— Я не о чем не просила Горлунг, — возразила Прекраса.
— Так я тебе и поверил, — фыркнул Даг, — не понимаешь ты, девка, доброго обращения. Ты — моя добыча, моя наложница и никто не смеет тобой распоряжаться, лишь я. Захочу и на цепь посажу, как рабу последнюю.
— Ты посадишь меня на цепь? — переспросила Прекраса. — Но за что? Я ничего не делала.
Слезы крупными каплями потекли по её щекам, она размазывала их руками по лицу и твердила:
— Не надо на цепь, Даг, ну, прошу тебя не надо, нельзя меня на цепь….
— Прекрати выть, — резко бросил Даг.
— Я не просила Горлунг, не просила, не надо на цепь, — глотая слезы, твердила Прекраса.
— А кто просил тогда? — хмуро спросил Даг.
— Не я, клянусь самой Ладой, не я.
Даг, посмотрев на её заплаканное лицо, впервые подумал, что, может быть, Прекраса действительно не затевала всего этого. Видимо, это все происки Горлунг, ну и дрянь же она! Неспроста её князь Торин сторонился, видимо, знал о черном сердце дочери старшей.
Взгляд Дага опять упал на Прекрасу, на её заплаканное раскрасневшееся лицо, вздрагивающие плечи. Странно, но Даг прикипел душой к этой плаксивой девчонке, что некогда заливалась колокольчиком в Торинграде, услышав любую шутку. Нынче Прекраса смеялась редко, лишь улыбалась иногда, глядя на него. И так тепло у Дага становилось на душе от её улыбки, что и не жалел он более о том, что она с ним.
— Ладно, не реви, — молвил Даг — не ты, так не ты.
Прекраса, улыбнувшись ему сквозь слезы, хотела подойти к нему, но, запнувшись о шерсть, что пряла до прихода Дага, покачнувшись упала на пол. Даг подхватил её и помог встать на ноги. Прижавшись к его сильному плечу, Прекраса тихо сказала:
— Не могла я, Даг, просить, чтобы мне мужа нашли. Я же кроме тебя никого не вижу. Да и не возьмет меня теперь никто в жены.
— Это почему еще? — спросил Даг.
— Кто же возьмет в жены бабу, что под сердцем носит ношу? — прошептала ему в плечо она.
— Ты в непраздности? — спросил он, не веря своим ушам.
Прекраса лишь кивнула в ответ, не смея поднять глаза на Дага, который держал её теперь крепко-крепко, словно боялся, что она убежит.
— Ты не врешь? — не веря ей, спросил он.
Прекраса отрицательно покачала головой, с тревогой глядя на лицо Дага, ища признаки недовольства. Но Даг лишь скупо улыбнулся и поцеловал Прекрасу, а душу его затопила теплая волна довольства.
* * *
Прекраса нашла Горлунг в общем зале, та стояла возле очага и заставляла одну из рабынь снимать нагар с камней. Вторая рабыня железным скребком чистила стол, третья держала в руках свежую льняную скатерть, которой хотела застелить чистый стол.
Горлунг не заметила сестры, она зорко наблюдала за рабынями, стараясь не упустить ни одной мелочи в их работе. Она получила необыкновенное удовольствие, заставляя рабынь переделывать плохо исполненное указание.
— Как ты могла заставить Олафа искать мне мужа? — хмуро спросила Прекраса.
— Так и могла, — оборачиваясь на голос сестры, отрезала Горлунг.
— Но мне никто не нужен, — разведя руками, словно отгоняя мух, сказал Прекраса, немного сбитая с толку тем, что Горлунг не отрицает своей вины.
— Да, кроме твоего хирдманна, — закончила за неё Горлунг, — я это уже слышала. Но, Прекраса, — ты дочь князя. Он не пара тебе. Как можно быть такой глупой?
— Какого князя? Нет больше ни отца, ни Торинграда. Последнюю зиму я жила хуже, чем рабыни в Утгарде. Я же рассказывала тебе, Горлунг, — запальчиво сказала Прекраса.
— Ну, и что? — дернув плечом, спросила Горлунг, — ты по крови выше этого своего хирдманна.
— Выше, ниже — это всё ерунда. Если бы не он, то меня уже и в живых то не было, — резко ответила Прекраса.
— Боги распорядились так, чтобы ты жила. И я не позволю тебе жить так, как ты живешь теперь. Ты рождена для иной жизни, Прекраса, не для того, чтобы быть наложницей хирдманна, — спокойно возразила Горлунг.
— Горлунг, ты, словно не слышишь меня, — покачав головой, сказала Прекраса, — Я счастлива с Дагом. Я жду от него ребенка.
— Что? Повтори, — отрывисто сказала Горлунг.
— Я в непраздности, — сказала Прекраса.
Горлунг нечего было ответить на это, такого она не ожидала. Оглядывая Прекрасу с головы до ног, она задержала взгляд на животе сестры, словно прикидывая в уме, можно ли будет выдать ребенка Дага за дитя другого, того, кто будет достойным Прекрасы.
— Я запрещаю тебе, Горлунг, мешать мне жить счастливо, — сказала Прекраса.
— Запрещаешь? — сузив глаза, спросила Горлунг, в тоне её явственно слышалась угроза.
— Да, — с нажимом ответила Прекраса.
— Если я захочу, то ты вместе со своим Дагом пойдешь прочь из Утгарда, скитаться по Норэйг, — усмехнувшись, ответила Горлунг.
— Зато мы будем вместе, — опустив голову, ответила Прекраса.
На это Горлунг возразить было нечего, грустно покачав головой, она ушла в свой покой. А Прекраса, еще не до конца осознавая свою первую победу над сестрой, тяжко вздохнула. Решая, собирать им с Дагом вещи или подождать вечерней трапезы, она медленно пошла рассказать обо всем Дагу.
Опасения Прекрасы были напрасными, из Утгарда их с Дагом не выгнали. А спустя несколько дней, по указанию Олафа, состоялся брачный пир Прекрасы и Дага.
ГЛАВА 40
Олаф, закинув руки за голову, смотрел на желтоватые отблески очага на потолке своей одрины. Из его головы не шло несчастное выражение лица Горлунг на брачном пиру Дага и Прекрасы. Столько зависти было в глазах Горлунг, затаенной боли, обиды, что ему было не по себе, разве оскорбил он её чем-нибудь? Странная она женщина, непонятная. Но каким-то пугающей силы притяжением его влекло к Горлунг. Чем она так его привлекала? Олаф не знал ответа на этот вопрос, но жизнь рядом с дочерью Торина разительно отличалась от прежней его жизни.
Олаф вспомнил тот день, когда увидел Горлунг впервые, её сосредоточенное лицо, когда она осматривала его рану. В его памяти всплывали один за другим мгновения, что проводил он в самых холодных покоях Торинграда, когда Горлунг перевязывала ему руку. Как он ждал этих коротких встреч, когда Горлунг даже не смотрела на него лишний раз, её холодные глаза скользили по нему, словно не видя. Да что таиться, и сейчас бывало, что Горлунг смотрела вдаль так печально, что сердце рвалось от жалости к ней, и в то же время, в такие мгновения Олафу хотелось стереть с её лица эту тоску силой, заставить Горлунг быть счастливой. Но как ни печально, невозможно заставить её радоваться, только великому Одину это под силу, а он лишь простой воин.
