– И как бы ты помогла целителю второго посвящения?
Сана не ответила.
– С другой стороны, как я понимаю, дело было почти безнадежное… Ну, вот что, – подумав, решила Дара. – Инициатива наказуема. Такси возьмешь ты – и понесешься по кабакам. У тебя же всюду знакомые?
– Почти.
Уж что-что, а всякие вечерние и ночные заведения Сана любила. Она приходила туда, когда тот, кого она в том месяце считала своим постоянным, от утомления уже начинал скрываться, и одна не уходила. Она, маленькая, даже под румянами заметно бледная, притягивала мужчин спокойным взглядом, и это были уверенные в своей мужской неотразимости господа.
– Ну, так звони администраторам, звони барменам! Кано у нас личность приметная, разве что с горя остригся наголо…
Тут Дара заткнулась.
Она представила себе состояние друга. Он, потерпев поражение, действительно мог такое сотворить. От обыкновенного отчаяния…
Ведь если не хватило силы на исцеление ребенка, значит, и длинные рыжие кудри совершенно бесполезны! Бессильны.
Сана отключилась. Дара позвонила Изоре и велела проверить все больницы, куда только доставляет страдальцев «скорая».
– А что мне им сказать? Они же спросят имя-фамилию!
– Да? – этим простым вопросом Дара была сильно озадачена. То, что Сана с Изорой знали только имя «Кано», было делом на Курсах обычным, им паспортные сведения и не требовались. Но Дара, у которой с ним был долгий роман, Дара, знавшая каждый волосок на его груди и животе, каждый сустав на пальцах, а также множество иных примет, понятия не имела о его обычном, общепринятом имени.
– Ну, скажи что-нибудь… – попросила она. И отключилась.
Так получилось, что крестниц она озадачила, сама же осталась в бездействии. Но сидеть сложа руки она не умела и свой способ поиска нашла скоро.
В салоне, кроме прочего добра, карт всех видов и размеров, свечек, кусков бархата, разноцветного мела для рисования магических фигур, сушеных трав, ароматических масел, хрустального шара, имелась и такая прозаическая вещь, как огромный план города и прилегающих к нему дачных поселков. Этот план, размером с добрую простыню, был свернут в рулон и приспособлен к стенке. Стоило потянуть за шнур, и он разворачивался сверху вниз. Пользовались этим планом как раз в тех случаях, когда искали воров, украденное, пропавщих стариков и детей. Но требовалось присутствие пострадавшего или родственников «потеряшки», требовались личные вещи. У Дары были только воспоминания – да еще тело, которое принимало Кано и, при известном усилии мысли, могло быть признано его временной собственностью…
Дара положила правую руку на низ живота и попыталась, закрыв глаза, представить себе один из эпизодов их романа.
Это было ночное гулянье на Имболке, празднике посвящения, когда пары заключают между собой брак на день, или на три дня, или на год. В тот раз Имболк праздновали в южном городе, где февраль – почти весна. Они, оба уже уважаемые мастера, целители второго посвящения, стояли в белых одеяниях среди равных себе, у двух костров, накануне обряда, и Кано, придвинувшись, исхитрился встать вплотную и сзади, прижавшись к подруге самым соблазнительным образом. Понимание того, что близость в ближайшие полчаса недоступна, разгорячило Дару почище того жара, которым дышали прямо в лицо оба священных костра. Все ее тело протестовало против этих тридцати минут!
То самое сокращение мышц и зарождение клубка энергии она ощутила довольно быстро. Погнав небольшой свой клубочек вверх, она правой рукой повела по плану – широкими движениями, вправо-влево и сверху вниз, как будто протирала окно. И прислушивалась к себе…
Город молчал, молчали и оба телефона, обычный и мобильный. Стало быть, во многих кабаках и в большинстве приемных покоев Кано отсутствовал. А рука, потерпев неудачу, сама избрала другой путь. Ладонь легла на самую середину плана и стала медленно делать расширяющиеся круги, двигаясь по солнцу – потому что всякое движение против солнца чревато не всегда нужным контактом с Другим Миром.
Одно место показалось Даре подозрительным.
Она посмотрела на часы. Было поздновато…
И все же ничего другого ни сознание, ни подсознание, ни Сана с Изорой предложить не могли.
Она собрала волосы, заколола узел «Змейкой», накинула на голову подобрала и подоткнула свисавшие концы теплой полосатой шали, надела полушубок, поискала фонарик, не нашла, сунула в сумку свечи (самодельные, розового воска и уже натертые розовым маслом для завтрашнего заказного обряда любовной магии), заперла салон, наложила заклятие на дверь и вышла на проспект.
Первая же машина остановилась у поребрика.
– Куда едем? – спросил шофер.
Дара назвала адрес пансионата.
В том, что Кано мог отправиться на озерный берег, к дубу, имевшему некоторую силу, была определенная логика. Хотя бы потому, что города целитель почти не знал, а вот место, где праздновал Йул, запомнил.
Шофер посмотрел на Дару с недоумением – надо же, куда несет эту чересчур серьезную даму на ночь глядя! И, несколько стесняясь, назвал цену за «туда и обратно» – потому что обратного пассажира он в тех краях уж точно не подобрал бы.
– Хорошо, – сказала Дара. – Это все мелочи…
Ей пришло в голову малоприятное соображение – в месте силы, а дуб и озерный берег были именно местом силы, возможен переход в Другой Мир. Трижды вокруг дуба против солнца… Кано сдуру мог и до этого додуматься…
До ворот пансионата она доехала довольно быстро, рассчиталась и поспешила к озеру.
Оба корпуса и даже здание клуба стояли темные, вчерашнее население разъехалось, завтрашнее еще не прибыло, горело только несколько окон в первых этажах и в пристройке – должно быть, там жил и трудился обслуживающий персонал. Дорожки к озеру, приведенные в порядок накануне Йула, опять завалило снегом, и Дара, подобрав подол чуть ли не до живота, топала медленно и весомо, иначе не получалось.
На берегу она огляделась. У дуба было пусто.
Считая его своим деревом даже в большей мере, чем рябину, о чем в свое время позаботился Фердиад, придумавший ей имя, Дара подошла к дереву и прижалась к нему спиной, обхватив еще и руками, запрокинув голову. Она просто не могла упустить возможности поднабраться силы. На просьбу о силе дуб ответил согласием и несколько минут грел Даре спину, потом тихонько оттолкнул. Тогда она пошла вдоль берега, уже догадавшись, где Кано, посылая зов и по ответному блоку отрицания, пульсировавшему все сильнее, выверяя путь.
В трех сотнях метров от дуба стояла беседка на довольно высоком постаменте – в ней-то и сидел, сгорбившись, Кано, как видно, совсем не беспокоясь о здоровье – расстегнутый, расхристанный, имея справа от себя большую бутыль коньяка, а слева – граненый стакан, и более – ни черта!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
