю язык. — Это ужасная ошибка.
— Все равно, решать не тебе, — говорит Миели. — У нас есть работа, которую необходимо закончить, и мой долг решать, как это лучше сделать.
— Знаешь, — говорю я, — совсем недавно мне на мгновение показалось, что в тебе есть капля человечности. — Я пытаюсь остановиться, но слова вылетают, словно пули из автоматической винтовки. — Соборность завладела тобой окончательно. Они превратили тебя в робота. И твое пение — просто запись в музыкальном автомате. Копия. Гогол. — Мои руки сжимаются в кулаки. — Я целую вечность провел в Тюрьме. Но они меня так и не сломили. Что же сделали с тобой те ублюдки, которым ты служишь?
Я хватаю оставленный криптархом стакан, в котором плавает окурок сигары.
— Вот. Вот на что это похоже. — Я отпиваю глоток и сплевываю жидкость на пол. — Вкус пепла.
Лицо Миели не меняет своего выражения. Она поворачивается к выходу.
— У меня еще есть дела, — говорит она. — Надо изучить полученную из головы Анру информацию. Если возникнут проблемы, нам нужна страховка.
— Проблема уже есть, — говорю я. — Мой стакан опустел. Я намерен напиться.
— На здоровье, — холодно бросает Миели. — Если попытаешься связаться со своей подружкой-наставником, я об этом узнаю. И для тебя это добром не кончится.
Сука. На меня со всех сторон что-то давит. Я в ловушке. Я в сотый раз проклинаю свое прошлое за всю эту путаницу, когда сокровища можно было просто зарыть в земле. Ублюдок.
Идиот, слышится голос в моей голове. Выход всегда найдется. Ты не в тюрьме, пока сам так не считаешь.
— Подожди, — окликаю я Миели.
Ее взгляд, как и в мой первый день на борту «Перхонен», исполнен презрения.
— Позволь мне с ним поговорить. С ней.
— Что?
— Позволь мне поговорить с твоим нанимателем. Я знаю, вы поддерживаете контакт. Я хочу ясности. Если уж мы собираемся поступать так, как ты настаиваешь, я хочу услышать приказ от шарманщика, а не от обезьянки.
Ее глаза сверкают яростью.
— Ты осмеливаешься…
— Ну давай. Заткни мне рот. Зашвырни в ад. Мне все равно. Я там уже был. Я только хочу высказаться. А потом стану примерным мальчиком. — Я проглатываю остатки вонючей жидкости, пахнущей пеплом. — Обещаю.
Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Она не отводит своих бледно-зеленых глаз, но через несколько мгновений притрагивается к шраму.
— Отлично, — говорит она. — Ты сам об этом попросил.
Миели садится на диван и закрывает глаза. Затем поднимает веки, но это уже не она.
Ее лицо словно закрыла маска. Миели выглядит старше и сдержаннее, но это не боевая сосредоточенность воина, а спокойствие личности, привыкшей к общему вниманию и контролирующей свои чувства. А в ее улыбке сквозит что-то змеиное.
— Жан, Жан, Жан, — говорит она мелодичным и мучительно знакомым мне голосом. — Что же мне с тобой делать, мой маленький принц-цветок?
Затем она поднимается, обнимает меня за шею и целует.
Миели стала пленницей в своем собственном теле. Она хочет закрыть глаза, но не может; хочет отшатнуться от вора, но не может. Его дыхание обдает ее запахом провонявшего пеплом алкоголя. Она понимает, что будет дальше, и неожиданно для себя огорчается.
— Помоги мне, — беззвучно просит она «Перхонен». — Забери меня отсюда.
— Бедняжка. Сейчас. — Внезапно ее окутывает прохладная успокаивающая темнота. Какой бы ни была программа, переподчинившая себе ее мозг, корабль, по крайней мере, имеет к ней доступ.
— Что она делает?
— Неисповедимые пути, и все такое, — говорит корабль. — Ты в порядке?
— Нет. — Миели, лишенной тела и голоса, отчаянно хочется плакать. — Он был прав, я ошибалась. Но ведь у нас нет выбора, правда?
— Нет, не было. Как говорит богиня, так и получается, и другого
